Молодой человек молчал, глядя на неё потрясённо.

    Феодора заговорила вновь:

    - А когда мне исполнилось тринадцать, покорила сердце одного высокопоставленного господина. Щедрый был до безумия. И увёз меня к себе в Пентаполис. Осыпал дарами. Я жила как царица: одевалась в шелка и порфиру, с головы до ног в серебре и золоте, яхонтах и алмазах; ела только на золоте и спала на пуховых перинах… Но потом всё кончилось, он меня прогнал…

    Сын Савватия терпеливо слушал, лишь порой утирая выступивший пот. Собеседница заключила:

    - Я помыкалась по нескольким египетским городам, проедая последние оставшиеся у меня драгоценности. А попав в Александрию, от горячки чуть не умерла. Так бы и случилось, если бы не сестры-монашки из монастыря Святого Георгия, если бы не владыка Севир. После их заботы, утешений, лекарств, ласковых речей, после наставлений на путь истинный я сумела обрести душевное равновесие и поверить в себя. Обрести истинную веру. Подойти к пониманию истинного Бога. И теперь мне ничто не страшно. Ибо у меня есть Он. Тот, Который защитит и спасёт! Да, была настоящей грешницей, падшей женщиной. Но раскаялась и очистила свою душу. И уверена: Он простил меня и помиловал. Ибо отдал за нас, грешных, жизнь земную.

    Наступило молчание. Пётр не знал, что сказать. Феодора несомненно нравилась ему, сильно, колдовски, необыкновенно, но её прошлое потрясло помощника комита экскувитов. Он - и танцовщица, хоть и бывшая? Он - и наложница богатея из Пентаполиса? Можно ли примириться с этим?

    Но на ум пришла сцена из Евангелия от Луки: посещение Иисусом дома фарисея, где Он встретился с кающейся Марией Магдалиной. Та, молясь и плача, облила Его ноги слезами и обтёрла волосами головы своей; целовала ноги Его и помазала мирро. Фарисей сказал: «Знаешь ли, кто она такая? Первая из грешниц, первая блудница!» А Христос рассказал ему притчу: «У одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Так который же из них более возлюбит его?» Фарисей ответил: «Думаю, что тот, кому больше простил». Иисус кивнул и закончил: «Я пришёл в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отёрла; ты целования Мне не дал, а она, с тех пор как Я пришёл, не перестаёт целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она мирро помазала Мне ноги. А поэтому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит».

    Стало быть, простить? Все грехи Феодоры, все, что было с ней? Предложить начать с чистого листа? Да, тогда она возблагодарит Петра и полюбит. Но способен ли он на такое искреннее прощение - чтоб не на словах, а в душе? И не будет ли всегда у него внутри шевелиться червячок недоверия?

    Он ведь не Христос…

    Господи, но надо же стремиться к идеалу, к образцу, к светочу!

    Наступить на горло собственной гордости и простить…

    А тем более, что она так прекрасна! Маленькой была дурочкой, несмышлёнышем, подражала взрослым, старшей своей сестре, вот и нагрешила. Что она тогда в жизни видела - кроме диких зверей ипподрома и не менее диких нравов миманса? С детства один разврат! Можно ли понять в восемь, десять, тринадцать лет, где добро, а где зло? Оценить самостоятельно? И не соблазниться на подарки богача из Пентаполиса? Но она прошла через тернии, грешными дорогами и смогла в корне изменить свою жизнь, получить образование, встать на путь очищения. Как не поддержать её в этом? Не грешно ли обидеть недоверием?

    И потом говорят, что из бывших гетер выходят самые преданные жены…

    Он спросил её нерешительно:

    - Дети у тебя есть?

    Собеседница наклонила голову низко:

    - Есть. Один, мальчик, сын…

    - Как его зовут?

    - Иоанн.

    - Он с тобой живёт?

