Нино просияла:

    - Слава Богу, жив!

    - Жив, конечно, жив. Мы с тобой заинтересованы возвратить и его, и похищенные сокровища.

    Отпустив подругу, василиса отправилась к мужу. Отношения их в последнее время были напряжённые, и она надеялась донесением о неверности Иоанна возвратить утраченное доверие. Император выслушал её, сохраняя невозмутимость, а затем неспешно проговорил:

    - Я не очень верю в его предательство. Уж скорее Велисарий поднимет бунт, чем Каппадокиец. Мы с ним верные, старые друзья. Но затеять испытание не мешает. Пусть Нарсес и Маркелл, как предполагаешь, там устроят засаду. И доложат обо всём, что произойдёт.

    Обменявшись незначащими словами, августейшие особы расстались. Самодержец сидел задумчивый. Размышлял спокойно: «Что-то здесь не так. Феодора затеяла странную игру. Хочет насолить Иоанну - я не сомневаюсь. Но, пожалуй, планы её обширнее. С воспитанием Анастасия, в частности… Воспитает, натаскает, а потом захочет совершить рокировку. Не исключено. Я ослабить себя свержением Иоанна не дам. Мы должны быть вместе. В свете ненадёжности Велисария - очень, очень важно». Позвонил в серебряный колокольчик и велел позвать эпарха двора.

    Вскоре появился Каппадокиец - как обычно, раскрасневшийся, потный, с выпяченной нижней губой. Соблюдая высший этикет, распластался перед повелителем на полу и поцеловал его туфлю. А потом, стоя на коленях, снова поклонился и прогудел:

    - Что-нибудь случилось, ваше величество? Пожелали видеть меня в неурочное для нашего общения время…

    - Не случилось, но случится, если ты поедешь на свидание к Антонине.

    У того глаза разве что не выпали из орбит. Бормотал, как умалишённый:

    - К Антонине? Я? Ничего не ведаю…

    - Ладно, не лукавь. У Юстиниана уши везде. И предупреждаю тебя: там ловушка, не попадись. Если попадёшься - не обессудь, выручать уже не стану из принципа.

    Вытащив платок, Иоанн утёр вспотевшую лысину:

    - Здесь какая-то ошибка, ваше величество. Донесли неправду. У меня с Антониной никаких отношений нет - мы теперь родня и не более того.

    - Я не про любовные отношения говорю.

    - Нет? А про какие?

    - Не наглей, мой друг. И не лги монарху.

    - Господи, помилуй! Да о чём же мне говорить с Антониной тайно? О её любовнике Феодосии? Это же смешно!

    - Ты не хочешь признаться. Своему монарху не хочешь. Очень огорчительно. Что ж, тогда иди. Дальше делай, как знаешь.

    Тот сцепил молитвенно пальцы:

    - Я клянусь!… Что ни сном, ни духом!… И не понимаю, что явилось причиной вашей укоризны…

    - Уходи, сказал. Больше не держу.

    А когда Каппадокиец отполз, скрылся за дверями, самодержец подумал: «Неужели предаст? Пресвятая Дева! Все кругом изменники. Все меня ненавидят. Боже мой, за что?!»

    А эпарх двора, выйдя из покоев Юстиниана, нахлобучил шапку, завернулся в шерстяной плащ, сел в свою коляску и велел вознице: «Едем в особняк. Я проголодался». Размышлял по дороге: «Вынюхали, черти. Не успела Фимка передать приглашение Нино, как об этом знает василевс! Мистика какая-то. Может, правда, что болтают про самодержца: он - нечистая сила? Дьявол во плоти? И читает мысли на расстоянии? А иначе откуда такая осведомлённость? - покряхтел, как больная собака. - В свете вышесказанного, как мне поступить? Отменить свидание? Просто не пойти? И, возможно, упустить шанс на трон? Ведь когда ещё править, как не сейчас: через десять лет буду стариком и не захочу никаких престолов… Надо, надо сделать попытку. И, во избежание неприятностей, из Руфининаны скрыться от ищеек царя - скажем, в монастыре. И уже оттуда ждать сигнала от Велисария. Антонина поможет, потому что имеет свой интерес».

    Дома он переоделся в платье простолюдина, до закрытия Деревянных ворот выбрался из города и, как будто странник, с посохом в руке, перешёл Калинников мост. От него до имения Лиса было не слишком близко - три часа ходьбы, но Каппадокиец предпочёл двигаться пешком: на коне он сидел нетвёрдо, а его экипаж знали все, и в мгновение ока о любых перемещениях доброхоты настучали бы во дворец. Лучше прогуляться, но остаться не узнанным.

