А краски!.. Это был какой-то разгул ярких тонов на фоне мрачных сумерек. Сочетание двойного слоя облаков и трехъярусной растительности, крайне редкое для земной флоры, таило в своих недрах великолепие, которое невозможно описать словами.

Ветви лиан, свисавшие над головой О'Кейси, венчались крошечными карминными цветками, своими острыми ароматами приманивающими десятки изумительных по красоте бабочек. Крылышки бабочек были гладкими, а не пушистыми, как у их земных прототипов, но такими же яркими. Неожиданно прямо в стаю роящихся красоток рухнул с ветки не то жук, не то паук пурпурного цвета и выхватил подвернувшуюся жертву. Стайка словно по команде вспорхнула, образовав над головой Элеоноры эффектное малиновое облачко, которое быстро рассеялось.

Едва хищник расправился с бабочкой и взлетел обратно на дерево, как на О'Кейси пахнуло восхитительнейшим ароматом душистых цветков.

Почти вся группа уже проковыляла мимо, и Элеоноре пришлось поторопиться, чтобы вернуться в строй.

Надо сказать, что Панера не сильно заботила судьба “прихлебателей”, как он любил выражаться. Помимо Элеоноры и Костаса командир относил к ним и четверку пилотов шаттлов. Однако командир прекрасно понимал, что в случае успешного захвата космопорта на них ляжет основная ответственность по управлению межзвездным кораблем, а потому обеспечение безопасности четверки считал не менее важным делом, чем спасение принца.

Все же Элеонора чувствовала, что ни она, ни Мацуга не столь уж важны для Панера. Безусловно, капитан постарается взять порт ценой наименьших потерь, но если потребуется, то не задумываясь пожертвует жизнями этой странной докторши наук и чудака-лакея.

Элеонора не осуждала за это Панера, так как понимала, что ни о каком минимуме спасаемых жизней не могло быть и речи, и все же ей это очень не нравилось. Кроме того, она сомневалась, чтобы Роджер придерживался такого же мнения. Случись что — он наверняка бы стал возражать против потенциальной потери одного из членов его, принца, команды.

О'Кейси оскорбляло, что человек, ответственный за жизнь всех без исключения людей, рассматривает ее как прискорбное, неизбежное зло. На протяжении всех прожитых лет, сколько она себя помнила, окружающие условия всегда позволяли ей шагать по жизни своим собственным темпом, со скоростью, которую она сама для себя выбирала. Что касается академической карьеры, то ее продвижение в этой области было достаточно быстрым. Она помнила, например, что свысока смотрела на тех, кто остался на обочине науки, но ведь даже эти неудачники все равно нашли для себя что-то — может быть, не совсем то, что хотелось, и не совсем то, что удовлетворяло их в полной мере, но все равно нашли.

Здесь же ситуация была совершенно иной. Ей пришлось столкнуться с конкретным выбором: жизнь или смерть, с проверкой на прочность ее физических возможностей. Инстинктивно она чувствовала, что, если осмелится попросить передышки, ей наверняка откажут. Ее жизнь была не столь важна для осуществления миссии, и жертвовать ради нее успехом целой компании, безусловно, не станут. Так что ей и Костасу выбирать особенно не приходилось: или двигаться дальше, или умереть.

Но, честно говоря, получалось так, что страдала на самом деле только она одна: Костас, казалось, не испытывал особых трудностей. Вертлявый карлик-лакей тащил груз не меньше, чем, скажем, оружейник, но никто никогда не слышал от него, чтобы он жаловался или был чем-то недоволен. Элеонору это, откровенно говоря, изумляло.

О'Кейси выпрямилась и снова зашагала по грязной тропе, которая после стольких ног превратилась в настоящее месиво. Бойцы внимательно следили, чтобы никто не отставал и не удалялся в сторону от основного направления. Почувствовав, что она плетется в самом хвосте, Элеонора ускорила шаг и вскоре оказалась в центре процессии.

Оглянувшись на Мацугу, неотступно следовавшего за ней, она спросила:

— Скажите, вы не испытываете каких-либо неудобств в этом походе?

— Да нет, я бы так не сказал, госпожа, — ответил лакей, поправляя лямку на рюкзаке. Лениво прибив очередного скита, он подмигнул Элеоноре. — Конечно, мне раньше некогда не приходилось попадать в подобные переделки. Ситуация достаточно экстремальная, и я думаю, что всем приходится несладко, даже морским пехотинцам, хотя они этого и не показывают.

— Но я вижу, что вы, по крайней мере, не устали, — страдальческим голосом произнесла О'Кейси. Группа спускалась к подножию очередного холма, ноги бедной Элеоноры подгибались, словно кто-то при каждом шаге стучал ей сзади по коленкам. Спуск означал, что опять придется переходить неглубокий ручей и карабкаться на следующий холм. Скользя по зловонной жиже, не имея возможности ухватиться за ствол дерева без опаски, что кто-нибудь тебя при этом съест, Элеонора чувствовала себя страшно измотанной и подавленной.

— Старайтесь ставить ноги след в след, госпожа, — резонно заметил лакей. Он уже ступил на вершину холма и оттуда протягивал Элеоноре руку. — Ну же, алле-оп!

О'Кейси покачала головой и подала руку.

— Спасибо, Костас.

— Не стоит благодарности, мадам, — улыбнулся Костас. — Правда, не за что благодарить.