    - Нет, остался в Пентаполисе, у отца. - Пояснила тихо: - Я вообще детей не хотела. И, по счастью, чрево моё не могло их выносить, каждый раз выкидывало, а тут… я не поняла… и уже изгонять оказалось чересчур поздно… Гекебол, узнав, очень рассердился… Гекебол - мой тогдашний покровитель из Пентаполиса… В общем, приказал мне, беременной, убираться из его дома. Я ушла… Родила в приюте при монастыре Святого Георгия… Очень тяжело, началась горячка… А когда монашки выходили меня, первым моим вопросом было: «Где сын?» Оказалось, что во время болезни приезжал Гекебол со свитой и забрал младенца. Я, поправившись, поспешила в Пентаполис, но меня не пустили даже за ворота имения. Пригрозили, что натравят собак. Передали слова своего господина: Иоанна воспитает как законного сына и наследника, но с его матерью, гетерой, не желает знаться. Вот и благодарность за мою любовь!

    Сочные, мясистые листы мандариновых деревьев колыхались беззвучно. Воздух был прекрасен и свеж. Всем известно: воздух цитрусовых садов - самый исцеляющий и живительный. По плащу Петра проползла мохнатая гусеница - крайне сосредоточенная, полная желания поскорей превратиться в бабочку. Можно ли сердиться на бабочку, что она когда-то была отвратительной гусеницей? Как сказал сегодня дядя Юстин: «Это жизнь…»

    Пётр произнёс:

    - Фео, ты, исповедовавшись мне, оказала честь… Будь уверена: я не упрекну тебя за твоё печальное прошлое. Путь бывает труден, и порой нельзя пройти по раскисшей дороге, не испачкав обуви. Сидя на обочине, человек остаётся чист, но не познаёт радости движения. Вот поэтому я не постригусь никогда: быть монахом чище, праведней, но скучнее; лучше согрешить, а потом покаяться, но оставить о себе хоть какую-то память… Фео, дорогая, я хочу быть с тобой! Надо счистить с обуви грязь или, если надо, заменить саму обувь, но не посыпать главу пеплом. Надо двигаться дальше! Ибо я уверен: мы с тобой вдвоём будем счастливы! Господи, ты плачешь?

    - Не смотри, не смотри, - отвернулась женщина. - Ты своей добротой… так меня растрогал…

    Он поймал её руку и покрыл поцелуями ладошку - мягкую, изящную, с удлинёнными пальцами, мокрую от слез, - притянул Феодору к себе, обхватил за плечи, заглянул в лицо. Бирюзовые волны, выплеснувшись из глаз, заливали щеки, и на вкус эти волны оказались, как море, солёными. Приоткрытый рот тяжело дышал. Губы, шевельнувшись, проговорили:

    - Петра, милый Петра, если ты не бросишь меня, обещаю, что не пожалеешь до конца своих дней!

    Он губами прикоснулся к её мокрым скулам. И с улыбкой ответил:

    - Слезы точат камень…

    (В этой фразе по-гречески - игра слов: «Реtra» значит «камень»).

    И добавил:

    - Я тебя не брошу. Никогда не брошу. Перед Богом клянусь.

    А она прильнула к нему доверчиво, словно девочка к своему отцу, от которого ждёт защиты, понимания и заботы.

    Близость их возникла много позже - месяца четыре спустя; и не потому, что он этого страшился, и не потому, что она предпочла платонизм отношений плотской любви. Просто Феодора сказала: «Если ты согласен на мне жениться, то давай заключим церковный брак и не будем любовниками без венца. Не хочу более грешить». Он отнёсся с пониманием к этим её словам и послал за благословением к отцу. Л пока его письмо шло в Вердяню и ответное - в Константинополь, минул месяц. Но ответ был неутешителен: Савва отказался принять в семью бывшую фиглярку; даже пригрозил: если Пётр женится без благословения, проклянёт. Сын смириться не захотел и отправился в Вердяню добиваться положительного решения лично. Разговор с родителем получился резкий, с криками и руганью, чуть не переросший в побоище. Только женщинам - Вигилянции и Милице - удалось разнять распалившихся не в меру мужчин. Но потом посидели, выпили сливовицы, вроде помягчели, молодой человек рассказал притчу о Христе; Савва слушал его вполуха, дул в обвисшие сивые усы и бубнил упорно: «Шлюхе не бывать у нас в доме. Только через мой труп». Неожиданно поперхнулся, покраснел, захрипел и умер.