В июне в Лиллехаммер приехал Сварстад и ненадолго присоединился к ним в «Брейсете». Сначала Сигрид только злилась — давали о себе знать три года кошмарной жизни в Синсене, — но потом растаяла и вздыхала в письме к Нини Ролл Анкер: «Боже, это ведь совсем другая жизнь — только мы двое и наши дети»[311]. Но временная семейная идиллия не поколебала ее решения. Она больше не собиралась брать на себя ответственность за детей Сварстада: «Я больше не могу с ними жить. <…> Я просто не хочу, не хочу ради них пренебрегать своими детьми и своем работой»[312].
К тому времени, как мать решила перебраться поближе к подруге, в маленький пансионат в северной части города, Андерс и Моссе уже совсем освоились в «Брейсете». В пансионате она смогла расслабиться. Обратный адрес на конвертах ее писем к Нини Ролл Анкер гласил: «Лёккебаккен, северный район».
В одном из таких писем она и поделилась счастливой вестью: художник Сверре Юрт сдает пятикомнатный деревянный дом на год, и она уже подписала договор: «2500 крон за 15 месяцев. По местным меркам совсем недорого. Это старинный хутор, обжитой и с современной обстановкой; на первом этаже есть кухня, маленькая столовая и прекрасная гостиная, на втором — одна большая и две маленькие спальни. Домик очень уютный, а вокруг открываются восхитительные виды — недалеко отсюда Юре и Лундебю написали лучшие свои пейзажи»[313]. Кроме того, она договорилась со шведской сестрой милосердия, что та будет помогать ей с детьми. «Прямо не верится, что мне так везет! — с воодушевлением писала она. — Теперь остается только найти служанку, и тогда какое-то время можно будет жить и наслаждаться жизнью»[314].
Однако не все было так просто, поиски прислуги затянулись, и к концу лета для беременной Унсет наступили тяжелые дни. Возможно, она еще яснее осознала, какую ношу взвалила на себя в Синсене, когда ко всем теперешним проблемам прибавлялись еще трое приемных детей. Близким подругам тоже стало ясно: Сигрид Унсет на пороге важного решения, ее самопожертвованию пришел конец. Отныне главное место в ее жизни займут свои, а не чужие дети — и творчество.
В ожидании родов она с удовольствием готовит к печати сборник ранее опубликованных статей по женскому вопросу, озаглавленный «Точка зрения женщины». Уже был готов и лозунг, которым она намеревалась подразнить поборников современной семейной политики. Не больше и не меньше чем цитата из старинной баллады, пришедшая ей в голову, когда они с Йостой решили освежить в памяти народное творчество: «Как на земле расти траве, когда сын матери не верит». В письме Нини Ролл Анкер Унсет насмешливо замечает, что «молодому человеку, должно быть, приятно узнать, что он является продуктом планирования семьи»[315]. Она находит поддержку и у такого свободомыслящего мужчины, как ее друг Нильс Коллетт Фогт, заметившего как-то, что, когда речь идет о собственной матери, «как-то приятнее верить, что она зачала от Святого духа».
Унсет, по собственному признанию, не особенно наслаждается прогулками по Лиллехаммеру «в своем теперешнем шарообразном состоянии», однако вполне способна написать послесловие к сборнику, «и уж свое мнение менять я не собираюсь»[316]. Однако удовольствие от предстоящей стычки с защитниками современной идеологии омрачалось дилеммой, с которой ей доводилось сталкиваться уже не раз. Как успевать шить детям одежду, присматривать за ними, руководить засолкой и приготовлением варенья и вдобавок выкроить достаточно времени на то, чтобы написать внятное и искрометное послесловие? Книга во что бы то ни стало должна появиться на прилавках, но детей и прислугу, да и себя тоже, придется держать в ежовых рукавицах.
Когда к ней на пару дней приехал Сварстад, оба чувствовали себя так, будто вырвались на свободу из тюрьмы за колючей проволокой, — раны по-прежнему кровоточили. Никому не хотелось больше воевать, однако слишком многое разделяло их, о чем было невмоготу говорить. Он не мог оставить своих старших детей. Как решить эту проблему, когда она больше не желает жить с ними одной семьей? Если бы речь шла только о них двоих и их общих детях, то они, верно, придумали бы что-нибудь, писала Сигрид Нини Ролл Анкер[317]. К тому же, хотя ее боевой задор с годами не уменьшился и она с удовольствием готова была схлестнуться с самозваными апологетами прогресса — феминистками, новые критические идеи Сварстада не нашли у нее поддержки.
