— Я проглотила его,— сказала она, все еще в дремоте. Отвращение смешивалось в ее голосе с недоумением.— Я проглотила его,— повторила она.

— Что проглотила, любимая?

Только тогда она окончательно пробудилась.

— Не помню.— Наконец-то она узнала меня.— Я что-то говорила во сне?

— Да. Ты выкрикнула: «Я проглотила его». Что это было?

— В самом деле? Не помню.

— Может, тебе приснилось, что ты проглотила снотворное или что-нибудь в этом роде?

Дженни была вся в поту. Я тоже.

— Не помню, что мне привиделось,— повторила она с легкой дрожью в голосе.— Странно… Который час? Не выпить ли нам холодного чая?

Вот и все. После ужина Сэм укатил на своей колымаге в Бристоль — свободен он каждый третий уик-энд и приедет теперь лишь в июле, когда у него будет двухнедельный отпуск. Тогда-то мы вдоволь пообщаемся.

Если не считать кошмара, который приснился Дженни, день прошел спокойно. Но, как оказалось, это было затишье перед бурей. На другой день вечером, когда Дженни с Коринной готовили ужин, я отправился в таверну. Обычно она заполняется посетителями после восьми вечера. Но в шесть часов она была совершенно пуста.

— Слыхали вы последние деревенские сплетни? — спросил Фред Киндерсли, наливая мне пинту вина.

— Нет. Но догадываюсь, о чем люди судачат.

— Да?

— О будущем председателе Толлертонского охотничьего клуба?

— Попали в самую точку.— Он слегка улыбнулся.— Вы просто читаете чужие мысли.

— В субботу мы ужинали в Замке. Мистер Пейстон оповестил всех, что комитет предложил ему занять место председателя. Это была настоящая сенсация.

— Сегодня была еще более сногсшибательная сенсация.

— Выяснилось, что все это розыгрыш?

— Мистер Уотерсон читает чужие мысли,— повторил Фред только что вошедшей в бар Доротее. Она была такая же спокойная и красивая, как всегда.— Может, вы скажете нам, и кто его устроил?

Я колебался недолго. Фред и Доротея — люди вполне здравомыслящие, не злые. В Нетерплаше я человек новый, и прежде чем решить, как мне поступать, надо посоветоваться с такими вот беспристрастными людьми, как Фред и Доротея.

— Есть ли в охотничьем клубе специальные бланки для писем — с официальным его названием?

— Да.

Отец Элвина Карта в свое время был председателем клуба, вполне возможно, что у них сохранилась кипа старых бланков: всего-то и дела отстучать текст на машинке и поставить поддельную подпись. Но самое подозрительное заключается в том, что перед званым ужином Элвин выяснял список приглашенных. Окажись среди них хоть один член комитета, вся затея была бы обречена на провал. Прошлый уик-энд секретарь клуба отсутствовал, и можно не сомневаться, что Пейстон с ним созвонится.

Эти свои соображения я изложил Фреду и Доротее, они выслушали меня достаточно спокойно, но мне не удалось убедить их полностью.

— Надеюсь, все это останется между нами. Мне бы не хотелось, чтобы против меня возбудили дело о клевете.

— Не беспокойтесь, мистер Уотерсон,— успокоил меня Фред.— При нашей работе надо держать язык за зубами. Но как-то не верится, что это правда. Мистер Карт — человек пожилой, в здешних краях уважаемый. Зачем бы ему пускаться на такие авантюры?

— Вы слышали, что в двадцатые годы он был знаменит своими розыгрышами?

Это оказалось для них обоих полной неожиданностью.

— Он такой милый старикан,— вступила Доротея за Элвина.— По-моему, он просто неспособен на такую злую шутку. Вот если бы это был его брат… — Она слегка покраснела. Наступило недолгое молчание, затем Фред сказал:

— Вскоре после того, как мы здесь поселились, Берти Карт причинил нам уйму неприятностей.— Он повернулся ко мне спиной и стал аккуратно укладывать блоки сигарет за стойкой.

— Расскажи мистеру Уотерсону, я не возражаю,— сказала Доротея.

— Зовите меня оба Джоном.

