– Ты слышала? Айдель говорит, будто ее парень видел, как сегодня днем Рейчел Грант встречала кое-кого на автобусной станции! Ни в жизнь не догадаешься, кого!

– Кого же?

– Джонни Харриса.

– Джонни Харриса! Как, ведь он же в тюрьме! Айдель, должно быть, что-то напутала.

– Нет, она клянется, что Джефф видел именно его. Похоже, Джонни освободили под честное слово или что-то в этом духе.

– Разве за убийство освобождают под честное слово?

– Не знаю. Как бы то ни было, Айдель утверждает, что Джефф его видел – здоровенный, черт, как буйвол, и с ним была Рейчел Грант. Можешь себе представить?

– Нет, конечно.

– Это правда, миссис Эштон, – вмешалась в разговор Рейчел. – Джонни Харриса освободили под честное слово, и он будет работать в хозяйственном магазине «У Гранта». – Еще не успев оправиться от шока, вызванного последней репликой Джонни Харриса, Рейчел с великим трудом выдавила из себя улыбку, прежде чем завязать беседу со своими соседками. К счастью и несчастью одновременно, в Тейлорвилле следовало быть готовым к тому, что любое событие в твоей жизни неизбежно станет предметом заботы окружающих.

Соседки судачили в очереди у кассы в супермаркете «Кроджерс» и были так увлечены сплетнями, что сразу не заметили Рейчел» стоявшую рядом. Шестидесятилетняя миссис Эштон, подруга матери Рейчел, с интересом внимала Пэм Коллинз – дамочке помоложе, лет сорока пяти, которая наверняка с ужасом думала о том, что этой осенью ее шестнадцатилетнему сыну предстоит учиться в классе у Рейчел Грант. Рейчел мысленно отметила, что, имея собственного сына-хулигана, Пэм могла бы более сочувственно отнестись к Джонни, но, похоже, теплых чувств к бывшему заключенному женщина не питала.

– О, Рейчел, что же скажут Эдвардсы? Да они с ума сойдут, услышав такое. – Взгляд миссис Эштон был прямо-таки пронизан состраданием к семье погибшей девушки.

– Я искренне сочувствую им, вы же знаете, – произнесла Рейчел, – но я никогда не верила в то, что Мэрибет Эдварде убил Джонни Харрис. Не верю и сейчас. Не забывайте, он был моим учеником, и неплохим учеником. По крайней мере не настолько плохим. – Справедливости ради она не могла не добавить последней фразы.

Джонни Харрис был несносным парнем, сквернословом и хулиганом, и не зря от него воротили носы добропорядочные горожане. Он пьянствовал, учинял драки, бил фонари и стекла, оскорблял прохожих, к тому же гонял на мотоцикле на бешеной скорости. Приятелей он выбирал себе под стать, и недаром людская молва утверждала, что таких дебошей, какие устраивала компания Харриса, Тейлорвилл еще не знал. Дурная слава тянулась за Джонни, казалось, с рождения. Его единственным достоинством – по крайней мере так считала Рейчел – была любовь к книгам. Пожалуй, именно это и заронило в ее душу сомнения в безнадежности парня.

Как-то осенью, в самом начале ее учительской карьеры – Рейчел тогда едва исполнилось двадцать два года, – она была назначена ответственной дежурной по дисциплине, и на ее глазах шестнадцатилетний Джонни Харрис как ни в чем не бывало прошествовал через черный ход на школьный двор.

Она последовала за ним, подозревая, что нерадивый ученик решил затянуться сигареткой или того хуже, и вскоре отыскала его на автостоянке, уютно расположившегося на заднем сиденье автомобиля одного из одноклассников. Из окошка торчали его длинные ноги, на пятке левого носка зияла дырка. Согнутая в локте рука служила Джонни подушкой, а на груди он разложил открытую книгу.

Ее изумлению не было предела – впрочем, как и негодованию Джонни по поводу того, что его потревожили.

– Ну прямо беда с этими Харрисами! Взять хотя бы Бака Харриса – помните, как он вдруг ударился в религию и объявил себя священником? Построил собственную церковь, собрал бог знает сколько пожертвований, которые якобы предназначались голодающим детям, а потом сам же и промотал эти денежки в кутежах и азартных играх. За что и угодил за решетку. Но это еще не самое злостное из его деяний. Если бы только судьи знали всю правду… – Миссис Эштон поджала губы, предавшись воспоминаниям.

Рейчел задалась вопросом, не являлась ли миссис Эштон одной из жертвовательниц «церкви» Бака Харриса. Ни для кого не было секретом, что призывам мнимого священника последовали лишь самые легковерные горожане. Да и какому здравомыслящему человеку пришло бы в голову довериться Баку Харрису? В ответ на гневную тираду миссис Эштон Рейчел мягко сказала:

– Нельзя обвинять Джонни в грехах его брата.

– Хм! – только и произнесла миссис Эштон, которую явно не убедили доводы Рейчел.

Рейчел испытала облегчение, увидев, что кассирша Бетти Николс уже запихивает ее покупки в бумажные пакеты. На лице девушки, оказавшейся свидетельницей разговора, застыло изумление. Рейчел почувствовала, как застучало в висках, – первый признак надвигающейся мигрени. Вот уже много лет эти приступы мучили ее – с тех самых пор, как она поняла, что из Тейлорвилла ей уже не выбраться. Никогда. Узы любви и долга накрепко сковали ее, и разорвать их было невозможно. Она смирилась с этим и воспринимала все как мрачную ухмылку судьбы. Она, которая всегда мечтала о высоком и готовила себя к совсем иной жизни, вдруг почувствовала, что крылья у нее подрезаны и ей уже не воспарить. Вышло так, что жертвами того кошмарного далекого лета стали не только Мэрибет Эдвардс и Джонни Харрис.

Рейчел уже нисколько не сомневалась в том, что на ближайшие лет пятьдесят ей уготована участь провинциальной школьной учительницы. Она была призвана взвалить на себя непомерно тяжкий труд – попытаться всколыхнуть умы тейлорвиллской молодежи, раскрыть перед своими учениками силу, многообразие и красоту родного языка. Поначалу эта идея ее вдохновляла. Но с течением лет пришло понимание того, что развить способность к творческому мышлению у тех, кого она обучала, – труд столь же неблагодарный, как поиски жемчужины на дне морском. Лишь редкие удачи скрашивали ее педагогические будни, вселяя некоторую надежду на то, что предпринимаемые ею усилия не напрасны.

Джонни Харрис был одной из таких удач. Хотя, возможно, со стороны это могло показаться парадоксальным.