При выходе в свет «Полтава» снабжена была замечательным предисловием, сохраненным в нашем издании, и красовалась эпиграфом из Байрона, напечатанным, однако ж, с ошибкой во втором стихе, что лишило его смысла (см. примечания к «Полтаве»)[185].

Осень 1828 г., зима 1829 г. и отъезд на Кавказ: Отъезд из С.-Петербурга в Маленники, деревню гг. Вульфов тотчас по окончании «Полтавы». – Посвящение поэмы, неизданные стихи «Я думал, сердце позабыт…». – В ноябре 1828 г. кончена последняя строфа «Онегина», тогда же «Анчар». – Мысли Пушкина становятся светлее и покойнее. – «Ответ Катенину», «Ответ Готовцевой», «Послание к Великопольскому», значение всех этих стихотворений. – Письмо к Дельвигу с анекдотом о сахарном Пушкине. – Письмо о деревенской жизни. – Возвращение в Петербург, утомление и нравственная усталость овладевают Пушкиным снова. – Мысль о «Годунове» и предисловии к нему.

Окончив «Полтаву», Пушкин тотчас же уехал из Петербурга, и притом в ясном состоянии духа, а 27 октября был уже в Тверской губернии, в деревне Маленники, принадлежавшей соседям Пушкина по Михайловскому – владетелям Тригорского. В этот день написано там посвящение поэмы:

– с эпиграфом: «I love this sweet name» (люблю это нежное имя)[186].

4 ноября 1828 г. окончена там же последняя шуточная строфа VII главы «Онегина»; 9 ноября написан «Анчар»; за ним (10 ноября) «Ответ Катенину», о котором уже говорили; лотом «Ответ Готовцевой», в весьма милых стихах упрекавшей Пушкина (см. «Северные цветы» на 1829 г.) в непонимании женского достоинства, поводам к чему послужил, вероятно, отрывок из «Ев<гения> Онегина», напечатанный в «Московском вестнике» (1827, № XX) под названием «Женщины»{350}, а может быть, и несколько строк в «Мыслях и заметках» Пушкина 1828 г. Ранее «Ответа Катенину» написано и веселое «Послание к В<еликопольскому>, сочинителю «Сатиры на игроков», послание, не попавшее в полное собрание сочинений нашего автора, но напечатанное в «Северной пчеле» (1828 г., № 9){351}, с выноской издателей: «Имени сочинителя сих стихов не подписываем: ex ungue leonem»[187].

В поименованных произведениях нет и следов нравственного беспокойства, какие отличают его произведения, писанные весной и летом: они ясны и спокойны. В дружеской переписке с Дельвигом, посылая ему свои стихотворения, Пушкин беззаботно шутит и рассказывает детский анекдот с удовольствием человека, готового веселиться при малейшем поводе: «Вот тебе в «Цветы» ответ Катенину вместо ответа Готовцевой, который не готов. Я совершенно разучился любезничать. Не знаю, долго ли останусь в здешнем краю. Жду ответа от Баратынского. К новому году, вероятно, явлюсь к вам, в Чухляндию. Здесь мне очень весело. П<расковью> А<лександровну> я люблю душевно – жаль, что она хворает и не беспокоится. Соседи ездят смотреть на меня, как на собаку Мунито{352} – скажи это графу Х<востову>. П<етр> М<аркович>{353} здесь повеселел и уморительно мил. На днях было сборище у одного соседа, я должен был туда приехать. Дети его родственницы, балованные ребятишки, хотели непременно туда же ехать. Мать принесла им изюму и черносливу и думала тихонько от них убраться, но П<етр> М<аркович> их взбудоражил. Он к ним прибежал: дети, дети! мать вас обманывает; не ешьте черносливу, поезжайте с нею. Там будет Пушкин – он весь сахарный… его разрежут, и всем вам будет по кусочку. Дети разревелись: не хотим чернослива, хотим Пушкина. Нечего делать, их повезли, и они сбежались ко мне, облизываясь, но увидев, что я не сахарный, а кожаный, – совсем опешили… Я толстею и поправляюсь в моем здоровье…» и проч.{354}.