    В сумерках дошёл до Руфининаны. Опустился под дерево и перекусил взятой дома провизией - пирогом с молотой свининой, чесноком, сыром и яйцами. Отхлебнул из фляжки вино. Подкрепившись, скрытно обошёл, сохраняя дистанцию, часть ограды, примыкавшей к роще, и не обнаружил ничего подозрительного - никаких вооружённых людей, притаившихся за кустами, никаких неясных перемещений. Около полуночи, как договорились, Иоанн три раза стукнул кольцом в калитку, находившуюся вдалеке от главных ворот. Женский голос за калиткой спросил:

    - Кто там?

    - Тот, кого вы ждёте.

    - Вы один?

    - Разумеется, без свидетелей.

    - Хорошо, зайдите.

    Щёлкнула задвижка. И Каппадокиец протиснулся внутрь. Слабая луна освещала женскую фигуру в накидке. Антонина была выше своего собеседника и поэтому слегка наклонялась при разговоре. Женщина сказала:

    - Евфимия изложила вам суть вопроса?

    - Только в двух словах. Как супруг ваш предполагает это совершить?

    - Я сама не знаю деталей. И уполномочена говорить лишь принципиально: если вы согласны, он начнёт действовать. Вместо Лазики повернёт оружие против деспота. А от вас потребуются лишь терпение и финансовая поддержка.

    - Денег хватит. Только бы добиться победы.

    - Поклянитесь, что готовы идти до конца, вплоть до убийства его величества.

    Иоанн замялся:

    - Так ли это важно? И вообще - зачем убивать? Лучше запереть в монастырь. На крови не выстроишь счастья.

    - Я же не сказала - обязательно убивать. Если вдруг другого ничего не останется.

    - Всё равно я против. Он мне сделал много хорошего. Просто засиделся на троне. К руководству должны прийти новые мозги.

    - А без вышибания старых может не получиться.

    - Нино, перестаньте, не смущайте меня. Я не соглашусь на ненужные жертвы. Ну, во всяком случае, без моей санкции.

    - Чистеньким хотите остаться?

    - Да, представьте себе, хочу. Я не ангел, и за мной грехов много, но убийства нет ни одного.

    - Хорошо, тогда поклянитесь, что не будете мешать Велисарию делать его дело - даже крайними средствами.

    - Так и быть, клянусь.

    - Нет, скажите сами: я клянусь о том-то и о том-то.

    - Для чего такие формальности?

    - Ритуал надо соблюсти.

    Он помедлил, но потом со вздохом ответил:

    - Будь по-вашему: я клянусь, что не помешаю свергнуть императора любым способом, а когда сяду на освобождённый престол, то не упрекну Лиса в его жестокости. Ну, теперь довольны?

    - Да, теперь довольна! - рассмеялась она, отступая в тень, а из тени появились Нарсес и Маркелл.

    Евнух произнёс:

    - Именем его величества! Иоанн, вы замыслили государственный переворот и торжественно поклялись, что согласны на убийство Юстиниана. И поэтому арестованы.

    - Господа, господа, - и Каппадокиец попятился. - Вы неверно поняли. Я не замышлял ничего. Вы же слышали, что она сама меня принуждала…

    - Да, мы слышали всё. И теперь не сомневаемся в вашей измене.

    - Ах, какая измена, господа? Я сказал: мне Юстиниан сделал много доброго…

    - «…и при этом засиделся на троне», - подсказал Маркелл. - «К руководству должны прийти новые мозги…» Ничего не перевираю?

    - Я шутил, шутил. Это просто шутка.

    - Ну, а мы шутить не намерены. Следуйте за нами.

    Но никто - ни Нарсес, ни его окружение - и представить себе не мог, что эпарх двора, в общем довольно полный мужчина, не боец, не всадник, вдруг проявит такую ловкость. Как заправский гимнаст, он, схватившись за ветку дерева, подтянулся, прыгнул на ограду, грузно перевалился наружу, шлёпнулся, как куль, но вскочил на ноги и с огромной скоростью побежал в темноту. И пока гвардейцы, оттирая друг друга, вылезали через калитку, понукаемые криками своих командиров, Иоанна и след простыл.