Такие вещи иногда случаются. Ты думаешь, что знаешь, но не можешь получить ни одного законного доказательства.

Дарреллу сейчас предъявлено обвинение в незаконном хранении наркотиков; в его квартире нашли сотню набитых марихуаной сигарет. Ардена не удалось обвинить ни в чем, кроме нападения на полицейского и попытки самоубийства.

Трое свидетелей целиком и полностью поддержали Даррелла. Уоррингтон, продавец в магазине мужской одежды, около сорока лет, не привлекался. Фостер, актер массовки, около двадцати пяти лет, не привлекался. Келлер, представитель торговой фирмы, обходящий квартиры с предложением товара, тридцать пять лет, один срок за аморальное поведение — год тюрьмы — и два задержания — обвинения не предъявлены. Мендоса лично с ними встретился, и все они рассказали одну и ту же историю и указали одно и то же время. Их предупредили, что речь идет об обвинении в преднамеренном убийстве и ложные показания являются серьезным преступлением: не хотят ли они подумать еще раз? Нет. Они прошлись насчет полицейских, которые шьют невиновным парням дело просто потому, что любят травить людей, но от своего рассказа не отступили. Что, конечно, ни черта не значило.

Телефонный звонок. Даже при наилучшем раскладе трудно определить номер телефона, с которого звонили, здесь же это просто невозможно. Арден сказал, что понятия не имел, куда собиралась Маргарет в тот вечер, но согласился, что в последний раз видел ее в субботу утром — она принесла его матери цветы и пробыла у них около получаса. Она вполне могла упомянуть в разговоре полное имя Анжелы и назвать ее адрес в Хайленд-парк или рассказать об этом его матери, которая затем могла бы передать Джорджу.

Поэтому они спросили миссис Арден. Она отвечала: «Нет, Маргарет ничего не говорила о том, куда собиралась в тот вечер». Но миссис Арден могла сказать что угодно. Потому что до нее наконец-то дошел смысл происходящего, и она упорно твердила, что Джордж на сто процентов не виноват, что он не знал, каков из себя Даррелл, это ошибка, Джордж не такой, он хороший мальчик.

Не было ни единой улики для обвинения в умышленном убийстве. И, вероятно, никогда и не будет.

— И самое худшее здесь то, — раздраженно говорил Мендоса, — что с уверенностью снять с них подозрение мы тоже не можем. Хоть бы одна деталь, которая помогла бы решить: да или нет! Но сейчас мы зря тратим время и силы, и очень возможно, не там ищем.

— Насколько ты уверен насчет Ардена и Даррелла? — спросил Хэкет.

Мендоса покатал по столу пепельницу.

— Пятьдесят на пятьдесят, — наконец оказал он. — Или шестьдесят на сорок. И, очевидно, задумал все Даррелл. Понятно в общем-то, что весомых улик не будет. Это не очень сложный замысел.

— Верно, но неужели ты думаешь, что Даррелл настолько умен, чтобы сочинить такой план и не сделать ни одной ошибки?

— Ошибки он сделал, — напомнил Мендоса. — Он вытер сумочку. Он оставил портсигар. Он недооценил нас, как все люди, ненавидящие полицейских.

— Так оно и есть. И все же я… Ну тогда мы будем искать в ином направлении.

— Проклятие, — сказал Мендоса. — Если б мы имели хоть что-нибудь определенное!

Через час судьба преподнесла ему подарок.

Так уж случилось, что у сержанта третьей степени Генри Глассера был молодой двоюродный брат Виктор. Года полтора назад молодой Виктор пришел из армии и стал расспрашивать Глассера о службе в полиции: он подумывает туда поступить, как там Глассеру нравится, какой оклад и так далее. В результате Виктор поступил на службу и после подготовительного обучения, где он радовал инспекторов приобретенной в армии меткостью стрельбы и превосходной координацией, получил назначение в полицейский участок в Голливуде, на Уилкокс-стрит. Сейчас ездил в патрульной машине.

Далее так случилось — это было весьма редким совпадением, — что Глассер и молодой Виктор оба работали в ночную смену; поэтому они смогли присутствовать на семейном пикнике в Гриффит-парке и поздравить мать Глассера с пятьдесят восьмой годовщиной.

