Председатель месткома был действительно старым доносчиком. Появление мощного конкурента, который вскоре превзошел его в мастерстве доноса, сильно задело его самолюбие.

Председатель пытался переплюнуть конкурента, но ничего не вышло из этого: не хватило воображения и образования – у председателя за плечами был лишь заочный библиотечный институт, который оканчивали отъявленные лодыри и дебилы, а у конкурента – дневное отделение университета. Председатель пытался подкосить конкурента, сочинив на него с дюжину доносов, но и тут потерпел неудачу: в органах вышла установка выдвигать новые кадры. Теперь председатель решил взять реванш за все прошлые неудачи и обиды. Но как? На чем подловить этого мерзавца?

По дороге домой председатель купил две поллитровки водки: он хорошо знал, что в России ни одну сложную проблему без пол-литра не решишь. Осушая первую бутылку и подъедая все, что осталось со вчерашнего дня, председатель вспомнил голодное детство, работу на ударной комсомольской стройке, где он заработал язву желудка, кошмарные военные и еще более кошмарные послевоенные годы. Ему стало нестерпимо жаль себя, свои ни за что загубленные таланты. Утирая слезу, он фальшивым голосом спел обычный набор старинных народных песен. Ему подпевала супруга, пропустившая пару рюмок. Потом председатель перебрал в памяти сотни три из запомнившихся ему доносов, но ни один из них не подошел к данному случаю. Всхрапнув пару часов, председатель распечатал вторую поллитровку. Жена к этому времени раздобыла где-то квашеной капустки, маринованных грибочков и солененьких огурчиков.

Когда вторая бутылка была прикончена, в мозгах у председателя наступила удивительная ясность и решение проблемы пришло само собой. Через час донос был готов вчерне. Еще через час был переписан набело каллиграфическим почерком, запечатан в конверт и отправлен по привычному адресу. Через неделю доносчик, терроризировавший учреждение, был арестован. Председатель получил к очередному празднику премию в виде месячного оклада, был включен в число первоочередников на улучшение жилищных условий и получил бесплатную путевку в санаторий. Прочие заговорщики не раз просили председателя раскрыть тайну, что он такое написал в своем «письме Туда» (как они почтительно называли донос), но он отделывался шуточками.

Бремя шло к либерализму. Судьба разбросала участников дела. История эта забылась. Но вот был реабилитирован тот самый выдающийся доносчик. Его восстановили на работе и выплатили компенсацию как невинной жертве «культа личности». В учреждении он ходил героем. Через год уже был заместителем директора (нового: старого уволили на пенсию как сталиниста). Его любили и уважали: состав сотрудников почти полностью обновился, а оставшихся «стариков» молодежь презирала как «недобитых культистов». Наступили мрачные времена и для председателя. Ему тоже пришлось уйти на пенсию. Когда мы отмечали это событие, он, упившись больше обычного, открыл секрет того своего коронного доноса. Он в нем просто написал, что наш коллектив – здоровый, политически зрелый и прочее, а согласно доносам такого-то получается, что у нас все сотрудники суть антисоветчики, враги партии, морально разложившиеся подонки и прочее. Он, председатель, считает, что гражданин такой-то нарушает меру, подрывая тем самым авторитет самих органов. Последняя фраза и решила судьбу доносчика-конкурента.

– Об одном жалею, – сказал председатель (уже бывший, конечно), когда мы волокли его домой, – что этого мерзавца там не расстреляли. Представляете, сколько ребят он там, в лагерях, заложил, подонок?!

– Если вы скажете, что подлость в нашей стране достигла уровня науки, то считайте, что вы ровным счетом ничего не сказали о подлинной роли подлости в нашей прекрасной стране, – говорил тот самый чиновник, что и в предыдущих разделах. – Подлость всегда и везде находилась и находится на уровне науки. Она просто не может существовать на донаучном уровне. Можно смело утверждать, что первой наукой в истории человечества была именно наука подлости. Ибо, совершая подлость, человек тем самым сразу возвышался до уровня науки. А человек без подлости вообще немыслим. Уже само очеловечивание наших предков было величайшей подлостью в истории Мироздания по отношению ко всему живому. И к мертвому тоже.

