Он сказал: «Так хотелось бы… но я не могу себе этого позволить…»

Сказал по-немецки, откровенно и доверчиво. Ну я и пригласил его пойти со мной.

Это была первая моя встреча с Хансом Хесслером, который с тех пор остался при мне, благодарный, преданный и все понимающий. И до сегодняшнего дня он ни разу не обманул моего доверия».

Карл Гольднер так прокомментировал этот рассказ: — Эти двое были словно созданы друг для друга. Их дружба до гроба началась с совместного приключения в миланском борделе. Иногда они, правда, больше напоминали не приятелей, а заговорщиков. Что же там тогда произошло? Девки в том миланском борделе в столь тяжелые времена не были избалованы заработками, тем больший восторг вызвало вторжение нашей компании. Одна очень даже созревшая куколка тут же кинулась на Хесслера и с профессиональной ловкостью забралась ему в штаны. Шмельц стоял рядом, как ребенок, у которого забрали игрушку.

Хесслер, заметив это, тут же отреагировал: «Дорогой, если вам эта девка нравится — с удовольствием уступлю!»

Вот с чего начались эти удивительные, длящиеся третий десяток лет отношения между Анатолем и его Хансиком.

— Могу я спросить, — осторожно начал фон Гота, — видели вы этой ночью Хорстмана?

— К счастью, не видел, — с виду равнодушно заявил Вольрих. Но глаза его испуганно забегали. — С большим удовольствием я вижу его жену. Но это не тайна. Вы имеете что-нибудь против?

Фон Гота понял, что это уловка Вольриха, который решил атаковать, чтобы не оказаться припертым к стенке. Отхлебнув из бокала пива, он спокойно спросил:

— Вы всю ночь были здесь, в театре?

— А меня видели где-то еще? — спросил Вольрих, стараясь казаться невозмутимым.

— Этого я не утверждаю.

— Зато намекаете! — вновь атаковал Вольрих, почувствовав неуверенность молодого криминалиста. — Будьте добры объяснить мне, с какой стати вы задаете подобные вопросы! И я еще подумаю, буду ли вообще отвечать.

Фон Гота выпил еще пива, отодвинул бокал подальше и решил поставить все на карту.

— Погибший, о котором упоминал комиссар Циммерман, — это Хайнц Хорстман.

— Правда? — выдавил Вольрих. — Как это могло произойти? Черт, какое свинство! Ну теперь начнется.

— Не похоже, что это вас слишком опечалило или даже расстроило, — констатировал фон Гота.

— А с какой стати? — недоуменно возразил Вольрих. — Хорстмана никто терпеть не мог, от него были одни неприятности!

— У кого?

— У всех, кто имел с ним дело. — Казалось, Вольрих заговорил в открытую. — Хорстман был из тех, кто сует свой нос в любую дырку. Он был ужасный нахал. С ним никто и ни в чем не мог быть уверенным.

— Значит ли это, что вы испытывали антипатию к Хорстману?

Вольрих рассмеялся:

— Вовсе нет — мы с ним были приятели.

— С его женой тоже?

— Да, и с ней тоже. — Тут Вольрих вдруг заинтересовался: — А что с ним, собственно, случилось?

— Возможно, — осторожно сказал фон Гота, — он попал под машину.

— Возможно, — усмехнулся Вольрих, — но вы-то служите не в дорожной полиции, а у Циммермана, в отделе по расследованию убийств. И что же именно вы собираетесь от меня узнать?

— Где вы находились между двадцатью двумя часами и полуночью?

— Где-то здесь. И буду утверждать это до тех пор, пока вы не докажете иное. Но делать это вам вообще-то не советую. Не потому, что я лично знаком с полицай-президентом, министром юстиции и еще кое с кем. Как мне кажется, вы, видимо, вообще представления не имеете, во что вляпались.

