— Ну вот еще,— буркнул его отец, видимо, совершенно исключая, что кто-то может не принять предложения Штайнертов, и спокойно спросил: — Что вы думаете об этой истории?

— Пока немного,— сухо ответил Вебер.— Прежде всего, я считаю Витте слишком большим хитрецом, чтобы ввязаться во что-то… скажем так, нелегальное. И не думаю, что в этом есть необходимость.

Штайнерт-старший прикусил губу и задумчиво кивнул. Потом через плечо взглянул на секретаршу и кашлянул. Фройляйн Долл тут же вскочила, сложила бумаги и поспешно покинула комнату. Штайнерт-старший спокойно выждал, пока двери за ней закроются, и спросил Вебера:

— Так вы считаете убийство маловероятным?

— Я не вижу мотива, то есть считаю, что мотив недостаточно серьезен. Витте не рискнет убийством из-за скандала с какой-то прислугой. Кроме того, такого рода холостяцкие грешки улаживаются более элегантным образом.

— Герр Вебер, позвольте мне обратить ваше внимание на некоторые факты,— перебил Штайнерт-младший.— Недавно в одной газете я прочитал статью, посвященную некоторым убийствам и их причинам. Признаюсь, только эта статья натолкнула меня на мысль, что Витте могли бы избавиться от своих проблем аналогичным образом. Я сделал пару заметок, вот, слушайте.— Он вытащил блокнот.— «Дитер Кульбауэр из Берхтесгадена, двадцати двух лет, столкнул с моста в пропасть жену на последнем месяце беременности и сына в возрасте одиннадцати месяцев. "Я хотел наконец жить свободно",— заявил Кульбауэр, родом из семьи фабрикантов, пользующихся всеобщим уважением».

Штайнерт поднял глаза и посмотрел на Вебера. Потом «тал читать дальше:

— «Бургомистр из Саренсека, возле Люнебурга, Хайнрих Нибур, задушил свою подругу тридцати двух лет, беременную, и бросил ее в колодец. На следствии показал: "Она была не в моем вкусе, а кроме того, совершенно не умела вести хозяйство"».

Лейтенант бундесвера Дитер Якоб двадцати двух лет, пытался убить свою приятельницу, двадцати одного года, которая ждала от него ребенка. Тяжелораненной девушке удалось спастись в последнюю минуту.

Двадцатипятилетний житель Кёльна Отто Шитц задушил свою двадцатидвухлетнюю беременную сожительницу. На суде он сознался, что все равно не женился бы на девушке из-за ее простонародного происхождения. Также как и Кульбауэр, Отто Шитц принадлежит к одному из наиболее уважаемых семейств германских промышленников».— Вольфганг закрыл блокнот и сунул его в карман.— Все это холостяцкие грешки, дорогой мой, и более-менее элегантные способы избавиться от их последствий. Эти убийства совершены только за последние полгода. Вы слышали? За последние полгода. Если бы вы регулярно газеты, то были бы в курсе.

Вебер помнил эту статью. Он ее читал. Задумчиво разглядывал он ковер, узор которого ему совсем не нравился. Странное дело, он не мог избавиться от мысли, пришедшей в голову сегодня утром, когда он только встал. Разве не могли Штайнерты сами поручить кому-нибудь убрать служанку? И Витте, и Штайнерты, по разным, правда, поводам, интересовались ею. Одна сторона пыталась избежать скандала, другая его жаждала, чтобы ликвидировать опасного конкурента. Вольфганг Штайнерт, ссылаясь на уже совершенные убийства, пытался убедить Вебера, что у Витте не остается другого выхода, кроме убийства. Разве это не указывало попросту на то, что Штайнерты даже больше желали устранения Анны и больше в нем нуждались, чем Витте, и способны были хладнокровно его организовать? Разумеется, приняв все меры предосторожности, чтобы свалить вину на Витте.

Голос Вольфганга вырвал его из задумчивости. Штайнерт с усмешкой спросил:

— Ну, Вебер, вы что, онемели? Возвращаясь к статье: автор, к слову сказать, способный левый интеллектуал, действительно приложил немало сил, описывая эти случаи, чтобы доказать, что буржуазный класс окончательно дегенерировал. Должен признать, это произвело на меня большое впечатление.

