Однажды вечером, перед самым обедом, огонь разрушил трубу и мгновенно завладел шато. Пожарники приехали поздно, они были пьяные и ничего не смогли сделать. Мама потеряла все, включая драгоценности своей недавно умершей матери. Папа организовал нечто вроде (насосной) бригады, чтобы спасти свою книгу и библиотеку в кабинете. Дэвид и Джордис Нивен, ехавшие на обед из города, где они жили, заметили оранжевое пламя и не поверили своим глазам. Что бы это значило? Еще один гость, художник Рэймонд де Боттон, ехал с другой стороны и тоже заметил пламя над Ружмоном. У меня все еще хранится картина, которую он написал тогда. Она называется «Замок в огне». Никто не пострадал, только мама впала в глубокую депрессию. Джерри Зипкин, который в это время находился в Париже, приехал к маме и привез ей совершенно новый гардероб, он приехал на поезде из Монтре со тьмой-тьмущей магазинных пакетов.
Еще одной швейцарской жертвой, принесенной моими родителями Швейцарии, стало то, что в 1965 году мама серьезно сломала ногу, катаясь на лыжах. Кость рассыпалась на дюжину кусочков. Железка, которую вставили хирурги, была длиной в фут, и из нее торчала дюжина отростков. Рентгеновский снимок, который я перевел через Dumpster, похоже, и сегодня изучают в медицинских школах. Два года мама ходила на костылях. Хирург, делавший ей операцию, стал другом семьи. Он был страстным альпинистом. Спустя много лет он упал, поднимаясь на гору, и замерз до смерти в одиночестве.
В последний раз я ездил к родителям в Швейцарию в 2000 году. Папа пригласил меня за несколько дней до моего приезда, написав, что хочет побывать в Аушвице. Он писал роман о Нюрнбергском процессе и хотел своими глазами увидеть концентрационный лагерь. Мы отправились в путь, и мое последнее воспоминание о папе и маме среди beau monde Гштаада соединилось с картинами самого страшного места на земле.
Пришло известие из Форт-Лодердейла о том, что Джулиан и первая часть багажа УФБ прибыли на место, однако была и одна плохая новость: преданный восьмилетний кавалер и защитник папиной постели Себби не выдержал дороги и умер от сердечного приступа.
Глава 15
Кровь отцов
Я получал доклады от Джулиана и Дэнило о том, как шла жизнь во Флориде. Были хорошие дни и не очень хорошие дни, и за не очень хорошими днями следовали не очень хорошие ночи, когда папа, отчаявшись заснуть в три часа ночи, глотал без счета снотворные таблетки. Как ни странно, я обнаруживал, что с надеждой думаю о том, что как-нибудь он проглотит их слишком много. И у меня не появлялось чувство вины при этой мысли, потому что я хотел избавить его от боли.
Папа открылся мне в на удивление удобочитаемом электронном послании, говорившем о том, что он обсуждал вышеуказанный религиозный аспект с местным врачом — un Católico (католиком). Больше в послании ничего не было, и я не стал ничего выпытывать. Но мне все же было интересно, до чего они договорились. Многие из не особенно верующих, полагаю, приняли бы папину сторону, а многие из считающих себя глубоко верующими католиками изложили бы суть дела так: скажем, есть человек, который глотает необычно большое количество таблеток стилнокс, и может ли случиться так, в определенных обстоятельствах, что это приведет к неизбежному сокращению легочной функции, а потом к нарушению, предположим, кардиологического императива? Сегодняшний гость «На линии огня» — доктор Джек Кеворкян.[49]
Другой новостью стало то, что папа решил вернуться к своим колонкам, и я не мог не обрадоваться. С 1962 года вся его жизнь шла в ритме колонок. Одна особая колонка, которую он написал во Флориде, была, как мне кажется, на редкость хороша, и я отправил ему сыновнее послание о том, как горжусь тем, что он все еще отличный мастер своего дела. Папа ответил мгновенно, и я почувствовал в компьютерном тексте, как он сияет. К концу своей жизни Джозеф Конрад, огорченный плохой рецензией, сказал с восхитительной прямотой — необычное свойство у великих писателей: «Я не хочу критики, я хочу похвалы».