Фрау Сузанна, супруга Петера Вардайнера, сообщила сразу после смерти своего мужа:

— В тот вечер в театре я была не в настроении. Меня беспокоил муж. Он был агрессивнее, чем когда бы то ни было, особенно в отношении Шмельца. Но Шмельц был для нас обоих больным местом. Еще до того как выйти за Петера, я ведь встречалась и со Шмельцем. Конечно, я не имею в виду интимные отношения, о связи речи не шло, мы были добрыми друзьями. Когда я пыталась заговорить об этом, Петер всегда переводил разговор на другое. Но я подозревала — он делает так для того, чтоб не узнать правду. Правду, которой он опасался, хотя совершенно напрасно. Между мною и Шмельцем никогда ничего не было.

Так вот, поведение Петера в ту жуткую ночь в театре заставило меня думать, что в нем вдруг прорвалась долго сдерживаемая ненависть к Шмельцу, вызванная подозрением о нашей былой связи, и что он решил схватиться в открытую.

Я попыталась отвлечь его: «Когда же ты успокоишься и займешься чем-нибудь повеселее? У тебя полна редакция прелестных молодых девушек, в конце концов есть и я. Выкинь ты из головы этого Шмельца. Вспомни о своем здоровье — и думай о радостном и веселом». Но он лишь смеялся и, возомнив, что с ним ничего не может случиться, повторял: «Я себя чувствую так здорово, что могу сдвинуть горы!»

Комиссар Циммерман отвел Анатоля Шмельца в сторону, к стойке с сосисками, где уже ждал Фельдер. Разговоры того рода, что предстоял комиссару, по основным правилам следственной практики никогда не велись без свидетелей.

— Чем могу быть полезен? — снисходительно начал Шмельц.

— Прежде всего я должен вам кое-что сообщить, — заявил Циммерман, держась, как обычно, сдержанно.

— О чем же?

— О Хорстмане, который, по нашим сведениям, занимал в вашей газете видное положение.

— Видное положение — слишком сильно сказано, — поправил его Шмельц. — Хорстман был всего лишь одним из множества репортеров нашей газеты…

— Был? — тут же переспросил Циммерман.

— Ну да — я не знаю, что он натворил или что там вы собираетесь ему навесить, но должен вам сказать, что Хорстман — только это между нами — давно не пользуется былым доверием.

— Ну, думаю, ему от этого ни жарко ни холодно, — оборвал его Циммерман, — потому что он погиб.

Фельдер удивленно уставился на начальника, сочтя было, что комиссар поспешил, не сдержался. Или нет? Взглянув на Шмельца, заметил, как тот отшатнулся.

— Господи, что вы говорите? Хорстман погиб? — Шмельц прикрыл руками лицо, голос его зазвучал хрипло: — Боже, какой ужас! И как это случилось?

— Попал под машину, несчастный случай скорее всего. — Комиссар вдруг словно утратил интерес к дальнейшей беседе. — И это все, что я вам хотел сообщить. Счастливо оставаться, доктор Шмельц!

Циммерман кивнул Фельдеру, чтобы шел за ним. Они вернулись к столу, за которым сидел фон Гота.

— Беспросветно! — сказал фон Гота.

— То есть мы, как обычно, ничего не узнали, — пояснил его реплику комиссар Циммерман.

Комиссар Кребс, начальник полиции нравов, вернувшись с совещания у руководства, спросил у дежурного, где Циммерман.

— Комиссар Циммерман на операции, подозрение на убийство. Предупредить, что вы его искали?

— Нет, спасибо, — торопливо отказался Кребс, — мне не к спеху.

— А может, передать, чтобы он связался с вами? — не отставал дежурный, и неудивительно — комиссар Кребс был тут одной из важнейших фигур, хотя по виду этого и не скажешь. — Мы ведь с Циммерманом на связи. Его машина на углу Шиллерштрассе и Шванталерштрассе.

— Просто сообщите мне, когда он появится, — спокойно попросил Кребс. — Его предупреждать не стоит. Я буду у себя в кабинете, похоже, до утра.

Комиссар Циммерман с удовольствием доел пятую ливерную колбаску, ни на миг не упуская из виду соседний стол. Туда уже вернулись и Шмельц, и Вольрих. Казалось, от новости, которой они шепотом поделились с приятелями, праздничное настроение у всех как рукой сняло. Они сидели, перешептываясь и переругиваясь.