Год назад Сварстад опубликовал в журнале «Самтиден» статью «Месть евреев», в которой во всех бедах, начиная с русской революции и кончая трагедией Бельгии во время Первой мировой войны, винил именно евреев. Он выступает с предвзятым, явно отдающим антисемитизмом описанием еврейского народа, этих лавочников, какими он запомнил евреев еще в бытность свою в Рингерике. Сварстад протестовал против модернизма в живописи, он был поклонником классического искусства, и тут их с Сигрид мнения полностью совпадали. Однако в своей статье он опускается до примитивной ненависти к евреям. Сигрид Унсет отнюдь не чуралась полемики и могла быть довольно язвительной в своих выпадах — к примеру, против Катти Анкер Мёллер, — но что она думала о таких заявлениях Сварстада, остается неизвестным. Возможно, считала их проявлением свойственной ему нетерпимости. Во всяком случае, его взгляды на евреев она не разделяла.
За то недолгое время, что Сварстад пробыл в Лиллехаммере, примирения достичь не удалось. Сложно сказать, о чем он думал, помогая установить на втором этаже их голубую кровать с балдахином. Кровать в свое время сделал плотник из Ши по эскизу самого Сварстада. Комод из березы, втайне приобретенный ими в 1911 году и заменивший Сигрид Унсет сундучок с приданым, занял свое место в гостиной. После свадьбы Сварстад нарисовал на светлом комоде двух вздыбленных Пегасов. Теперь Унсет собиралась служить своему Пегасу в одиночку. Унаследованный от отца зеленый письменный стол писательница поставила у окна, выходящего на огороженный лужок, где паслись коровы.
Августовский день был свеж и чист, как обычно бывает в августе в Лиллехаммере, когда у Сигрид Унсет Сварстад, ослабевшей и усталой, начались схватки. 27 августа в деревянном доме, залитом солнечным светом, она наконец с полным на то правом могла сказать: мои сыновья. Ее третий ребенок и второй сын, едва появившись на свет, тут же продемонстрировал здоровый аппетит. По сравнению с первыми двумя, эти роды прошли относительно безболезненно. Удовлетворенная, она могла откинуться на подушки и предоставить себя заботам других. Здесь она уже чувствовала себя практически как дома. Помочь приехала и ее мать.
Сразу же после родов, еще дрожащей рукой, Сигрид пишет Нини Ролл Анкер, спеша поделиться своим материнским счастьем. Она хвастается прекрасным аппетитом новорожденного, тем, как очарованы старшие дети новым членом семьи, с каким нетерпением ожидают, когда он подрастет и станет им товарищем по играм.
В послесловии к сборнику «Точка зрения женщины» Сигрид Унсет подтвердила верность почти всем высказанным прежде идеям, начиная с достопамятной лондонской статьи, в которой счастливая новобрачная издевалась над миссис Перкинс Гилман и ее представлениями о мире, функционирующем по мужским правилам. А также идеям, изложенным в докладе для Студенческого общества, где порицала неправильное толкование четвертой заповеди. Однако писательница отмечала, что в корне изменила отношение к двум проблемам, которые тоже затрагивались в ее творчестве, — а именно к детоубийству и аборту. Она пришла к выводу, что суть не в том, насколько эффективным или неэффективным является страх перед наказанием. Просто ребенок на самом деле не принадлежит родителям — он принадлежит Богу и лишь временно передан на попечение родителей. Унсет признается, что ее воззрения на христианство со времен написания доклада о четвертой заповеди также претерпели изменения. «В наше время, когда со всех сторон раздаются вопли о тщетности любых попыток изменить путь развития человечества, меня все более привлекает мировоззрение, проповедующее мысль о том, что человечество на самом деле устремляется либо к Раю, либо к Аду. И выбирая одну из этих конечных целей, каждый человек сам определяет и собственную судьбу, и судьбы людей, на которых он имеет хоть какое-то влияние».
