Никогда еще писательница не была так довольна своим детищем. Но радоваться в полную силу не могла. Ее тревожила неопределенность их отношений со Сварстадом, из-за всего, что осталось невысказанным между ними. И по мере приближения Рождества, по мере того как множились похвалы ее успеху, росло и беспокойство. Устами Осхильд Сигрид Унсет замечает: «Лучшие дни — те дорого обходятся»^{42}, но сколь дорого придется заплатить лично ей?[323] В письме от 3 декабря 1920 года она писала Нини Ролл Анкер, что все еще готова подчиниться: людям, которые пережили вместе много хорошего, все-таки надо держаться друг друга, считала она. Но особой радости при мысли, что придется возвращаться «в свои окопы», она не испытывает. Решив сделать последнюю попытку, она навещает Сварстада в его мастерской.

За четыре дня до наступления Рождества Сигрид Унсет садится на поезд до Лиллехаммера. Рождественского настроения у нее нет и в помине. Она чувствовала себя не как писательница, добившаяся невероятного успеха, но как женщина с нерешенными семейными проблемами. Как женщина, потерпевшая поражение. Рождество она праздновала одна со своими детьми в Бьеркебеке.

Брат Эдвин в «Венце» говорит: «Я хотел, чтобы ты пришла к Богу с девическим венцом, Кристин!»[324]^{43}. Не впервые Сигрид Унсет пишет о том, как чудовищна власть Эроса. Теперь она только укрепилась в этом мнении.

И уже решила, как назовет первую часть второго тома: «Плод греха».

Жизнь Сигрид Унсет проходила в повседневных хлопотах — тут и малыши, болеющие коклюшем, и стертые от работы пальцы, одежда, которую приходилось постоянно покупать и латать. Дети, просыпающиеся, когда сама она ложилась спать после напряженной писательской смены. Трое детей, за каждого из них она по разным причинам тревожилась. Иногда она так уставала, что засыпала, едва успев приложить младшего к груди. Тревожилась она и за приемных детей, хотя тут тревоги были иного рода. Все время, за исключением того, что они проводили в гостях в Бьеркебеке, она мучилась тревогой и угрызениями совести. Все это были реалии ее жизни. Но только с одной стороны. А с другой — она была целиком погружена в мир Кристин, захвачена ее судьбой.

Вокруг были разбросаны словари, книги по истории, источники, блокноты с заметками и множество карандашей. Только самой писательнице и ее близким было известно, как часто она вынуждена «выключаться» из собственной жизни. Время наедине с персонажами и исторической литературой летит быстро.

А ведь оставалось еще столько деталей, которые надо было проверить. Ошибок быть не должно. Попадались и вопросы, ответов на которые в своих словарях она не находила. И тогда она писала человеку, который в свое время предложил ей выступить с трибуны Студенческого общества, — историку, литератору и специалисту по средним векам Фредрику Поске. Они познакомились на встрече писателей вскоре после выхода в свет первой книги Унсет. Поске тогда был молодым студентом-филологом и превосходил знаниями большинство своих однокашников. Знакомство вышло довольно необычным, позднее Поске даже написал воспоминания об этом. Унсет задала вопрос о Вальтере фон дер Фогельвейде, и Поске, по счастью, знал кое-какие стихи этого немецкого поэта, творившего семьсот лет назад. А как насчет Освальда фон Волькенштейна? К своему стыду, студент Поске был вынужден признать, что не слышал о таком. «Потом мы продолжили прочесывать Средневековье. Сигрид Унсет говорила о шотландских балладах, „Эдде“, исландских сагах, а мне оставалось только внимательно следи ть за разговором и поддакивать в нужных местах»[325]. После этого Поске рискнул задать вопрос, почему Сигрид Унсет не пишет на средневековую тему — когда ее любовь к Средним векам видна невооруженным глазом? «Тема может быть какой угодно, все зависит от исполнения», — отвечала она. С тех пор Поске превратился в известного специалиста по Средним векам, а в 1914 году защитил докторскую диссертацию на тему «Христианство и средневековая поэзия». В отличие от Унсет, он снискал уважение в академических кругах. В 1920 году была опубликована его книга «Король Сверре», после которой он получил звание профессора.

