- Вы, должно быть, шутите?

    - Просто передаю слова Ситы.

    - Но ведь это страшно!

    - Вот на всякий случай и держу язык за зубами.

    - Я же не предам!

    - Лучше бы и сами поостереглись. «Запад», «Восток»! Нам какое дело? Мы простые смертные. И задача наша - не воспитывать василевсов, а стараться выжить при любых обстоятельствах и любых правителях.

    - Вы приспособленец.

    - Я историк.

    В это время к персам шло солидное подкрепление. Старый шах Кавад собирался нанести удар по ромеям в двух местах: Лазике и Месопотамии. Знал, что там и там византийцы не выстоят. План его почти что удался.

    Феодора с новым приливом сил начала мирить ортодоксов с монофиситами. Написала в Александрию своему духовному наставнику киру Севиру, пригласила приехать в Константинополь и попробовать убедить патриарха Епифания сблизить их позиции. Тот не возражал в принципе, но поездку отложил на неопределённое время, оправдавшись скверным самочувствием, а на самом деле опасаясь за свою жизнь.

    Но зато из Эдессы и Амиды прибыли шесть епископов-монофиситов и по распоряжению василисы разместились в палатах Гормизды (одного из небольших императорских замков) и в монастыре в Сиках. Епифаний встретиться с ними отказался, но когда сам Юстиниан предложил организовать диспут на больные теологические темы, дал согласие скрепя сердце.

    Собрались в начале июля 531 года в той же Гормизде, и монах Зоора выступил с большим теософским сообщением на тему Боговоплощения. Суть была такая: поначалу существовали две природы Христа - Бога и человека; но потом, при Боговоплощении, обе природы слились в новую природу, нераздельную и единую. Так и сформулировал: «Воплощённая природа Бога-Слова, Логоса, есть едина». Утверждал, что Божественное начало во Христе поглотило Его человеческую природу, с самого начала не схожую с нашей. Следовательно, формула, что Иисус за нас «плотью пострадал» богохульственна, так как надо произносить: «Он распят за нас».

    Патриарх Епифаний в краткой ответной речи с ходу опроверг выдвинутые тезисы. Он считал, что Зоора извращает христианство. В том и чудо, говорил Епифаний, что Бог-Отец явлен миру в человеческом облике, снизойдя до телесности нашей, чем возвысил человечество до Божественного уровня. А когда на Бога-Сына снизошёл Дух Святой, человеческая природа не растворилась в Божественной, а наполнилась новым содержанием, Логосом.

    Далее пошли ожесточённые споры, обе стороны не желали пойти на компромиссы. Даже скромная по пытка Юстиниана примирить ортодоксов с манихея- ми кончилась провалом. Император предложил следующую формулу: вместо «Он распят за нас» произносить «один из Троицы пострадавший», - но Зоора не согласился, подчеркнув, что подобная фраза отдаёт теопасхизмом, признающим во Христе плотское начало.

    В общем, разошлись ко взаимному неудовольствию. Феодора утешала супруга:

    - Не переживай, сразу ничего не бывает. То, что встретились и поговорили, шаг вперёд по сравнению с тем, что было до сих пор. Расхождения между нами не доктринальные, а лексические, и когда обе стороны перестанут смотреть друг на друга как на врагов, общие основы приведут нас к согласию в частностях.

    Император вздыхал печально:

    - Ой, не знаю, не знаю, Фео, ты, по-моему, слишком оптимистична. Твой Зоора - городской сумасшедший. У него глаз безумца, одержимого просто. Уж на что я не люблю Епифания, этого зануду и меднолобого, но общаться с ним ничего не стоит, он вполне вменяем и рассудителен. А с монахом этим даже страшно находиться в одном помещении - может искусать.

    - Не преувеличивай, милый. Разреши одно: пусть мои монахи остаются пока в Гормизде и Сиках, проповедуют потихоньку и встречаются с ортодоксами в новых диспутах. Там, глядишь, и Севир приедет. Сделаем вторую попытку.

    Он пожал плечами:

    - Поступай, как хочешь. Я питаю одну надежду: подружиться с Папой и преодолеть наши разногласия с Западом. - Помолчал и добавил: - Расположенность Папы - главное. Он поддержит наши позиции в Риме. И поможет избежать войны с готами.

    - Но они не отдадут Италию добровольно.