Из присутствующих они были единственными мужчинами, так как миссис Глассер уже два года как овдовела, а другие ближайшие родственники мужского пола работали с девяти до пяти. Неудивительно, что наевшись до отвала традиционным картофельным салатом, запеченными бобами, булочками с джемом, соленьями с оливками и сельдереем и выпив напоследок холодного кофе с кокосовым тортом, они вдвоем сели в сторонке от женщин и завели неторопливый разговор о работе.

Сначала говорил в основном Глассер. Во-первых, он был старше, а во вторых — работал в Главном управлении, в Отделе по расследованию убийств. Более того, он трудился под руководством лейтенанта Луиса Родольфа Мендосы, обладающего в полиции известной репутацией. Рассказывая о Мендосе, Глассер упомянул несколько случаев. Настоящий парень, сказал он. Правда, чудной немного. Да имей он, Глассер, столько денег, как Мендоса, так бы его и видели на работе! Похоже, Мендоса занимается этим из любви к искусству. Даже ходят слухи, что он не забирает свое жалованье, а отдает его целиком в пенсионный фонд. Сумасшедший, да и только. Но это в его духе.

— Или вот было раз, — сказал Глассер, — убили одного парня, хозяина зоомагазина. Какой-то пьяный вломился, хотел снять кассу. Так этот Мендоса… Юнца он поймал, все как полагается, но в магазине остались щенки, котята, всякие птички, и он так о них беспокоился, что неделю проводил там все свободное время, пока не объявилась племянница того парня и не занялась ими. Конечно, сейчас-то он женат. Не думаю, чтобы это его остановило, задумай он что-нибудь такое же сделать. Раньше, я слышал, до женщин он был великий охотник. Могу поверить. Со всем своим, что называется, обаянием, понимаешь? Но я тебе скажу, у него чертовски красивая жена — она пару раз приезжала его встречать. Рыжая, и что-то такое в ней… Ну а дело, которым мы сейчас занимаемся, кажется, повисло в воздухе. Он из-за него прямо не в себе, а мне кажется, ничего там особенного нет. Девушку убили в машине — задушили и выбросили.

— А, это! — сказал Виктор. — Я видел в газетах. Похоже, кто-то напал на нее ради кошелька. Наверное, чокнутый какой-нибудь, зачем ему надо было убивать?

— Кажется, лейтенант думает иначе, — ответил Глассер. — Это его беспокоит. Я кое-что слышал от Хиггинса. Он, я имею в виду лейтенант, думает, что, наверное, это был ее дружок. Потому как он вроде ее дружком и не был. Оказывается, он педик и не больно-то хотел с бабой под венец.

— Она даже не подозревала? Настоящий цирк, — ухмыляясь, сказал Виктор. — Чудной народ эти голубые. В последнее время я на них насмотрелся. В нашем районе одна из их тусовок — местечко под названием «Викторианская комната», на Ферфаксе. Глядя на них, чувствуешь… я не знаю, — он пожал плечами, — в общем, странные.

— Да что ты? — спросил Глассер. — Хиггинс говорил, там как раз Арден со своим дружком обычно и околачиваются.

— Да? удивился Виктор. — Ну, будем надеяться, подобных притонов в округе не больше полдюжины. Каждые три-четыре вечера в неделю для нас там находится работа. Да вот вчера ночью забрали двоих — оба хорошо набрались и устроили драку на тротуаре напротив заведения.

— Да уж, — сказал Глассер. — А вечером в прошлую субботу что-нибудь было? Предполагается, что наша парочка в это время находилась там. Они так говорят.

— Да там почти всегда по субботам что-нибудь происходит. Конечно, было, но мы никого не забрали. Рядом была еще одна драка, а там просто пьяная компания. Один парень нажрался, как свинья. И другой, здоровый такой блондин, тоже хорошенько поддатый. — Виктор рассмеялся. — Он все твердил: «Бедный Джорджи, бедный Джорджи». Это о своем приятеле. В жизни бы не подумал, что он один из этих. Здоровенный такой детина.

Глассер вдруг встрепенулся.

— «Джорджи»? — сказал он. — Ты уверен?

— Что значит уверен? Так звали как раз самого пьяного из них, а остальные сказали, что отвезут его домой, поэтому мы его не забрали. В какое время? Черт, я не могу сказать с точностью до минуты, это должно быть записано в журнале дежурства, но где-то около половины двенадцатого. А что?