- А меня казнят? - проявил любопытство пленник, впрочем, бесстрастным голосом.
- Безоружных людей мы не убиваем. Вашу участь решит монарх. Как и Гелимер, вы отправитесь в Византий для суда его величества. А пока что проявляйте благоразумие и не пробуйте сбежать из-под стражи. В случае покорности вам не угрожает ничто.
- Понимаю и приму к сведению.
- Где находятся сокровища Теодориха?
- Кое-что - в убранстве дворца, но его основная часть всё ещё покоится в сундуках в подвалах.
- У кого ключи?
- У меня. Вот, возьмите, - и Витигис через голову снял цепочку, находившуюся на шее.
Командир велел Вузе выставить охрану у дверей в подвал и следить зорко, чтобы ничего не украли.
Празднества по поводу взятия Равенны длились десять дней, а затем пришло время устанавливать власть ромеев на оставшейся у готов территории полуострова. С этой задачей справились вчерне к Рождеству. А в канун Крещения прибыл гонец из Константинополя - он привёз послание от Юстиниана. Император поздравлял Велисария с победой, называл великим полководцем, но приказывал не задерживаться в Италии и как можно скорее вместе с захваченным Витигисом и компанией возвращаться в столицу. Объяснял, почему: на востоке зашевелился Хосров, растревоженный готскими посланцами, и грозит отнять у империи Лазику; надо идти на выручку Сите, из последних сил сдерживающему персов… Лис прочёл письмо и подумал: «Если это предлог выманить меня из Равенны, то довольно грубый. Впрочем, может, действительно шах пошёл в наступление… Но в любом случае мне триумфа в Константинополе не дождаться. Я как чувствовал. Интуиция моя выше разума».
Начали готовить суда к отплытию. Гвардия Вузы скрытно, по ночам, уносила сокровища Теодориха из подвалов крепости и грузила на корабли. И одной из групп командовал Феодосий. Как-то в комнатку к нему заглянул евнух Каллигон и, доброжелательно улыбаясь, вкрадчиво спросил:
- Ты один? Я не помешаю?
Тот взмахнул рукой:
- Заходи, если уж пришёл. Что ещё стряслось?
- Нет, благодарение Господу, ничего худого. Просто у меня к тебе есть одно предложение, от которого, я думаю, вряд ли ты откажешься.
- Ну, давай, выкладывай.
- Только поклянись, что не донесёшь Велисарию или Антонине, даже если оно тебе не придётся по вкусу.
- Глупости какие! Я не стану клясться.
- Что ж, тогда забудь о моём визите, - губы подобрал и хотел уйти.
Молодой человек ругнулся:
- Да постой же, черт! Так и быть: клянусь, что тебя не выдам.
- На кресте клянёшься?
- Ясно, на кресте, - и, зажав в кулаке медный крестик у себя на груди, отчеканил: - Во имя Отца, Сына и Святаго Духа!
Каллигон успокоился и опять присел на лавку напротив:
- Хорошо, расскажу конкретно. Вы ведь завершаете выгрузку сокровищ сегодня ночью?
- Совершенно верно. Сундуков видимо-невидимо. Еле поместили в восемь кораблей.
- Просто замечательно. Ты ответственный за один корабль?
- Да, а что?
- Предлагаю подкупить капитана и не позже рассвета улизнуть из порта, соответственно с одной восьмой частью всех богатств.
- Ты с ума сошёл!
- Я серьёзно. Поплывём в твой благословенный Эфес, продадим имущество, а на вырученные деньги скоротаем жизнь в тишине и спокойствии, не отказывая себе ни в большом, ни в малом. Хочешь - пострижёшься в монахи. Или можешь заняться ростовщичеством. Дело твоё.
Феодосий возмущённо воскликнул:
- Да ведь это настоящий грабёж!
Евнух покачал головой:
- На войне всё иначе. И убийство не преступление, и награбленное - трофеи.
- Представляешь, как поступят с нами, если попадёмся?
- Представляю, конечно. Риск велик. Но соблазн не меньше. - Переждал, пока собеседник переварит идею, и потом добавил: - Плюс к тому же - свобода, та, о которой тебе мечталось. Разве не желал избавиться от хозяйки?