Однажды вечером — это было в 1974 или в 1975 году, — прежде чем папа занялся писанием морских романов и романов о «Блэкфорде Оуксе» (оба жанра вознесли его на первые строчки списков бестселлеров), он был мрачнее тучи из-за недавней взбучки от «Нью-Йорк таймс бук ревю». Плохие отзывы были папе не впервой. Давая оценку его первой книге, Макджордж Банди, говоря об истеблишменте, назвал папу, среди всего прочего и неприятного, «испорченным молодым человеком». Впоследствии его называли и похуже. Однако после этого, бог знает какого по счету, разгрома в уважаемой газете папе было больно. Мы сидели в солнечной гостиной в доме на Уоллакс-Пойнт, и он сказал мне: «Могли бы, по крайней мере, отметить, что я умею хорошо писать». Некоторые заметки его смешили. До того как там сменилось руководство, «Киркус ревю» публиковало пышущие ненавистью рецензии на все папины книги. В нашем доме миссис Киркус называли не иначе, как «сука-Вирджиния-Киркус».
Естественно, папа любил, когда его хвалили. Ничего необычного для писателя, однако папа на склоне лет все же развивал определенный — скажем так — аспект Конрада. В послебольничный период он заставлял меня читать все с пометкой «Уильям Ф. Бакли», автоматически присылаемое ему Гуглом. Тут были любые упоминания в киберпространстве «Уильяма Ф. Бакли», случавшиеся примерно раз в три секунды. К тому времени, как я прочитывал вслух примерно одну сотую посланий, это становилось самым досадным занятием из всех моих обязанностей няньки. Открывая почту, я испускал стоны при виде семидесяти пяти посланий УФБ.
Как-то я позвонил во Флориду. У папы был грустный голос, и он сказал, что книга о Рейгане «плохо идет». Я прослезился. И подумал: «Господи, восемьдесят два года, основатель политического движения, автор пятидесяти книг — что и кому еще доказывать? Надо просто дышать, а он ломает себе голову над тем, что книга не очень быстро пишется».
Но он не бросал эту книгу, свою последнюю, и теперь, когда я пишу эти строчки, она вот-вот должна выйти в свет. Первая глава заканчивается речью, которую папа произнес в 1985 году в присутствии президента Рейгана на обеде, данном в честь тридцатилетия «Нэшнл ревю». Он адресовал ее непосредственно своему старому другу. И заканчивается она так:
Как человек вы олицетворяете многие американские идеалы. Мы рассчитываем на вас в случае великой беды как на последнюю официальную инстанцию. Мне было девятнадцать лет, когда бомба упала на Хиросиму, а на прошлой неделе мне исполнилось шестьдесят лет. Все это время я жил свободным человеком в свободной и независимой стране, и это лишь потому, что у нас есть атомное оружие сдерживания и мы ясно дали понять, что используем его в случае необходимости. Я молюсь о том, чтобы мой сын, когда ему будет шестьдесят лет, и ваш сын, когда ему будет шестьдесят лет, а также сыновья и дочери наших сегодняшних гостей будут жить в мире, в котором не останется следов страшных уродств двадцатого века. Наслаждаясь своей свободой, они будут благодарны нам за то, что в грозную ночь у их отцов кровь быстро бежала по жилам.
Это его пятьдесят шестая книга, как можно понять, последняя, во время написания которой он умер. Я пишу так не для того, чтобы продемонстрировать его скромность, но потому что для меня это возможность, отдавая должное его другим сочинениям, показать другую сторону его дарования. Эта книга могла бы и не быть последней. Его книга о Барри Голдуотере только что опубликована. Месяцем раньше еще одна книга, сборник «Заметок и отступлений» из «Нэшнл ревю», появилась под великим заголовком «Вычеркни свою чертову подпись». И еще одна сейчас в процессе подготовки. Умерший папа написал больше книг, чем некоторые живые писатели.
То, что последняя папина книга написана о Рейгане, я воспринял как естественную коду, естественный эпилог его трудов, поскольку УФБ был основателем и главной движущей силой движения, в конце концов приведшего Рейгана в Белый дом. Как уже было сказано, и не однажды, если бы не Бакли, могло бы не быть Голдуотера, а без Голдуотера могло бы не быть Рейгана.