Штайнерт-старший вдруг постучал пальцем по столу и словно нехотя бросил:

— Так называемый план убийства, разумеется, всего лишь идефикс моего сына. Трудно поверить, что Витте решится на преступление. Если даже убийство затевается, вы здесь для того, чтобы этому помешать. Собственно, нам нужны только неоспоримые доказательства, что молодой Витте поддерживает отношения со служанкой и что малышка беременна. Вот вы нам такие доказательства и предоставьте. У Витте — типичная послевоенная фирма, никаких традиций, никаких резервов…

Вебер его перебил:

— Благодарю, я более-менее информирован…

Виктория подала ему досье с заметками, касающимися фирмы Витте. Он начал его листать, временами останавливаясь, и в конце концов спросил Штайнерта-старшего:

— Почему, собственно, Витте не стал развивать дальше так неплохо процветавшую экспортно-импортную фирму, а вместо этого уже три года продолжает строительство четырнадцати торговых домов? Что означает эта тяга к оседлой жизни?

— Перенос интереса экспортно-импортных фирм на торговые дома совершенно логичен, это объясняется общими тенденциями нашего хозяйственного развития,— пояснил Штайнерт.— Наши главные потребители живут в маленьких местечках и по деревням. В последние годы крупнейшие фирмы все больше товаров поставляют в глубинку. Нынешний потребитель становится все более требовательным, он предпочитает приобретать все необходимое в магазине, чем заказывать через посредника. Так ему просто выгоднее. Торговец предоставляет клиентам гарантии, на месте принимает рекламации и так далее.

Вебер кивнул.

— Ага, отсюда и интерес к торговым центрам, понимаю. Вот только одного не пойму: как Витте мог быть до такой степени неосмотрительным, чтобы весь оборотный капитал вбухать в торговые центры?

Штайнерт пренебрежительно усмехнулся.

— Игра ва-банк — в натуре Витте. Его манера вести дела никогда не имела ничего общего с тем, что я называю серьезным подходом. Понимаете, Витте вошел в наш бизнес сразу после валютной реформы и сразу вложил крупный капитал. Как он его добыл — это уже другое дело.

— Это ты можешь спокойно рассказать,— заметил Вольфганг.— Мы не выдадим никакой тайны, если сообщим герру Веберу, что Витте после войны был крупным мошенником. Продавал золото и предметы искусства за границу, а во время валютной реформы перевел все состояние в иностранную валюту, о чем мы и мечтать не могли. Не думаю, чтобы он сам когда-нибудь совершил убийство. Но что никогда не поручал кого-то убить, ручаться не буду. Ну, после войны времена и нравы были суровые, а люди с трудом отказываются от привычных им методов…

Вебер задумчиво кивал и косился на Викторию. Та сидела, утонув в глубоком кресле, и смотрела на Штайнертов, как на двух экзотических зверей.

Штайнерт-старший легонько усмехнулся, вновь беря разговор в свои руки.

— Впрочем, похоже, вы прекрасно ориентируетесь во всех делах фирмы Витте,— он махнул рукой на досье, лежавшее теперь на столе перед Вебером.— А о моей фирме вы тоже так хорошо информированы?

Вебер смотрел в солидное лицо Штайнерта и тоже улыбался.

Да, о его предприятии он информирован не хуже. Архив «Бликпункта» оказался истинной сокровищницей. В скоросшивателе находились документы, из которых следовало, что Штайнерт мало что мог противопоставить Витте. Штайнерт не строил торговых центров. Чтобы избежать все более настойчивой конкуренции Витте, он пытался расширить свою посылочную торговлю на весь западноевропейский рынок. Примерно пару месяцев назад вел переговоры о приобретении сети обанкротившихся магазинов посылочной торговли в Голландии. План этот, однако, сгорел на корню в результате вмешательства английского банка. Известно было, что в 1936 году Штайнерт присвоил имущество еврейского торгового дома в Мюнхене, что и стало фундаментом всего его состояния. А информатором еврейского банкира из Англии стал — поначалу Вебер не хотел в это верить — не кто иной, как Вильгельм Витте.

Вебер не моргнув смотрел Штайнерту в глаза. Сказать, что он о нем знает? Нет, зачем? Его специальность — собирать информацию о своих клиентах, а не выдавать ее. И он слегка усмехнулся и ничего не ответил.