— И с тех пор ты здесь?
— Ну,— Доменици закрыл глаза, вспоминая пышную свадьбу, и так и не открыл их, — в Нью-Йорке такая мерзкая весна. Мне нравится Калифорния. Я… э-э… был вполне обеспечен, сэр.
— Достал кое-какие заначки из награбленного, — перевел Гольдберг.
— Очень скромные. Конечно, я старался не привлекать к себе внимания. Переезжал из отеля в отель, но подумывал снять маленькую квартирку. И конечно, я мог видеться с Лу… Эйлин, когда ей удавалось ускользнуть. Мы провели вместе много счастливых дней. Очень милая добрая девочка, так счастливо устроилась. Век вас благодарить буду, лейтенант, за ваше обещание ее не трогать.
— Да, так насчет убийства, — сказал Мендоса.
Мистер Доменици открыл глаза.
— Нет, — мягко ответил он.
— Ваша дочь никогда не говорила вам о Маргарет Чедвик? О том, как Маргарет видела вас вместе, как сделала вывод, что у вас с ней интрижка, и собиралась рассказать все молодому Джиму Томасу?
— Бесстыжая! Конечно, нет. Если ваша Чедвик и видела нас вместе, то Лу… Эйлин определенно об этом не знала. Она встревожилась, но лишь после сегодняшнего визита к ней полицейского.
— Где вы были в прошлую субботу между одиннадцатью и часом ночи?
— Помилуйте, дайте вспомнить. Я пошел в кинотеатр на последний фильм Диснея, очень хороший, вернулся в отель, думаю, часам к одиннадцати и сразу лег в постель.
— Без свидетелей, — покорно проговорил Мендоса.
— Разумеется, я ведь высоконравственный человек, за кого вы меня принимаете, сэр?
— За не имеющую отношения к делу досадную помеху, — сказал Мендоса. — Меня охватывает чувство, что это я нахожусь в кинотеатре и снова и снова смотрю один и тот же фильм. Вот до чего я дошел.
— К сожалению, ничем не могу вам помочь, — мягко сказал Доменици.
— Забирай его, Саул, — сказал Мендоса. — Отправь обратно к ребятам из Нью-Йорка. Просто еще один круг на карусели. И это меня отнюдь не радует. Спокойной ночи вам обоим.
Сержант Паллисер и Роберта Силверман вместе ехали к Оушн-парк. По пути Паллисер попытался рассказать о своей работе, объяснить, почему присяга обязывает его передавать начальству всю информацию, даже если… ну, даже если он считает, что она несущественна или ошибочна. Мисс Силверман его поняла. По тому, как она это сказала, Паллисер подумал, что она действительно поняла. Ему нравилось, как она управляла машиной. Некоторые женщины и некоторые мужчины, конечно, на дороге слабо соображают, у них плохая координация, и когда с ними едешь, все поджилки трясутся. Но Роберта вела автомобиль легко и естественно. Паллисер сказал ей об этом, она улыбнулась и ответила, что приятно слышать комплимент от знатока. Паллисер заметил, что у них был специальный курс по технике преследования на высокой скорости. Курс, по его словам, был стоящий. Она попросила рассказать подробнее. Он рассказал.
Они мило болтали, и у Паллисера возникло приятное чувство, что она совсем не будет возражать против ухаживаний сержанта-детектива третьей степени. Не думает же лейтенант всерьез… Тем не менее пока не надо подавать вида, что он досконально знает о ее… предполагаемом мотиве убийства. Это может ее вспугнуть. Пусть пока все идет, как идет. На бензоколонке, где они остановились, удача им не улыбнулась. Работал тот же служащий, что и тогда, но он не смог уверенно опознать ни Роберту, ни ее «студи».
— Многие останавливаются, — сказал он. — Может, она, а может, и нет. Трудно сказать, если ничего не покупали.
Этого и следовало ожидать… Они поехали обратно и остановились в милом кафе на бульваре Сансет, Роберта позволила купить ей выпить, и Паллисер осмелился вообразить, что это кафе запомнится им как первое место, где они были вместе. Чертовски привлекательная девушка. Чертовски милая, настолько, что готов за нее все отдать.
Вечер не пропал для Паллисера даром.
