Вилла Томашевского засветилась меж двух высоких голубых елей за рядом плакучих берез. Задняя сторона примыкала к склону, беленые стены, два этажа с мансардой, крутая крыша… Она прожила тут больше десяти лет… Знала, что в этих пустынных краях слишком заметно, если так тащишься под дождем, но все равно еще убавила шаг.
Скоро выяснилось, что ее голос слабоват для головокружительной карьеры солистки. Трудно было смириться с мыслью, что всю жизнь придется провести в безвестности в большом хоре. И тогда она сбежала, спряталась в замужестве с Томашевским. Но и тут потерпела крах. Точнее, ее жизнь превратилась в ад: муж довел Йенса до смерти. А последние события показали, на что он способен… Йенс! С тех пор она и ненавидит Томашевского. А теперь он сам ей предоставил возможность, просто вложил ей оружие в руку…
Пришла пора.
Официально она все еще фрау Томашевская, поэтому у нее все ключи. Была уверена, что никто за ней не наблюдает, и отпирая калитку, даже не оглянулась вокруг.
Потом шагала к дому по тропинке, которая вилась под низко склонившимися ветвями берез. Томашевского не было дома, это она выяснила у Паннике. Он отправился на переговоры в «Европа-центр». А по опыту она знала, что по четвергам фрау Пошман приходит позднее.
Когда она искала ключ от дверей, связка упала на серые каменные плиты. Нагнувшись, чтобы поднять ключи, с легким содроганием она заметила, что в мелкой щели между двумя плитами суетятся муравьи. От отвращения свело желудок. Она ненавидела муравьев, они воскрешали самые неприятные воспоминания: ребенком она лупой поджигала муравьев, которые вылезали из своих убежищ, превращая их в крошечные облачка пара.
Открыв тяжелые дубовые двери, Сузанна вошла в темный коридор и тихо прикрыла их за собой. Для пущей уверенности некоторое время постояла, прислушиваясь. Теперь тут совсем другие запахи, не духов, а скорее грязного белья. Под вешалкой валялась груда грязных носков… В доме никто не двигался.
Два шага — и она у входа в подвал. Открыла двери, закрыла их за собой и осторожно спустилась по узкой лестнице. «Как выглядит сейчас Гюнтер? — подумала она. И как отреагирует? Хватит ли у него ума принять мое предложение? Не ошибаюсь ли я, считая его ничтожеством? Включится ли он в мою игру? Достаточно ли высока цена, которую я предложу ему?
Идеальное убийство.
И я это смогу».
В слабом свете пыльной лампочки она добралась до стальных дверей, которые отделяли укрытие с толстыми бетонными стенами от остального подвала. Вставила сложной формы ключ в замок. Тот немного заскрипел, но вошел. Томашевский наверняка понятия не имеет, что ключи до сих пор у нее.
Мгновение она заколебалась. А что, если все ее догадки неверны? Что, если Фойерхана похитил кто-то другой? И в подвале никого нет? А ненависть заставила ее принять желаемое за действительность.
Глупости! Она решительно повернула ключ. Пришлось напрячь все силы, чтобы распахнуть тяжелые двери. Фойерхан вскочил, кинулся к решетке и уставился на нее.
«Надо же! — мелькнуло у нее в голове.— Я оказалась права!» Потом она подумала: «Как шимпанзе в зоопарке перед кормежкой. Как Каспар Хаузер[6]».
На нее смотрел совершенно чужой человек. Каспар Хаузер… Способен ли он вообще совершить то, что ей нужно? Она с трудом подавила возбуждение. Этого человека она не знает и никогда его не видела.
— Сузи! — вскричал Фойерхан, сжав прутья решетки.— Сузи, я знал, что ты меня спасешь!
Она пыталась казаться спокойной, беззаботной и сильной.
— Почему? — Опершись о батарею, она закурила.
Он побледнел.
— Что? Ты с ним заодно? Боже! Но ведь вы не живете вместе…
— Ты прав.
«Нужно его напугать,— подумала она,— напугать и сломить».
— Ну и что?
— Черт побери, выпусти меня! Поторопись, я больше просто не выдержу! — Он тряс прутья решетки.
Она вспомнила штуку, которой не раз доводила учителей до истерики.
— Спокойнее, спокойнее…
— Ты ошалела?! — крикнул он.— Черт, ведь твоя обязанность спасти меня отсюда! Ты кончишь жизнь в тюрьме, если этого не сделаешь!
