— Но это не пройдет с людьми типа Гляйхера. Для них такие вещи — главное. Ты можешь это понять?

— К сожалению, да, — ответил Келлер. — Еще в мое время в Мюнхене был такой случай. У одного известного журналиста был роман с юной красоткой на стороне, а его нужно было обезвредить — слишком опасно был правдив и неподкупен. И знаешь, это удалось, хотя только на время.

— Ну, таких случаев полно каждый день. Что необычного и особенного в том, что мужчина в летах, видный собой и понимающий в этом деле, встречается с прелестной девушкой в квартире приятеля?

— Ты абсолютно прав, Циммерман. Банальнейший случай. Но это не должно, как материал расследования, попасть в полицейское дело. И тем более — попасть в руки генерального прокурора.

— Но что же здесь такого?

— Милый мой, такая мелочь дает юристу как минимум два повода раздуть дело. И человек масштаба Гляйхера сумеет этим воспользоваться. На этом при желании можно раскрутить весьма неприятный судебный процесс и даже повод для ареста. Точнее, для двух.

Бургхаузен и Тириш встретились в укромном уголке Фолькс-театра. Забот хватало обоим, поэтому они попытались найти взаимовыгодное решение.

— Давайте говорить напрямую, — категорически заявил Тириш. — Если в игру вступил Борнекамп, шутки окончены. Или мы быстро договоримся, или оба вылетим вон.

— Если говорить по делу, то Вардайнер перегнул палку, — согласился Бургхаузен. — Но и вы прибегли к методам, недопустимым в нашем деле. Ну ладно, как-нибудь шаг за шагом, точнее, статья за статьей, мы приведем все в порядок. Выставим доводы и контрдоводы, осторожные упреки и неброские признания — и все покроет мгла забвения.

— Согласен, в принципе это довольно несложно. Только нужно умерить прыть вашего Вардайнера.

— А вы посоветуйте как. По условиям нашего договора я не могу ни в чем его ограничивать, и, главное, сам он воображает себя газетным мессией.

— Тогда нужно просто послать его к черту!

— И вы знаете способ?

— А вдруг окажется, что он совершил что-нибудь уголовно наказуемое? Например, незаконно использовал закрытые документы?

— Но кто достанет доказательства и документы? — заинтересовался Бургхаузен.

— Этим займусь я сам, потому что Вардайнера нужно угомонить немедленно, иначе нас Борнекамп просто раздавит.

Инспектор Михельсдорф на розыски Манфреда и Амадея отправил самый надежный экипаж патрульной машины. Эти ребята прекрасно разбирались в характере и стиле всех мюнхенских ночных заведений.

Они поочередно навестили «Сент Джеймс клуб» с полночной толпой плейбоев, окруженных роем ярких девиц, готовых за приличное вознаграждение принадлежать душой и телом кому угодно. Потом «Тэйк севен», где в невзрачном дымном зале исполнялся танец живота. И, наконец, «Карнеби-стрит, 71», где преобладал мечтательный покой, которым наслаждались с закрытыми глазами. Там они и нашли Манфреда и Амадея.

Довольно быстро их уговорили перебраться в дискотеку «Зеро». Там Михельсдорф, державший себя как дома, атаковал сразу:

— Рад видеть вас, надеюсь, на этот раз вы будете вести себя серьезнее. Чтобы облегчить ваше положение, готов предположить, что при первой нашей встрече вы несколько ошиблись или неточно выразились.

— О чем это вы? — ухмыльнулся Манфред.

— Все мы люди, все можем ошибаться, инспектор, — подхватил Амадей. — Ведь вы в беседе с нами тоже могли ошибаться и неверно ставить вопросы. — Взглянул на Манфреда. — Теперь вы собираетесь извиниться?

— Нет, я хочу сообщить, что нашел свидетеля, готового подтвердить, что он состоял с Хелен Фоглер в интимных отношениях, — надменно заявил Михельсдорф.

— Не верим!

— И он не только утверждает, но готов сообщить и конкретные подробности. К примеру, когда с ней переспал и сколько заплатил. Никогда менее ста марок это не обходилось. И он утверждает, что вы оба…

— Кто этот мерзавец?