Звонок поступил в девять тридцать семь. Уайт, сержант, дежуривший в ночь, записал скудные подробности, задал вопросы. Звонок оказался, конечно, немного необычным, потому что, как правило, сообщали родственники. А те, что позвонили сейчас, ими не были. Даже родственники («Боже мой, невозможно представить, насколько люди иногда слепы!») не всегда могут сообщить такие простые детали, как точный рост, вес, цвет глаз и тому подобное. И в данном случае удалось получить лишь смутное общее описание. Но он все записал, включая имя и адрес. Флорентина-авеню, наверное, где-то в Алхамбре. Он записал имена и адреса звонивших, а также некоторые подробности, тоже немного необычные.
Конечно, сообщение придется отложить до утра. Уже поздно. В их отделе в отличие от некоторых других львиную долю черновой работы приходится выполнять при свете дня.
Он завел для нового дела отдельную папку и положил доклад на стол лейтенанту.
Большинство людей, которые кого-нибудь разыскивают, звонят до шести часов вечера, поэтому единственное, что увидел у себя на столе лейтенант Кэрей, придя в пятницу в половине девятого утра на работу, был доклад о Дженифер Хилл. Он прочитал его дважды, потом достал другой доклад и пробежал его глазами. Затем пошел в Отдел по расследованию убийств и спросил лейтенанта Мендосу.
— Забавная история, сказал он.— Сиделка из Центральной позвонила вчера ночью и сообщила, что сестра их пациентки, умирающей больной, пропустила в среду день для посетителей. Эта сестра, мол, такой человек, что всегда приходила либо обязательно звонила, если не могла приехать. И нет ли у нас записи, что она попала в аварию или еще куда-нибудь? Сиделка обратилась сначала в дорожную полицию, там никаких сведений не было, поэтому они соединили ее с нами. Насколько ей известно, других родственников нет. Видишь ли, судя по описанию, это может быть га блондинка, которую вы недавно нашли. Шансы очень малы, но я подумал, что тебе будет интересно узнать.
— Ты совершенно прав, — сказал Мендоса. — Минутку, — и он вызвал Паллисера.
— Сиделка говорит,— продолжал Кэрей, — что женщину, сестру их пациентки, зовут миссис Дженифер Хилл, лет двадцати пяти, среднего роста, блондинка с голубыми глазами, красивая, больших денег не имеет, поэтому одета небогато. Разошлась с мужем. Конечно, тысяча против одного, что она просто куда-нибудь уехала с приятелем или работала сверхурочно. Подумала, что невелика беда — пропустить один день, и сиделка зря волнуется. Но мы, разумеется, должны проверить.
— Да. Как зовут пациентку? — спросил Мендоса на всякий случай.
— Мисс Женевьев Уолкер. Умирает от туберкулеза. И я…
— Уолкер… что за черт… Минутку,— сказал Мендоса.— Уолкер. И у нашей Маргарет была… У тебя есть ее адрес, Кэрей?
— Конечно, Флорентина в Алхамбре, двадцать шесть двадцать. Я просто подумал…
— Bien. Пошли. Прямо сейчас, — сказал Мендоса. — Все вместе. У меня такое чувство — как бы не сглазить, — что это прорыв!
Запущенный район, где живут люди среднего достатка. Много небольших, требующих покраски построек, сдаваемых в аренду за низкую плату. Несколько отдельных домов, у некоторых позади маленькие флигели. Средний возраст бунгало старой конструкции с чахлыми палисадниками — сорок лет. Везде разбросаны игрушки, а на выщербленном тротуаре — забытые трехколесные велосипеды. Нужный им дом был втиснут между четырехквартирным домом и кортом. Им оказалось грязно-белое калифорнийское бунгало. Крышу над крыльцом поддерживали цементные колонны. Возле одной из них стоял желтый горшок с засыхающим плющом. К ветхому гаражу вели две цементные полоски, почти заросшие травой, среди которой там и сям пробивался чертополох. Дом казался пустым, хотя через большое окно им удалось разглядеть лампу с зеленым абажуром.
Они вышли из «феррари» и зашагали по раскрошенной цементной дорожке. Траву с неделю уже не поливали, и она стала почти бурой.
— Шансы очень невелики, — сказал Кэрей. — Не понимаю, почему ты думаешь… Да, в сущности, ерунда… Она, должно быть, смоталась куда-нибудь с приятелем.
Мендоса остановился и сказал странным голосом:
