Все, что писал на фронте Гитович, было исполнено непоколебимой веры в нашу победу. Для поэта, как и для главного героя его поэзии, «связались воедино честь Родины и честь его души». Поэтому через все фронтовые стихи, по существу, проходит один герой, независимо от того, к какому роду войск он принадлежал. Мы знакомимся с ним в разных ситуациях фронтовой жизни — в бою, на привале, на марше. С пехотинцем — героем одноименного стихотворения, например, читатель встречается на переправе: «по-хозяйски, не спеша», «он воду крупными глотками из каски пил, как из ковша». Поэт не довольствуется моментальной фотографией. Бытовой эпизод послужил лишь поводом к созданию обобщенного образа нашего воина, вынесшего на своих плечах горечь отступления и познавшего радость первых побед:

«Пехотинец» появился в 1944 году. Между ним и «Строителем дороги» пролегла почти вся война, но привязанности автора нисколько не изменились. Поэт пристально всматривается в воинов переднего края. Обязанности фронтового корреспондента позволяли ему бывать в разных частях. И в стихах идет своеобразная перекличка представителей разных родов войск: «Снайпер», «Строитель дороги», «Полковая артиллерия», «Военные корреспонденты», «Пехотинец»… Уже одни названия дают представление об участниках такой переклички. Но это — не стихи о воинских профессиях. Они привлекают внимание глубоким анализом поведения человека на войне, меткостью психологических характеристик. Вот один из галереи героев фронтовых стихов Гитовича — разведчик.

До войны стихи Гитовича на оборонную тему несли на себе нередко печать рассудочности, страдали некоторой сухостью. Долгие месяцы, проведенные на переднем крае, постоянное общение с главным героем войны — солдатом душевно обогатили поэта, позволили ему освободиться от литературности, найти настоящие слова, чтобы рассказать о том, как шли мы к победе, и о том, как в нас самих зрели силы для этой победы.

В стихах Гитовича появляются интонации живой разговорной речи, порой даже частушки:

Или:

Встретились два солдата в час короткого привала, разговорились. О чем? Конечно, все о том же — о доме, по которому истосковались. Рады похвастать друг перед другом: один письмом из дому, другой фотографией дочки.

Интонации нельзя научиться. Ее можно только услышать, живя одной жизнью с солдатами и деля с ними кров и хлеб.

После войны недоброжелатели пытались обвинить Гитовича в том, что он оторвался от читателя, не откликается, мол, на злободневные события. Наиболее крикливыми критиками были те, кто за четыре года войны так и не успели узнать, как пахнет порох. Поэту бывало нелегко, но в самые трудные минуты он вспоминал глаза товарищей, которым читал стихи в окопе, снова ощущал на ладони шершавое рукопожатие сапера, с которым разминировал минное поле, и обретал веру в собственную правоту.

Было бы неверно думать, что все фронтовые стихи Гитовича — непрерывная цепь удач. Газета отнимала у него и время и силы, порой часа не оставляла для того, чтобы подумать над строкой. Надо ли удивляться, что стихи, рожденные на злобу дня, нередко умирали на газетной полосе, но умирали, подобно бойцам, до конца выполнив свой долг.

Война была не единственной темой поэтов-фронтовиков, как и публицистика — далеко не единственным средством выражения чувств. Война стала временем нового расцвета нашей лирической поэзии, в том числе и любовной лирики. Именно успехами нашей лирики в годы Великой Отечественной войны в значительной степени объясняется тот рост доверия к поэзии, интереса к ней, который до сих пор обеспечивает стихам тысячные аудитории.

Далеко не все стихи, написанные на войне, предназначались для газетной полосы. Вспомним наиболее разительные примеры: «Жди меня» К. Симонова и «Землянку» А. Суркова. Обнародование этих стихов в значительной мере носило случайный характер. Однако совершенно не случайно они получили всеобщее признание: в них аккумулированы мысли и чувства. миллионов. Это же можно сказать о стихах М. Светлова, М. Луконина, М. Дудина, А. Недогонова, шедших за ними следом С. Орлова, М. Карима, К. Кулиева, М. Максимова и многих других. Стихи-признанья, стихи-письма любимой, стихи-беседы между двумя друзьями обретали силу боевого оружия. Как и все, А. Гитович «в ночи, озаренной немецкой ракетой, шагая в лесу по колено в воде», как бы заново переживал и переосмысливал многое из той довоенной и теперь казавшейся такой далекой жизни, иначе оценивал то, что дарила ему война, по-особому всматривался в будущее.

Мы уже знаем, какое место в творчестве Гитовича занял довоенный цикл «Разлука», как умел поэт по-своему сказать о том, что лежит «на сердце твоем и моем». Этот цикл появился не случайно: видно, у каждого поэта наступает пора, когда невозможно восстановить душевное здоровье, без того чтобы не высказаться о самом сокровенном.

Незадолго до начала войны, в апреле 1941 года, Гитович написал стихи «Нет, не тихого берега ужас…». Это было возвращение, но не прямое, а словно бы по спирали, к теме «Разлуки», к теме любви, той, «что в преданьях воспета и почти непонятна теперь». У нового цикла — «Долгая история» подзаголовок: «Вместо писем». Начинаешь читать, и тотчас тебя захватывает обнаженность чувства. На первых порах эта обнаженность даже отпугивает. Вот так бывает, когда мы по ошибке входим в чужую дверь. Но прочитано одно стихотворение, второе, и ловишь себя на мысли, что ты — не столько читатель, сколько соавтор.

В ту пору много было написано стихов о неверной любви, жестокой ревности, безжалостно клеймилась позором «она» за то, что забыла «его». Философия «Долгой истории» Гитовича была совершенно иной, она шла в русле лучших образцов нашей военной лирики, основы которой заложены лермонтовским «Завещанием». В стихах Гитовича нет идиллических настроений. Его любовная лирика — это никогда не прекращающийся спор совести, напряженной мысли.