— Так вот, Джон,— медленно произнес Фред,— Берти начал приставать к моей жене, прямо здесь, в баре. И однажды вечером мне пришлось сказать ему пару ласковых слов и выставить вон. После этого он стал добиваться, чтобы меня лишили лицензии: приводил сюда своих дружков, закатывал скандалы, сидел допоздна, когда положено уже закрывать, ну, и в таком духе. Мстительный тип. Однажды он с моего же телефона позвонил в толлертонскую полицию и донес им, что если они приедут в течение десяти минут, то поймают меня на продаже спиртных напитков в неположенные часы. Это уже совсем подлость.

— И все потому что…

— Не потому что Фред его выставил,— сказала Доротея.— Он считает себя неотразимым мужчиной. И когда я сказала ему, что он не вызывает у меня ничего, кроме отвращения, его самолюбие было сильно задето.— Некоторое простодушие, свойственное Доротее, составляет приятный контраст с изысканностью вкуса, проявляющегося и в одежде, и во всем облике.

Мы поговорили о последнем розыгрыше. Местные жители обсудили уже это в баре за обедом. Фред удивлялся, с какой быстротой распространяются новости. Он, кстати, сказал мне, что кое-кто радуется унижению Пейстона: в здешних местах его недолюбливают.

Доротея отправилась готовить ужин на несколько персон, заказанный на семь тридцать, а мы с Фредом возобновили конфиденциальный разговор.

— Как вы думаете, руки у Берти Карта искусные?

— Так, вероятно, считают его любовницы.

— Я имею в виду другое: умеет ли он делать всякие механические штуковины?

— Никогда не слышал. А что?

— А вот Элвин умеет. Я думаю, это он смастерил кукушку, которая не давала нам всем спать тогда, в мае.

— Продолжайте.

— В этом нет ничего невозможного. Бывают же часы с кукушкой, работающие на батарейках. Будь это настоящая птица, она улетела бы после первого выстрела. В то утро я пошел искать убитую кукушку, но опоздал: Элвин уже шарил тростью в траве. Мы так ничего и не нашли. Но в сумке у Элвина что-то подозрительно позвякивало. Уже после его ухода я нашел шестеренку с припаянной к ней стальной проволокой — на них не было никаких следов ржавчины. Эту-то часть механизма он, по-моему, и разыскивал. Фред медленно обмозговал мои слова.

— М-да. Не слишком ли это заковыристый способ, чтобы насолить мистеру Пейстону?

— Элвин Карт всегда славился хитроумными розыгрышами.

— Хитроумными и злыми?

— В том-то и штука. В молодости, как я слышал, они не были злыми. Но с тех пор много воды утекло.

— Вообще-то говоря, проделка с кукушкой довольно безобидная. Ребяческая шалость. Но вот этот последний розыгрыш не такой уж безобидный. В нем чувствуется злоба.— Фред впился в меня своими голубыми глазами викинга.— Что вы намерены сделать? Сказать Элвину Карту, что вы его раскусили?

— За ужином я завел разговор о кукушке. Он посмотрел на меня как смышленый школьник: отнеситесь, мол, к этому как к шутке.

— Насколько мне известно, мистер Пейстон не видит в этом розыгрыше ничего забавного. Не хотел бы я оказаться на месте Элвина. Если это и впрямь его проделка. За Пейстоном — важные шишки, вы знаете. Пару лет назад его крепко приложили, так он потом сполна расквитался со своим обидчиком…

В эту минуту в бар вошли два местных жителя, и мы вынуждены были прервать разговор.

Не знаю, что происходило в Замке; идя домой, я тщетно пытался представить себе реакцию Веры Пейстон на розыгрыш, но все это было пока лишь слабым предвестием грозы, которая грянула в девять пятнадцать на следующее утро.

Спускаясь к завтраку, я вынул из почтового ящика всю корреспонденцию: несколько счетов, каталог редких книг, два письма на мое имя и одно, адресованное Дженни: адрес на нем выведен большими неуклюжими буквами, так пишут обычно люди безграмотные,— очевидно, это ответ на объявление о найме прислуги, которое она поместила в здешней газетенке.

За завтраком — кофе с тостами — я пролистывал каталог (газеты у нас приходят позже) и вдруг заметил, что Дженни, обычно такая разговорчивая по утрам, вот уже несколько минут молчит. Я поднял глаза.

Она сидела, уставясь в одну точку, странно неподвижная, точно с ней случился удар, и только рука ее сильно дрожала; мне показалось, что она держит игральную карту.