В другом письме, следовавшем вскоре за этим, он повторяет, что весело ему и даже, противореча прежним своим признаниям, прибавляет, что душевно любит деревенскую жизнь. «Вот тебе ответ Готовцевой… Как ты находишь ces petits vers froids et coulants?..[188] Правда ли, что ты едешь зарыться в смоленской крупе?{355} Видишь, какую ты кашу наварил. Посылаешь меня за Баратынским, а сам и драла. Что мне с тобой делать? Здесь мне очень весело, ибо я деревенскую жизнь очень люблю. Здесь думают, что я приехал набирать строфы в «Онегина», и стращают мною ребят, как букою. А я езжу на пароме и играю в вист по 8 гривен роббер… Скажи это нашим… – я приеду к ним. Полно. Я что-то сегодня с тобою разоврался.

26 Ноября 1828.

Что «Илиада» и что Гнедич?»

К новому 1829 году Пушкин явился в Петербург{356}, но здесь опять покидает его то расположение духа, в каком видим его в деревне. Через два месяца по приезде утомление и какая-то нравственная усталость снова нападают на Пушкина. Он начинает томиться жаждой физической деятельности, которая всегда являлась у него, как верный признак отсутствия деятельности духовной. Единственной я постоянной мыслию его делается уже в это время издание «Годунова». Он пишет тогда известные свои письма о нем и сильно занят планом и сущностью предисловия, которое кажется ему совершенно необходимо для объяснения хроники. Мысль эта занимает его круглый год и не покидает в самом Арзруме, как увидим. «Борис Годунов» явился, однако ж, только через год, к 1 января 1831 г.

«Путешествие в Арзрум» 1829 г. и кавказские стихотворения: Неожиданная поездка на Кавказ в марте 1829 г. – Пребывание в Москве в эту эпоху, жажда покоя. – 15 мая Пушкин в Георгиевске, – «Путешествие в Арзрум», эпоха его появления. – Причина путешествия, обстоятельства поездки в Тифлис и в действующую армию. – Мысли о «Годунове». – Возвратный путь, русский журнал в Владикавказе с разбором «Полтавы». – Пушкин был на возвратном пути на Горячих водах 8 сентября 1829 г., в начале: ноября в деревне, по свидетельству стихов «Зима, что делать нам в деревне…». – Стих<отворение> «Зимнее утро» с замечательной поправкой и другие. – Пушкин в Петербурге около 16 ноября, газетные известия о путешествии поэта. – Корреспонденция «Северной пчелы» по этому предмету. – Известие «Северной пчелы» о возвращении Пушкина в Петербург. – Стихи, писанные на Кавказе: «Дон», «Делибаш», «Монастырь» и проч.; их значение. – Появление кавказских стихотворений в печати. – Почему напечатаны они были не скоро и вразбивку. – Мысли, навеянные случаем и сохранившиеся в бумагах поэта. – Неизданные стихи «Был и я среди донцов…», «Критон, роскошный гражданин…», «Напрасно видишь тут ошибку…». – Поэтическая беседа с самим собой – «Зорю бьют – из рук моих…».

Пушкин вдруг весьма круто и неожиданно отрывается от общества и в марте 1829 г. уезжает из Петербурга на Кавказ, не испросив даже разрешения на поездку у кого следовало. В бумагах его сохранился только вид, данный ему от спб. почт-директора 4 марта 1829 г. на получение лошадей по подорожной, без задержания, до Тифлиса и обратно. Вид этот на обороте листа носит свидетельство, что был заявлен на Горячих Минеральных Водах уже 8 сентября того же года, на возвратном пути поэта.

В Москве останавливался он в это время большею частию у одного из самых коротких ему людей – П.В. Н<ащоки>на. Чрезвычайно любопытны рассказы последнего об образе жизни поэта нашего во время его приездов в Москву в последние годы его холостой жизни и во все продолжение женатой. Из слов П.В. Н<ащоки>на можно видеть, как изменились привычки Пушкина, как страсть к светским развлечениям, к разноречивому говору многолюдства смягчилась в нем потребностями своего угла и семейной жизни. Пушкин казался домоседом. Целые дни проводил он в кругу домашних своего друга, на диване, с трубкой во рту и прислушиваясь к простому разговору, в котором дела хозяйственного быта стояли часто на первом плане. Надобны были даже усилия со стороны заботливого друга его, чтоб заставить