- Я пытался, ваше величество…

    - Где архонт?

    - Ждёт у вас в триклинии.

    - Ну, пошли скорее! Если это правда, если враг на нашей земле, надо поднимать армию. Где Аматта?

    - Он по-прежнему в Карфагене.

    - А племянник мой, Гибамунд?

    - Охраняет Децим.

    - Это хорошо.

    По широкой лестнице из белого мрамора оба поднялись из дворцового парка в дом и, пройдя анфиладой комнат, оказались в триклинии - зале для пиров и приёмов. Там увидели вставшего при их появлении архонта - крепкого седого мужчину лет пятидесяти пяти, в серой тоге и с серебряной пряжкой на плече, - тот согнулся в подобострастном поклоне.

    - Здравствуй, Лавр, - поздоровался самодержец. - Говори, что знаешь и с чем пришёл.

    - О великий и несравненный повелитель!… - начал визитёр.

    Гелимер поморщился:

    - К черту славословия! Отвечай по сути.

    У архонта пролегла по лбу складка:

    - Велисарий поблизости, ваше величество. Он приплыл на множестве кораблей, высадился на сушу, а суда за ним следуют по морю. Впереди скачет конница - в основном наёмники, федераты. А за ними шествует пехота, лучники. Женщины и слуги остаются в лагере, в Капут-Ваде.

    - Грабежи, насилия по дороге? Местное население в панике?

    - Нет, напротив: оккупанты проявляют к ливийцам крайнее дружелюбие и продукты не отбирают, а покупают. Те довольны. Более того: к нам в Силлект прибыл вначале пеший отряд из пятидесяти человек ромеев; оказались в городе незаметно, вместе с крестьянами, приехавшими на рынок; а затем на торговой площади у собора обратились к народу. Дескать, мы не трогаем мирных жителей и пришли вас не покорять, а восстановить справедливость - возвратить трон Ильдериху, другу Юстиниана. Если не окажете нам сопротивления, ни один человек из местных не пострадает.

    - Ну, и дальше?

    - Знать, священники убедили меня сдаться мирно. Мне пришлось ответить согласием, и для подтверждения нашей лояльности я послал Велисарию ключ от города. Армия ромеев наводнила Силлект…

    - Сколько их всего?

    - Думаю, не больше десяти тысяч.

    - Это хорошо. Как себя ведут?

    - Как и обещали: чрезвычайно спокойно. Отдохнули сутки и отправились дальше - через Лепту и Гадрумет к Грассу. Я же счёл необходимым известить о происшедшем ваше величество…

    - Молодец, за твою самоотверженность я тебя награжу. Не теперь, конечно, а когда мы прогоним ненавистных захватчиков. Бонифаций, запиши, не забудь: выдать Лавру либр золота - сразу по окончании боевых действий. А теперь отправляйся в свой Силлект и замкни ворота - убегая от нас, ни один ромей не должен найти пристанища в вашем городе. А иначе первый, кто поплатится головой, будешь ты.

    - Понимаю, ваше величество. Разрешите в грудку поцеловать?

    - Ну, целуй, целуй. Всё, достаточно, можешь быть свободен… - И когда тот ушёл, обратился к секретарю: - Десять тысяч войск… Ну, допустим, на самом деле двенадцать… Разве это сила? У меня с Аматтой и Гибамундом целых двадцать! Ну, а если с наёмниками-маврами? Тридцать наберём запросто. Троекратный перевес будет обеспечен. - Предводитель вандалов повеселел. - Нет, мне кажется, рано нервничать. Бонифаций, срочно напиши приказание Аматте: в Карфагене оставить отряд не менее двух с половиной тысяч и с отрядом такой же численности выдвинуться к Дециму. Гибамунд пусть обходит слева, чтобы окружить неприятеля. Я отправлюсь следом во главе семитысячной армии и вступлю в бой вторым, со своими свежими силами. Враг не устоит, я не сомневаюсь. Как тебе мой замысел?

    - Гениально, ваше величество. Лишь одно тревожит: каковы будут распоряжения относительно вашего опального дядюшки Ильдериха и его семейства в темнице? Раз ромеи явились его освобождать, он, живой, остаётся их знаменем, целью завоевания; а не будь Ильдериха - нет и предлога для дальнейших боевых действий.

    Гелимер вздохнул:

    - Убивать дядю не хочу. всё-таки двоюродный брат моего покойного батюшки. Мы же христиане…

    - Иногда политика выше веры, даже выше родственных уз.

