Вопрос: Мотивы ваших «упущений» нам ясны. Предупреждаем вас, что при попытках с вашей стороны стать на путь ложных или не до конца искренних показаний, мы изобличим вас и заставим рассказать правду?

Ответ: Я согласен правдиво отвечать на поставленные мне следствием вопросы. Запирательство я прекратил и то, в чем я виновен — признал.

Вопрос: В чем конкретно вы признаете себя виновным?

Ответ: Я виновен в том, что начиная с 1923–24 г.г. разделяя по существу взгляды троцкистов, я скрывал это от партии.

Я виновен также в том, что в 1932 г. был привлечен РАДЕКОМ к антисоветской работе и в течение ряда лет снабжал германские разведывательные органы шпионскими сведениями.

Я виновен далее в том, что став на путь предательства интересов советского государства, я впоследствии в 1935–36 г.г. дал согласие вести шпионскую работу и в пользу французской разведки и такую работу вел.

Я виновен, наконец, в том, что оказывал в 1936–37 г.г. содействие и снабжал шпионскими сведениями американского журналиста Луи ФИШЕРА.

Вопрос: Начнем с существа вопроса — вашей шпионской деятельности. Расскажите подробно о всех фактах вашего предательства?

Ответ: Мне придется начать с некоторых обстоятельств, предшествовавших моей непосредственной шпионской работе.

Вопрос: Можете начать с этого, только покороче. Нас интересуют конкретные факты вашего предательства.

Ответ: Мое сползание с партийных позиций началось задолго до того, как я оказался по ту сторону баррикад — в лагере контрреволюции.

Мелко-буржуазное происхождение и воспитание, а главное враждебное антисоветское окружение, в котором я находился в период Октябрьской революции, предопределило мое недоверчиво-враждебное отношение к пролетарской революции, что впоследствии, безусловно, сыграло известную роль в том, что я оказался в рядах врагов советской власти.

Начав с работы в Наркомпросе, под руководством А. ЛУНАЧАРСКОГО, я был восхищен его «свободными» либерально-примиренческими взглядами в отношении целого ряда враждебных Советскому государству фактов и явлений и, в частности, его благодушным отношением к буржуазной литературе и прессе, даже если они были антисоветского направления и нападали на Советскую власть. Это отношение и взгляды на враждебную Советской власти буржуазную печать я воспринял, как должное.

Вопрос: Это были не только взгляды. Известно, что вы выступали в буржуазной печати с контрреволюционными клеветническими статьями против политики Советской власти?

Ответ: Да, подобные мои взгляды не оставались только взглядами. Работая в советских органах, я одновременно нападал на эти органы на столбцах буржуазных газет. На практике это выражалось в том, что в 1918–19 г.г., сотрудничал в буржуазных газетах: в киевской газете «Эхо», издаваемой бульварным антисоветским литератором ВАСИЛЕВСКИМ, и в газетах «Наш путь», «Вечер» и журнальчике «Куранты», носивших также антисоветский характер. Я поместил в них ряд статей враждебного антисоветского содержания, по поводу репрессий, которые советская власть применяла к своим врагам, я описывал «душные минуты, проведенные в чрезвычайке» и прочие клеветнические небылицы о советской жизни.

Начав позднее работу в советской печати, я сохранил элементы той же мелко-буржуазной психологии и враждебности пролетарской диктатуре, которая впоследствии не раз приводила меня к другим антипартийным и антисоветским преступлениям.

В 1923 г. и в 1924 г. я систематически помещал в «Огоньке» хвалебного характера очерки и снимки ТРОЦКОГО, РАДЕКА, РЫКОВА, РАКОВСКОГО «за работой». Из видных троцкистов у меня в период 1923–1924 г.г. начались встречи с РАКОВСКИМ и РАДЕКОМ, являвшихся в моих глазах тогда людьми авторитетными, оказавшими на меня вредное политическое влияние.

Вопрос: В чем выразилось это политически вредное влияние. Вы стали троцкистом?

Ответ: В том, что я по целому ряду вопросов стал разделять точку зрения троцкистов и был несогласен с партийной политикой в этих вопросах. Таковыми были вопросы о советской и партийной демократии, которые мне казались недостаточными; о положении интеллигенции, которая представлялась мне находящейся в загоне; о советской международной политике, которую я считал слишком пассивной, ведущей страну к изоляции, и самое главное о борьбе с врагами партии и народа, которую я находил слишком суровой и немилосердной.

Вопрос: Говорили ли вы партии об этих ваших «сомнениях»?

Ответ: Нет, открыто я по этим вопросам не выступал.

Вопрос: Стало-быть скрывали свое несогласие с политикой партии и сочувствие троцкистам?

Ответ: Да, скрывал.

Вопрос: Стало-быть вы уже в 1923–24 г.г. были обманщиком, двурушником в партии? Так?

Ответ: Да, это верно.

Вопрос: Но вы и здесь не договариваете, ваша роль уже и в тот период не ограничивалась только пассивным двурушничанием?

Ответ: Организационно я тогда с троцкистами связан не был. Единственным моим практическим шагом в смысле оказания содействия троцкистам явилась усиленная популяризация мною ТРОЦКОГО и его приспешников на страницах журнала «Огонек» после издания контрреволюционной книги «Уроки Октября» и полученного им в связи с этим отпора в партии.

Эти мои троцкиствующие взгляды продолжались у меня и в 1927–28 г.г., они еще более усилились и укрепились во мне в период 1931–32 г.г. и вызвали во мне настроения недовольства и вражды против руководства партии.

В это время в журналистской среде появился РАДЕК, вернувшийся из ссылки, с ним я начал периодически встречаться. Выступая внешне, как раскаявшийся оппозиционер, РАДЕК вначале и со мной взял такой же тон, однако, встречаясь со мной от времени до времени и нащупав мои антисоветские настроения, найдя во мне сочувствие, РАДЕК стал раскрывать передо мной свое истинное лицо.

Мое близкое общение и откровенные разговоры с РАДЕКОМ показали мне, что «раскаяние» РАДЕКА, его «ортодоксальность» — только внешняя маскировка, за которой скрывается старый кадровый троцкист, резко враждебно настроенный к политике партии, ненавидящий руководство партии.

Вопрос: Вы знали не только настроения РАДЕКА, для вас не было секретом его преступная практическая работа. Расскажите об этом?

Ответ: Вначале я о практической стороне его антисоветской деятельности не знал, но по мере того, как РАДЕК втягивал меня в проводимую им антисоветскую работу — это для меня становилось ясным.

Вопрос: Ближе к делу. Как вы связались с РАДЕКОМ по антисоветской работе?

Ответ: Антипартийные, антисоветские разговоры со мной РАДЕК начал сперва с критики текущей политики Советского правительства, якобы упускающего важные международные позиции.

Он выдвигал тезис, что близкая связь СССР с буржуазно-демократическими государствами внесла бы много передового в отсталую советскую жизнь. Я соглашался с ним так, как питал большую симпатию к прелестям буржуазно-парламентского режима и был готов оказывать содействие проникновению их в СССР.

РАДЕК далее стал доказывать мне, что во внешнем капиталистическом мире единственным природным союзником СССР является Германия, что Рапаллский договор'— величайший документ советской истории, что Германия всегда будет надежной опорой и что связь с ней надо держать и крепить во что бы то ни стало.

Из дальнейших бесед с РАДЕКОМ я узнал, что существует группа «энтузиастов советско-германской дружбы», которая борется за нее неустанно, что он является покровителем этой группы и что мне следует к ней примкнуть. Как участников этой группы он мне назвал: ШТЕЙНА Б.Е. УМАНСКОГО К.А., ГНЕДИНА Е.А., МИРОНОВА Е.М., ВИНОГРАДОВА Б.Д. Эти люди, — объяснил он, — накопили важные связи с немцами, и политически необходимо эти связи питать изнутри страны, в чем я, КОЛЬЦОВ, могу им помочь.

Вопрос: Какие цели преследовала эта группа и в чем реально должно было выразиться ваше содействие ей?