Если вы хотите отразить специфику нашего общества, вы должны признать, что подлость в нашем прекраснейшем из обществ достигла уровня искусства. Искусства! Искусства высочайшего, тончайшего и прекраснейшего. И, само собой разумеется, полезного. Вот ты идешь, например, со своим старым приятелем, собутыльником и единомышленником в свое учреждение. Приятель по пьянке совершил некий неосторожный (говори прямо – глупый) поступок. Ему за это грозят неприятности. Вы, естественно, обсуждаете перспективы. Естественно, поносите секретаря партбюро («прохвост», «подхалим», «бездарь», «кретин»), заведующего отделом («бездарь», «кретин», «подхалим», «прохвост»), заместителя директора («кретин», «прохвост», «подхалим», «бездарь») и прочих более или менее ответственных лиц учреждения, почему-то жаждущих причинить зло Приятелю. Ты, конечно, сочувствуешь Приятелю. Ободряешь его. Мол, мы тебя в обиду не дадим! Не те времена! Не на тех напали!!

Вот ты вошел в свое учреждение, выполнил все должные формальности, занял положенное тебе место в пространстве, принял привычную позу, наиболее соответствующую состоянию деловитого безделья. И тут к тебе подходит сущая ведьма (как по внешности, так и по сущности) – секретарша заместителя директора («кретина», «подхалима» и т. д.). «Шшшшшш», – заговорщически шепчет она тебе в ухо, что в переводе на обычный язык означает: «Петр Сидорыч просют тебя зайти». Ты, разумеется, незамедлительно вскакиваешь, одергиваешь мятый пиджачишко, поддергиваешь засаленные и отвисшие на заднице и на коленях брючишки, тушишь о ладонь еще не зажженную сигарету и скользишь, опережая ведьму из дирекции, по направлению к кабинету Петра Сидоровича. Всем видно, куда ты скользишь. Всем ясно, зачем ты туда скользишь. Ты всем своим существом ощущаешь невысказанные мысли твоих друзей и сослуживцев по твоему адресу: «прохвост», «блюдолиз», «стукач», «бездарь», «карьерист»… Не буду вас утруждать перечнем эпитетов такого рода: вы сами можете продолжить их без особого труда. Возьмите первого пришедшего на ум вашего сослуживца и скажите себе честно и откровенно, что вы думаете о нем. И слова неудержимым потоком заструятся по вашим мозгам: «лицемер», «двуличный», «стяжатель», «пьяница», «нечистоплотный»…

Вот ты вошел в кабинет Петра Сидоровича. Он, конечно, не встает тебе навстречу. Он деловито передвигает бумаги, переставляет телефонные аппараты, карандаши. Не поднимая головы от важных бумаг на столе, кивает тебе: мол, присаживайся, раз пришел. Ты присаживаешься на угол стула и изображаешь всем своим существом все то, что положено в таких случаях.

– Давненько мы с тобой не беседовали, Иванов, – произносит наконец Петр Сидорович как бы между прочим. – Как делишки, как детишки? Ха-ха-ха!..

– Делишки, Петр Сидорович, как говорится, дрянь, а детишки – пьянь. Хи-хи-хи!

– Ха-ха-ха! Да ты никак шутник, Иванов! Ха-ха-ха!

– Хи-хи-хи!

– Ха-ха-ха!

– Хи-хи-хи!

– Ну, хватит! Пошутили, и хватит. Я тебя не для анекдотов позвал, Иванов. Дело серьезное. Пятно на коллективе!

– Знаю, Петр Сидорович!

– Плохо знаешь, Иванов! Дело-то хуже оборачивается. Органы заинтересовались.

– Не может быть, Петр Сидорыч!

– Все может быть, Иванов! Вы ведь с Петровым закадычные друзья?

– Да какие мы друзья?! Сослуживцы, Петр Сидорыч! Не больше.

– Ты же выпиваешь с ним.

– А с кем нам выпивать не приходится?!.

– Домами встречаешься.

– Сплетни, Петр Сидорыч. Сплетни. Было, конечно, пару раз. Да и то так, случайно. Напросились в гости. Не выгонишь же!

– Сплетничают у нас, верно, много. И про меня небось…

– Что вы, Петр Сидорыч! О вас как раз не смеют.