— Я вам не справочное бюро, — оборвал Михельсдорф, — и сообщаю только факты. И вам придется объясниться по этому поводу. И не пытайтесь отвертеться, дело идет о тяжелом уголовном преступлении. Иначе сами можете быть привлечены к ответственности.

— Ну, попадись нам в руки этот негодяй, — начал Амадей.

— Еще раз ему этого не сделать! — закончил Манфред.

Бал наций, так изысканно начавшийся, после полуночи превратился в непритязательную попойку. «Сливки общества» под влиянием алкоголя утратили весь светский шик и начали во всей красе являть свою истинную суть.

Гольднер обратился к фон Готе:

— Напиться — для них это значит забыться. Забыть о том театре, в который они превратили свою жизнь.

Фрау коммерц-советница Шлоссер наклонилась к Маргот Циммерман:

— Вот, милая, каков свет. И ты по праву принадлежишь ему. Ты очаровательна. Но муж твой не может ввести тебя сюда. А мой сын — может. И он все еще этого хочет.

Петеру Вардайнеру язык уже отказывался повиноваться. С трудом он повернулся к своему почетному гостю, депутату от оппозиции:

— Господи Боже, как же наш народ туп и глуп, и при этом послушен и лоялен! Стоит им втолковать о любом свинстве, что это святое дело, и сразу все готовы за него проливать кровь и даже давать деньги. Просто нет сил смотреть, нужно что-то делать!

Сузанна Вардайнер речь своего мужа прокомментировала так:

— Знаешь, Петер, на кого ты похож? На человека, которого сейчас хватит инфаркт.

— Я не мог не зайти к вам, — объяснял Тириш в дверях квартиры Хельги Хорстман. — Можно войти?

— Верите, я кого-то вроде вас ждала всю эту тоскливую ночь, — радостно ответила Хельга. — Сейчас я рада любому мужчине — а вы ведь мужчина, не так ли?

— Да, но не любой. — Тириш был несколько шокирован таким приемом, но старался держаться невозмутимо. — Признаюсь, я не просто заглянул на огонек. У меня для вас целая пачка денег!

— Теперь вы мне еще больше нравитесь, — уверяла Хельга уже у распахнутой двери в спальню. — Но неудивительно, вы мне всегда нравились!

Из некролога Хайнцу Хорстману в номере «Мюнхенского утреннего курьера» за понедельник:

«…Один из лучших… ныне ушел от нас в расцвете своей смелой творческой индивидуальности… Невосполнимая утрата… Уважаемый всеми, кто имел счастье работать с ним… Чтимый опечаленными коллегами и друзьями, обожаемый молодой красавицей женой… Стал жертвой трагического дорожного происшествия… мы его никогда не забудем!»

— Вы мне не поверите, Хельга, — уверял ее настойчиво и совершенно честно Тириш, — но я часто думал о вас. Особенно последнее время.

— Это очень мило с вашей стороны. — Она была полна ожидания.

— Вы роскошная женщина, а теперь еще и свободная!

— Свободна я была всегда. Вы этого не знали? — Вызывающе улыбнулась. — Нужно было попробовать. Вы многое упустили. Нет желания наверстать?

— Почему бы и нет, Хельга, тем более что я пришел не с пустыми руками. Кое-что у меня для вас есть.

— Что — давайте точнее!

Тириш распахнул смокинг и, прежде чем скинуть его, извлек из кармана толстую пачку банкнот. Он знал по опыту, что делает с людьми вид такого множества денег, потому и получил по чеку у знакомого торговца.

— Сколько же там? — вытаращила глаза Хельга.

— Десять тысяч марок.

Из некролога Хайнцу Хорстману в номере «Мюнхенских вечерних вестей» за понедельник:

«…Погиб при крайне загадочных обстоятельствах, которыми занимается как дорожная, так и уголовная полиция… Один из лучших журналистов Федеративной Республики, чьи уникальные способности… В последнее время занимался событиями в нашей стране, более того — в нашем городе… От этого изумительного таланта можно было ожидать новых, весьма неприятных для некоторых публикаций… Тем болезненнее эта утрата… особенно для сотрудников нашей газеты, которые надеялись увидеть его своим коллегой».