Он с досадой потупился:
- Честно говоря, и теперь желаю.
- Ну, тем более! Нам фортуна благоволит. И даёт шанс - совместить приятное и полезное.
- Мне необходимо подумать.
- Возражать не смею. Но решай быстрее: времени в обрез.
Молодой человек маялся недолго. Ближе к вечеру он послал гвардейца за Каллигоном, и они вдвоём отправились на корабль. Уломать капитана тоже оказалось несложно: посулили ему и его команде два сундука из пятидесяти, загруженных в трюм, и в начале первого ночи незаметно вышли из гавани. Море волновалось, дул холодный январский ветер, паруса выгибались на всю свою полуокружность, в результате чего судно двигалось с максимальной скоростью. Чтобы обмануть возможных преследователей, устремились не вдоль побережья к югу, а на юго-восток, к островам Далмации, где решили отсидеться пару недель, пропуская вперёд караван Велисария, плывший в Константинополь.
Об исчезновении Феодосия с Каллигоном доложили стратигу рано утром. Он воспринял новость спокойно, посчитал погоню бессмысленной, здраво рассудив: рано или поздно сами обнаружатся, где-нибудь в провинции, местные власти сообщат, и тогда уж направим людей, чтобы возвратить похищенные богатства. Но не отказал себе в удовольствии и пошёл сообщить новость Антонине. Та смотрела, как служанки одевают и причёсывают только что проснувшуюся Янку (девочку привезли из Неаполя в Рождество). Ей уже было девять лет, и она неплохо читала и писала по-гречески; от отца взяла бездонные голубые глаза, а от матери - вьющиеся волосы; отличалась серьёзностью и смеялась редко. Но, увидев отца, радостно воскликнула:
- Тятенька пришёл! Ах, какое счастье!
Он поцеловал её в темечко и заметил искренне:
- Ты такая делаешься красавица - скоро покоришь весь Константинополь.
Мать откликнулась в том же самом духе:
- Да, найдём тебе женишка богатого, знатного, красивого, ты его полюбишь и потом выйдешь с удовольствием замуж.
Дочка согласилась:
- Отчего не выйти, если за красивого и богатого?
Все втроём посмеялись. Велисарий бросил непринуждённо:
- Нынче ночью убежал Феодосий с Каллигоном…
Антонина, продолжая хихикать, сразу не осознала:
- Что? - переспросила. - Кто сбежал?
- Феодосий и Каллигон.
Тут в её лице случилась странная перемена: губы продолжали смеяться, рот в улыбке, а глаза уже испугались, увеличились, округлились вдвое. Губы сузились и проговорили:
- Как это сбежали? Не верю.
- Увели из порта груженный сокровищами корабль и уплыли неизвестно куда.
Янка, переводя взгляд с одного родителя на другого, не сдержала возгласа:
- Ничего себе! Целый корабль сокровищ!
Мать настолько расстроилась, что забыла о необходимости соблюдать приличия в разговоре о собственном любовнике, и твердила, как полоумная:
- Нет, не верю… он бы мне сказал… мы в последнее время ладили… у него не было причин…
- Значит, были, - ответил муж.
Антонина устремила на него взволнованный взор:
- Прикажи догнать. Если ещё не поздно. Пусть вернут… корабль… богатства… и его самого!
Он отрезал:
- Поздно. Четверть суток прошло. И, не зная направления их движения, догонять бессмысленно.
У неё по щекам побежали слезы:
- Глупый мой сыночек… Что же ты наделал!… Почему оставил бедную свою мамочку?…
Велисарий издевательски процедил:
- Мамочка была слишком уж ретива… в его воспитании!
Та взглянула с укором, разлепив мокрые ресницы:
- Ты опять за старое?
- Не опять, а снова! - посмотрел на дочку и сдержал себя от дальнейших обвинений; только произнёс: - Ладно, как у нас в Иллирике говорили - кто старое помянет, тому глаз вон. Прошлое забудем. Станем жить наново. - Развернулся и вышел.
Женщина сидела убитая, вытирала глаза и довольно громко хлюпала носом. Янка обняла её и прижалась щекой к плечу. Ласково сказала:
