(3) При некоторых разговорах на квартире Уманского присутствовал американец-журналист Луи Фишер, много лет близко связанный с ними обоими, особенно с Уманским. Фишер имел на Уманского огромное влияние и обращался с ним свысока. Уманский подчинялся его мнениям по всем политическим вопросам и не скрывал от него ничего.
В Москве живет семья Фишера, жена и двое детей, советские граждане. За границей и в Москве у Фишера были большие связи. Он был связан с Радеком. Уже в конце 1935 года Радек при Фишере сказал мне: «Вы напрасно не дружите с Фишером. Он стоит того. Он связан с нами. Надо ему помогать». Я обещал Фишеру оказать содействие, когда оно ему понадобится. Впоследствии он обращался ко мне в Испании.
В Берлине в 1932 году я познакомился с моей второй женой Марией Остен, немецкой коммунисткой. Она работала в коммунистическом издательстве «Малик», была знакома с рядом немцев — коммунистов — писателей, а также с советскими писателями. До меня ее знали Горький, Эренбург, Федин, Маяковский, Тынянов. (В это время в Берлин приехал Горький и мы дважды обедали вместе.) Она уже ездила в СССР в 1929 году по делам издательства и хотела поехать опять, на более продолжительное время, работать. По моему предложению она поехала со мной вместе. У нас началась связь, которая перешла в семейное сожительство. М. Остен работала в московской немецкой газете, в журнале «Дас Ворт» и писала книгу о немецком мальчике-пионере, которого мы усыновили. У нее были широкие связи в среде политэмигрантов, в частности, с Геккертом, Пиком, Бределем, Кишем, Пискатором, Отвальдом (арестован), а также литераторами Фединым, Тыняновым, режиссером Эйзенштейном и другими. Она была тесно связана с редактором «Центральной немецкой газеты» в Москве Юлией Анненковой, впоследствии арестованной, и бывала у Радека. Некоторые из ее знакомств были подозрительны (например, с Пискатором, с Отвальдом) и разговоры, которые велись, носили антисоветский характер, но так как я уже сам был повинен в более значительных преступлениях — я молчал и продолжал покровительствовать Марии. В 1935 году она ездила со мной в Париж, а в 1936 году — в Испанию. Через три месяца, по просьбе Фейхтвангера, знавшего ее раньше, она поехала с ним в Москву и пробыла здесь до весны 1937. Летом, по ее возвращении в Испанию, я узнал, что она находится в связи с немцем-певцом Бушем. Наша личная связь на этом прервалась, однако, возвращаясь в Москву, я оставил Марии денег и устроил для нее работу в Ассоциации писателей в Париже. Я поддерживал с ней переписку почти до самого ареста. Она намеревалась приехать в начале 1939 года в Москву.
Летом 1934 года, на съезде писателей в Москве Эренбург И. Г. познакомил меня с французским писателем Андре Мальро, с которым приехал и которого неизменным спутником он состоял. Он отрекомендовал его, как «исключительного человека», расписывал его популярность и влияние во Франции и очень рекомендовал с ним подружиться. У нас с ним и Эренбургом было несколько встреч, закрепивших знакомство. Когда по инициативе М. Горького был поднят вопрос о созыве международного писательского конгресса и создании ассоциации писателей, Мальро заявил, что берет это на себя.
В мае 1935 года, в Париже, в период организации конгресса, Мальро и Эренбург тесно сблизились со мной. Мальро развивал широчайшие планы мировой ассоциации писателей и всей интеллигенции, которая будет оказывать огромное влияние на политическую и культурную жизнь всего мира, устраивать «интеллектуальные забастовки», диктовать свою волю правительствам, причем мы будем всем этим управлять и руководить. Видя мое увлечение всеми этими грандиозными планами, Мальро повторил эти разговоры со мной наедине, тут же перешел к вопросам о трудностях. Он пожаловался на отсутствие поддержки ему со стороны французской компартии, на грубость и узость Марти, Дюкло, Барбюса, на препятствия которые ему ставят, потому что он не в партии, на отсутствие поддержки полпреда (Потемкин) и т. д. В ответ на это я предложил ему работать рука об руку, обещал все уладить, «умолять всех чиновников» в компартии и полпредстве и тут же прочел ему целую лекцию о бюрократизме в Коминтерне и Наркоминделе, в партийных и советских органах, о косности и отсталости этих органов, изолирующих страну от западной культуры. Мальро слушал очень внимательно и наконец сказал: «Все это мне очень полезно знать. Ведь не даром про меня болтают, что я секретный агент Кэ дорсэй (министерства иностранных дел). Он добавил: „Не смущайтесь. Теперь такое время, что каждый писатель должен быть разведчиком. Ведь и наш добрый друг Эренбург давно уже работает на нас. За это ему при любых условиях будет обеспечено французское гостеприимство. Будем работать вместе и помогать друг другу. Можно наделать больших дел“».
Будучи таким образом завербован Мальро для французской разведки, я в ряде откровенных бесед дал ему характеристику положения в СССР, в городе и в деревне, внутрипартийной жизни и обрисовал отдельных, интересовавших его деятелей, политических, военных и хозяйственных, их настроений за и против советской власти, за и против войны, за и против военной помощи Франции, за и против Германии.
(4) Перейдя после этого на откровенную ногу с организовавшим мою вербовку Эренбургом, я ознакомился со «штабом» людей, служащих ему для связи и для выполнения поручений, которые он получал из Москвы от Бухарина. В этот «штаб» входят: эмигрант Путерман, журналист О. Савич, оставивший СССР в 1925 году, испанец-анархист Герасси и его жена, полька-галичанка Стефа. С Бухариным Эренбург дружен еще со школьной скамьи, и они взаимно всегда помогали друг другу. Во время гражданской войны Бухарин устроил проезд Эренбурга из белогвардейской Грузии в дипломатическом вагоне через Москву в Берлин. Став редактором «Известий», Бухарин в его лице получил удобного представителя в Париже. В Москве агентами Эренбурга являются Валентина Мильман, писатели Бабель, Лидин, Лапин и Хацревин, передающие ему информацию через Мильман. В колонии Эренбург был связан с Членовым и Навашиным. Впоследствии, в 1935 году, при приезде Бухарина в Париж, Эренбург организовал ему связь с эмигрантами.
От Мальро я узнал, что А. Толстой, в период своей эмиграции, тоже был завербован французами и англичанами и, кроме того, используя поездки за границу, поддерживает свои прежние связи с русскими белогвардейцами, в частности, во время конгресса Толстой поселился отдельно от других советских делегатов и принимал у себя белых. Придя к нему один раз без предупреждения, я застал у него семью Шаляпиных, француза Вожеля и Н. А. Пешкову (невестку Горького).
(5) Вожель, разведчик по русским делам, журналист, был близок в полпредстве с Розенбергом, Сокохиным, Гиршфельдом и б. Графом Игнатьевым, сейчас находящимся в Москве на военной службе. Московские друзья и осведомители Вожеля — В. Михайлов (редактор «Журналь де Моску», Толстой и Мейерхольд. В Париже Вожель снабжал Толстого деньгами и постоянно угощал его. Вожель работал в контакте с Мальро и Эренбургом, которые связали его со мной. Вожель сопровождал министра Лаваля в Москву.
Конгресс писателей прошел целиком под руководством Мальро, предоставившего формальное председательствование Андре Жиду. Во время конгресса Мальро и Жид предъявляли ультиматум — вызова в Париж их друзей Бабеля и Пастернака. Так как я не в силах был провести это, они лично отправились к полпреду В. Потемкину и через него добились этого.
После конгресса, весной 1936 года Мальро приехал в СССР. Здесь он посетил со мной А. Андреева, Г. Димитрова, А. Косарева, затем вместе со своим младшим братом, Бабелем и мною поехал в Крым к Горькому, где пробыл три дня. Горький был в восторге от широчайших планов завоевания мира через интеллигенцию, развернутых Мальро, и целиком одобрил их. Мальро уехал, оставив в Москве своего брата, Роллана Мальро, который поселился на квартире у Бабеля. Я информировал Андре Мальро обо всем, что знал в данный момент. Затем я начал оказывать младшему Мальро содействие по его внедрению в советскую жизнь, но вскоре начались события в Испании и я уехал.
