Но для нас всего важнее в этой записке перечет утерянных или, по крайней мере, еще скрывающихся его стихотворений, которые и в бумагах его не находятся. Таковы послания «К гр<афу> О<лизару>», «К Р<одзянке>»{229} и, наконец, коллекция песен о С. Разине, обозначенная в записке просто «Песни о С. Разине». Вероятно, что она принадлежала к тому собранию песен, часть которых послана была П.В. Киреевскому{230}. По поводу песен и вообще народных произведений следует, однако ж, сделать необходимое замечание. Между сборником этих памятников и попытками художественного воспроизведения их манеры и содержания в сказках и в разных других формах поэзии был еще у Пушкина третий отдел народных произведений, большею частию неизвестный публике. По сущности своей отдел этот принадлежит отчасти простому, верному сборнику, а отчасти переходит в область подражания и искусственных соображений своими подделками, украшениями и выправкой подробностей. Эти полународные-полувыдуманные произведения сохраняются у Пушкина в первом, еще необделанном виде и, вероятно, так остались бы и при более долгой жизни поэта. Он забыл об них и, может быть, потому, что сам был недоволен смешением творчества личного и условного с общенародным и непосредственным творчеством, какое в них уже неизбежно. Может статься, он был прав, но надо сказать, сила Пушкина и близкое знакомство с духом русской поэзии выступают тут особенно ясно. Склад и течение речи удивительно близко подходят к обыкновенным приемам народной фантазии, и только по особенной полноте и грации подробностей видите, что тут прошла творческая рука поэта. Они кажутся деревенской песней, пропетой великим мастером. В этом, по нашему мнению, заключается и тайна особенного наслаждения, доставляемого ими. Для образца выписываем песню или, лучше, рассказ о медведе, созданный по этому способу, который так редко удается писателям менее гениальным, менее проникнутым духом народных созданий{231}. Как весенней теплой порою Из-под утренней белой зорюшки, Что из лесу, лесу дремучего Шкодила медведица С малыми детушками-медвежатами Поиграть, погулять, себя показать. Седа медведица под березкой; Стали медвежата промеж собой играти, Обниматися, боротися, Боротися да кувыркатися. Отколь ни возьмись, мужик идет: Он в руках несет рогатину, А нож-то у него за поясом, А мешок-то у него за плечами. Как завидела медведиха Мужика е рогатиной, Заревела медведиха, Стала кликать детушек, Глупых медвежат своих: «Ах вы, детушки, медвежатушки! Перестаньте валятися, Обниматися, кувыркается! Становитесь, хоронитесь за меня Уж я вас мужику не выдам, Я сама мужику брюхо выем!» Медвежатушки испужалися, За медведиху побросалися, А медведиха осержалася — На дыбы подымалася. А мужик-от, он догадлив был, Он пускался на медведиху, Он сажал в нее рогатину, Что повыше пупа, пониже печени. Грянулась медведиха о сыру землю; А мужик-то ей брюхо порол, Брюхо порол да шкуру снимал, Малых медвежат в мешки поклал, А поклавши-то, домой пошел: «Вот тебе, жена, подарочек Что медвежья шуба в 50 рублев, А что вот тебе подарочек Трои медвежат по 5 рублев». * * *
Не звоны пошли по городу, Пошли вести по всему лесу. Дошли вести до медведя чернобурова, Что убил мужик его медведиху, Распорол ей брюхо белое, Медвежатушек в мешок поклал. В ту пору медведь запечалился, Голову повесил, голосом завыл По свою ли сударушку, Чернобурую медведиху: «Ах ты, свет моя медведиха! На кого меня покинула…? Уж как мне с тобой, моей боярыней, Веселой игры не игрывати, Милых детушек не родити, Медвежатушек не качати, Не качати, не баювати!» В ту пору звери собиралися Ко тому ли медведю – ко боярину: Прибегали звери большие, Прибегали тут зверишки ме́ньшие, Прибегал тут волк <-дворянин>, У него-то зубы закусливые, У него-то глаза завистливые! Приходил тут бобр, торговый гость, У него-то, бобра, жирный хвост! Приходила ласточка-дворяночка {232}, Приходила белочка-княгинечка, Приходила лисица-подьячиха {233} — Подьячиха, казначеиха! Приходил скоморох-горностаюшка, Прибегал тут зайка-смерд, Зайка бедненькой, зайка серенькой! Приходил целовальник-еж {234}: Все-то он, еж, ежится, Все-то он щетинится! . . . . . . . . . . Гораздо позднее Пушкин написал шутку в этом же роде: монолог пьяного мужичка{235}, к которому приложил даже и картинку от руки собственного изделия, изображающую веселого рассказчика за стаканом вина, в последней степени вакхического одушевления. Кстати прилагаем здесь и этот отрывок: Сват Иван, как пить мы станем, Непременно уж помянем Трех Матрен, Луку с Петром, Да Пахомовну потом. Мы живали с ними дружно; Уж как хочешь – будь, что будь — Этих надо помянуть, Помянуть нам этих нужно Поминать – так поминать, Начинать – так начинать, Лить, так лить, разлив разливом. Начинай же, сват, пора! Трех Матрен, Луку с Петром Мы помянем пивом, А Пахомовну потом Пирогами да вином, Да еще ее помянем — Сказки сказывать мы станем. Мастерица ведь была! И откуда что брала? А куда разумны шутки, Приговорки, прибаутки, Небылицы, былины Православной старины!.. Слушать – так душе отрадно; Кто придумал их так складно? И не пил бы, и не ел, Все бы слушал, да глядел. Стариков когда-нибудь (Жаль, теперь нам недосужно) Надо будет помянуть, Помянуть и этих нужно… Слушай, сват: начну первой. Сказка будет за тобой… . . . . . . . . . . |