    - Путь не отдают, если согласятся быть моими вассалами.

    - А не согласятся?

    - Вот тогда война.

    Феодора заметила:

    - Но для этого нужно столько средств! Денег и людей!

    - Деньги мне добудет Каппадокиец, а людей у нас много, некуда девать.

    Василиса сморщилась:

    - Твой Каппадокиец! Губошлёп несчастный. Не люблю его.

    - Да и я не слишком. Но такой человек нам необходим. Без него не вытрясти всех поборов, понимаешь?

    - Понимаю, конечно.

    А сама подумала: «Эх, напрасно согласилась отравить Имра. Лучше бы расправиться с Иоанном». Вроде угадав, самодержец проговорил с насмешкой:

    - Ты меня обманула насчёт ул-Кайса? Сведений о его смерти нет.

    Женщина ответила, чуть порозовев:

    - Подожди ещё. Месяца пока не прошло.

    - Ладно, подожду. - И переменил тему: - Хочешь, поедем искупаться в море? Я давно не плавал.

    Поклонилась чинно:

    - Как прикажет ваше величество. Мы рабы исапостола.

    - Правильные речи, хвалю.

    Между тем переговоры о мире с персами, как и предполагал Велисарий, ничего не дали. Но зато он воспользовался временной передышкой, чтобы укрепить Дару и расставить войско рационально, уведя восемь тысяч резерва из лагеря и упрятав в засаде. Этим резервом командовал Фара.

    Персы атаковали ромеев в шесть утра. Выбрали такой ранний час не случайно. По обычаю византийцы завтракали в восемь, и расчёт был прост: навалиться на ещё не проснувшегося и голодного неприятеля. Сами персы ужинали поздно и к восходу солнца не испытывали нужды ни в питье, ни в пище.

    Но налёт не задался с самого начала. Ветер дул в лицо воинам шахиншаха, не давая стрелам точно попадать в цель. То же происходило и с копьями: те летели, сразу отклоняясь от намеченной траектории. Да и рукопашная схватка не решила исхода боя: Сита, Велисарий и Вуза не дремали давно, подготовили полки вовремя, и внезапного наскока не получилось. А когда из засады выскочил Фара со своими бойцами, персы в панике побежали. И ничто не спасло их от чудовищного разгрома: конница Вузы, настигая противника, саблями рубила наотмашь, уничтожив около тридцати пяти тысяч человек. А ромеи потеряли не более двух с половиной тысяч.

    Сита предложил широко отметить победу, но у Велисария настроение было иное. Он боялся новых провокаций, так как враг хотя и отброшен, но ещё далеко не разбит, и в любое время можно ожидать контратаки; просто распорядился выдать каждому рядовому по стакану вина с дополнительной порцией хлеба, да и в крепости не устраивал никаких торжеств - лишь обычный ужин в своём кругу. Сита оказался оживлённее всех и провозгласил тост за скорейшее окончание войны в Персии. Гермоген сказал, что хотелось бы, но прогнозы его неутешительны, шах Кавад не отдаст ни пяди своей земли. Вуза тоже считал, что пока рано успокаиваться. А Прокопий деликатно молчал.

    Попросили ул-Кайса спеть. Он, одетый в праздничную тунику, с пафосом ответил:

    - Прежде чем исполнить мои стихи, я напомню, что сегодня День Святой Феодоры - значит, именины императрицы. Предлагаю выпить за её здоровье, мудрой владычицы всех ромеев, яркого светила Романии. Ей желаю посвятить песню.

    Велисарий и Сита переглянулись, так как слышали сплетни об отношениях Имра и василисы, но не стали ничего говорить и согласно осушили кубки с вином. Стихотворцу подали кифару, и араб заиграл нечто проникновенное, мелодичное, чем-то похожее на трель соловья. Все внимали с благоговением. Неожиданно он осёкся, жилы на его шее вздулись, а из горла вырвался дикий хрип; фаворит супруги Юстиниана, уронив музыкальный инструмент, попытался разорвать на себе тунику, вроде бы ему было тесно в ней, и не смог, и свалился наземь. Слуги бросились его поднимать, но отпрянули в ужасе: кожа под одеждой дымилась, источая отвратительный запах. Гости и хозяева повскакали со своих мест и, заткнув носы, бросились кто куда, вон из трапезной-триклиния.