— Да? А кто докажет, что я здесь была?
— Ну что я тебе сделал? Зачем ты надо мной издеваешься? Послушай, Сузи, возьмись за ум.— Он вдруг запнулся.— Скажи, в чем дело?
— В чем дело? — Она не решалась сказать ему правду.— Понятия не имею.
— Откуда ты вообще знаешь, что я тут торчу?
— Нашла у Томашевского заметки. Совершенно случайно.— Говорила она отрывисто и с нажимом.— Когда потом услышала, что произошло в Гермсдорфе, все стало ясно.
— А как ты догадалась, что похитили именно меня?
— Поначалу это была только догадка. Ведь в школе все его звали Томи, особенно ты. А приятелей у него было — раз-два и обчелся. Ну и газеты все подробно описывали. Потом твоя мать явилась в полицию и принесла фотографии. Банковский клерк тебя опознал. И я все просто сложила вместе.
— Ах так… Чего же ты ждешь? Открой наконец и выпусти меня! Вдруг он вернется… Ведь он вооружен…
Она уклонилась от прямого ответа.
— Что у тебя с рукой?
С кривой ухмылкой он снял с руки окровавленную тряпку, показывая рану.
— Не повезло… Я схватил Томашевского через решетку и хотел втащить его руку в камеру. Держал бы его до тех пор, пока кто-нибудь не придет. Но у него были такие потные руки, что он все время вырывался. И я отлетел назад и разодрал руку об замок.
— Да уж, я помню его потные ладони! — Она пронзительно и делано расхохоталась.
— Так шевелись же! — Он становился все нетерпеливее.— Я тут уже насиделся!
— Зависит от тебя, выберешься ли ты отсюда,— медленно произнесла она.
— Почему? Что происходит? Чего ты от меня хочешь?
— Прежде всего послушай, что я скажу.— Она погасила сигарету и окурок на всякий случай спрятала в сумку. Сразу почувствовала себя усталой и разбитой. Но отступать нельзя! Кто сказал А, должен сказать и Б. Сохрани холодной голову, не проявляй слабости! Ситуация вполне нормальная и управляемая. Кошка не жалеет, поймав мышку. Как и лиса, утащившая курицу.
— Ну говори наконец!
— Возможно, тебя заинтересует, что сотрудник банка, которого ранил Хайо, сегодня утром умер…
— Господи! Значит, я следующий. Сегодня вечером… Смотри…— Он показал ей снотворное.— Я должен его принять, чтобы облегчить ему задачу.
— А что бы ты сказал… — Она запнулась и взглянула на него. Пришла пора прыгать в пропасть.— Что скажешь, если следующим будет Томашевский?
— Ты ошалела?
— Я тебе предлагаю пятьсот тысяч марок. Понимаешь, полмиллиона!
— Да, но…— Он избегал ее взгляда.
— Кроме того, ты станешь управляющим. Мебель от ГТ? Отличная идея! И я тебе мешать не буду.— Она порывисто дышала.
Фойерхан отпустил решетку. На лице его ясно читалось удивление и растерянность.
— И если захочешь, всегда можешь прийти ко мне! Я делаю это только ради тебя, Йенс!
— Если я верно тебя понимаю, я должен…— Он не мог решиться выговорить, потом начал снова: — Должен его… Ну ладно… Но как?
— Это будет идеальное убийство! — Теперь она заговорила очень быстро, упиваясь собственными словами. Чувствовала себя так, словно за несколько минут в одиночку выпила бутылку вина.— Все знают, что ты где-то спрятан. Потом узнают, что здесь. Во всяком случае, будут считать, что до появления полиции ты сидел внизу в подвале. Это очевидно, как дважды два — четыре…
— Ну и что?
— Томашевского убьют где-то снаружи… Понимаешь? Никому и в голову не придет, что это сделал ты. Я дам тебе ключи, ты выйдешь из подвала, застрелишь Томашевского и вернешься сюда. Когда запрешься снова, я вызову полицию. Потом тебя отсюда вытащат. А я во время преступления буду сидеть у своего адвоката. Ну как тебе мой план?
— Не знаю…
— Слушай, это твой единственный шанс, понимаешь? Если не захочешь пойти мне навстречу…
— Не могу я его так просто прикончить!
— А что, ты думаешь, он сделает сегодня вечером с тобой, если я сейчас уйду?