Поске написал в «Тиденс тейн» хвалебную рецензию на «Венец». Там он помимо прочего заявлял, что Унсет этой книгой опровергала свое высказывание. Совершенно очевидно, что именно материал, тема позволили в полной мере раскрыться ее таланту. Здесь она нашла свою среду, свое время, «получила гораздо большую свободу для своего богатого воображения», считал Поске[326]. В начале 1921 года, когда Фредрик Поске получил письмо Сигрид Унсет, его работа над второй книгой о Снорре была в самом разгаре. В этой связи он даже попросил писательницу прислать свой доклад о Святом Улаве. Она, со своей стороны, нуждалась в подробных ответах на вопросы, связанные с продолжением истории Кристин.

Она дает краткий пересказ предполагаемых событий. Следующий том должен стать последним. Но еще в прошлом году ей пришлось изрядно помучиться с разбухшим материалом, и в итоге роман стал значительно длиннее, чем она предполагала. Судя по всему, в первоначальном плане Эрленду выпадала довольно неприглядная роль[327]. «Меня очень порадовала Ваша рецензия. Вы правы: никогда еще я не получала такого удовольствия от работы над книгой, не чувствовала такого понимания и симпатии по отношению к ее героям». Она собиралась отправить Эрленда на 1327–1328 годы королевским военачальником на Вардёйхюс, «потому что он больше не в состоянии выносить жизнь дома с женой. Кристин <…> стала до того набожной, что он просто не знает, куда деваться. Каждый год она рожает ему по сыну, а в остальном он с таким же успехом мог бы жить и в монастыре»[328]. Унсет планирует приурочить помилование Эрленда к королевскому собору 1337 года в Осло, и относительно этого момента ей не хватает исторических данных. Сохранилась ли переписка Бергенского епископа? Где можно выяснить, какому чиновнику по должности полагается взять Эрленда под стражу? Еще дело против Кристин — в чьем ведении оно состоит? Подробные вопросы занимают целых пять страниц, но в письме находится и место для похвалы книге Поске. Она всегда считала «глупым» толковать слова Сверре в том смысле, что «биркебейнеры просто подлизывались к церкви, будучи по большому счету к ней равнодушными». В целом Унсет весьма раздражают «попытки современных историков очистить средневекового человека от „суеверий“». Она добавляет еще, что получила огромное удовольствие от книги Поске «Христианство и средневековая поэзия», и заканчивает письмо извинениями за такое количество вопросов и подписью: «Преданная Вам Сигрид Унсет Сварстад».

Получив обстоятельный ответ по всем вопросам и массу конкретных советов, Унсет снова пишет Поске. На сей раз она даже смущена — ей не хватает некоторых деталей: «Как Вам, должно быть, надоели все мои воображаемые личности! Да и сама я, признаться, готова впасть в отчаяние от бесконечных сложностей, что они создают для себя и других. Когда же наступит тот счастливый день, когда я наконец положу Кристин в гроб в монастыре Рейнсклостер^{44} и хор пропоет заупокойную по ее непутевой жизни?»[329]

Изучение истории стало частью жизни Сигрид Унсет еще с тех пор, когда она декламировала сестрам рыцарские баллады и писала первые рассказы для школьной газеты «Четырехлистник». При работе над «Кристин» она снова обращается к любимым народным балладам. В «Венце» Эрленд говорит Кристин: «Вы будете танцевать со мной сегодня вечером, Кристин?»^{45} Эта чувственная фраза на самом деле является прямой аллюзией на ее любимые баллады, в которых речь чаще всего шла о соблазнении девушки. Среди них была и баллада о Малютке Кристин. Еще в 1901 году в письме Дее Сигрид упоминала балладу о Кристин и приводила цитату из своей «Книги Книг», сборника народных баллад Грундтвига: «Скажите мне, милая матушка, как же я могу забыть Малышку Кристин»[330]. В том же письме она объясняет подруге: «Таков эрос. Мощное желание, что, неудовлетворенное, делает жизнь невыносимой…» А когда мать Кристин Рагнфрид делится с мужем опасениями насчет того, что Кристин с Эрлендом не дождались свадьбы, Лавранс отвечает прямой ссылкой на баллады: «Э! Об этом люди сочиняют песни»[331]^{46}. Лето, проведенное три года назад в Лаургорде, также помогло оживить в памяти старинные песни, которые они пели под гармонику Йосты. И хотя особого голоса у Сигрид не было, зато она единственная помнила все куплеты — будто учила их наизусть, — а подчас могла воспроизвести несколько версий одной и той же баллады.