    - Значит, это дурная политика.

    Бонифаций развёл руками:

    - Мир жесток и несовершенен, ваше величество, и порой приходится исходить из принципа - кто нанёс удар первым, тот и прав.

    Самодержец зажал пальцами виски:

    - Голова даже разболелась… Что им надо, ортодоксам проклятым? Мы, вандалы, сами у себя разберёмся. Я вот отстранял дядю Ильдериха от власти вовсе не для того, чтобы убивать. Пусть себе живёт мирно, под арестом. Нет неё, не дают, Велисарий приехал его спасать и тем самым поставил под удар. А меня загоняет в угол… Но ведь если я убью Ильдериха, Велисарий всё равно не отступит?

    - Думаю, что нет. В этом случае он задумает мстить за невинно убиенного.

    - Получается - убивай не убивай, а сражаться надо?

    - Получается, что так.

    - Для чего тогда убивать?

    - Для спокойствия в тылу и для устрашения неприятеля.

    - Чушь какая-то, ты меня запутал. Жаль, что нет Цазона - он бы посоветовал, как мне поступить.

    - Время дорого, ваше величество, надо снаряжать гонцов в Карфаген и Децим.

    - Хорошо, напиши Аматте - оставляю судьбу Ильдериха на его усмотрение. Пусть решает сам. - Посмотрел на секретаря возмущённо: - И не смей ухмыляться, идиот! Да, вот я такой - не монарх, а поэт, волей братьев возведён на престол. Что ж теперь поделаешь? Составляй донесение. Надо собираться в поход. Мы не пустим Велисария дальше Децима! - Мысленно добавив: «Как я не люблю военного дела! И всю жизнь сражаюсь - неизвестно зачем… А не проще ли сдаться на милость Юстиниана? Если предоставит мне гарантии безопасности?… Нет, Цазон и Аматта меня осудят. А тем более дядя Ильдерих - возвратившись на трон, сразу арестует и, боюсь, церемониться не станет, как я с ним… - Он перекрестился. - Ах, как тяжело! Господи, мой Боже, отчего я страдаю так? Почему не могу жить в спокойствии и безгрешности?» - Позвонил в колокольчик и пришедшему Бонифацию повелел: - Напиши Аматте, чтобы он казнил Ильдериха. Всю его семью! Нет иного выбора. Логика истории выше нас.

    Выйдя из Силлекта, Велисарий двинул вперёд себя два отряда конницы - слева во главе с Иоанном из Армении, справа - во главе с гунном Вале: Лис боялся встречи с Гелимером лоб в лоб и хотел заранее быть оповещённым о войсках неприятеля. Продвигались медленнее обычного: по армейским нормативам того времени надо было за сутки преодолевать на марше двести десять стадий, а реально проходили не больше восьмидесяти - сказывалась чудовищная жара, от которой страдали все - люди и кони. Лишь на третий день оказались в Грассе, городке, отстоящем от Карфагена на триста пятьдесят стадий. Но зато отдохнули в нём с наслаждением - пили родниковую воду и срывали сочные апельсины прямо с веток в саду, примыкавшем к резиденции короля. Велисарий в триклинии, полулёжа лакомясь заморскими фруктами, говорил с друзьями и соратниками о будущей операции. С ним беседовали командир пехоты Феодор Ктеан, командир наёмников-гепидов Фара и, естественно, историк Прокопий. У последнего были опасения относительно женщин и охраны, что оставлены ими в Капут-Ваде. Лис ответил:

    - Закрепившись в Дециме, мы их сразу же оттуда возьмём.

    - «Закрепившись в Дециме», - с долей сомнения отозвался Ктеан. - Это будет не так-то просто. Мы пока не встречали на своём пути ни единого воина. Видно, Гелимер не желает распылять силы и сосредотачивает удар на подступах к Карфагену.

    - В мудрости ему не откажешь, - согласился Фара. - Понимает, что перевес у него - больше чем в два раза. Хочет нас втянуть в крупное сражение, где, скорее всего, мы спасуем. Значит, столкновения впрямую надо избегать. И уничтожать неприятеля в разрозненных стычках.

    - Потому и послал вперёд два отряда, - Велисарий опустил в рукомойный тазик, поднесённый слугой, липкие от персикового сока ладони. - В Иоанне уверен, как в самом себе, он не подкачает, все армяне искусные воины и дерутся самоотверженно. Но боюсь за Вале: гунны люди сильные, но подвержены переменам настроения - храбро нападают, а порой не менее резво убегают.