Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Я принимаю каждое воскресенье, — сказала Джордж Элиот, когда Ковалевская поднялась, чтобы уйти. — И хотя многих из моих друзей в это время года нет в Лондоне, я, однако, надеюсь, что вы будете иметь возможность встретиться с людьми, которые, несомненно, будут для вас более интересны, чем такая старая женщина, как я.

В следующее воскресенье Софья Васильевна снова появилась в гостиной Джордж Элиот, где было уже человек двадцать гостей. Никто не назвал ей фамилию вошедшего в комнату старичка с седыми баками и типичным английским лицом. Джордж Элиот обратилась к нему со словами:

— Как я рада, что вы пришли сегодня. Я могу вам представить живое опровержение вашей теории — женщину-математика.

— Надо вас только предупредить, — обернулась она к Ковалевской, — что он отрицает самую возможность существования женщины-математика. Он согласен допустить в крайнем случае, что могут время от времени появляться женщины, которые по своим умственным способностям возвышаются над средним уровнем мужчин. Но он утверждает, что подобная женщина всегда направит свой ум и свою проницательность на анализ своих друзей и никогда не даст приковать себя к области чистой абстракции. Постарайтесь-ка переубедить его.

Старичок уселся рядом с Ковалевской, с любопытством посмотрел на нее и сделал несколько полуиронических замечаний. А она, способная с несомненным красноречием в любой момент ломать копья за «женский вопрос», забыла все окружающее и добрых три четверти часа вела поединок со своим собеседником. Джордж Элиот сказала ей с улыбкой:

— Вы хорошо и мужественно защищали свое и наше общее дело. Если мой друг Герберт Спенсер все еще не дал переубедить себя, то я боюсь, что придется признать его неисправимым.

Маленькая русская защитница прав женщины почувствовала себя весьма смущенной, узнав, что нападала на известного философа.

В Лондоне «палибинская барышня» встретила много признанных европейских светил науки. Знаменитый английский биолог Т. Гексли, друг и приверженец Дарвина, был очень предупредителен с четой Ковалевских, пригласил их к себе на вечер, где свел Владимира Онуфриевича с геологами, а Софью Васильевну — с математиками.

По возвращении в Гейдельберг Ковалевские нашли там Юлию Лермонтову, которую родители, наконец, отпустили учиться.

В университет Лермонтову не приняли. Проректор Копп сообщил, что по решению приемной комиссии, как и в случае с госпожой Ковалевской, ей не разрешено посещение всех лекций: только сами преподаватели могут позволить слушать отдельные лекции, если это «не вызовет осложнений».

Пришлось хлопотать Софье Васильевне и о своей застенчивой, робкой подруге. Она так трогательно упрашивала профессора-химика Бунзена, что он не мог устоять и изменил решение — не пускать женщин в свою лабораторию, — позволив работать в ней второй русской.

Сестра Анюта тем временем отправилась в Париж. Она хотела познакомиться с социальным движением Франции, где, как ей было известно, оно крепло, где появилось много деятельных революционеров. В Париже она предполагала поселиться с Жанной Евреиновой, зарабатывая на жизнь переводами. Владимир Онуфриевич обещал ей тысячу рублей в год заработка. Но Жанна из дому вырваться не смогла, с переводами тоже ничего не вышло. Анюта надеялась найти в Париже какое-нибудь занятие, способствующее политической и литературной деятельности, а Софья Васильевна должна была помочь сестре скрыть от родителей ее переезд во Францию, пересылая им парижские письма сестры из Гейдельберга.

В Париже Анюте пришлось пожить очень стесненно на сто пятьдесят франков в месяц. Вскоре она устроилась в типографию наборщицей на сто двадцать франков, сияла себе дешевую комнату в Пюто и начала заводить знакомства среди выдающихся людей литературного, ученого и политического мира. Она подружилась с известной в те времена писательницей и общественной деятельницей, членом Интернационала Андре Лео, о которой много писали в русских прогрессивных журналах и с которой был связан известный Анюте петербургский кружок поборниц высшего женского образования А. П. Философовой и M. H. Трубниковой.

В год приезда Анюты в Париж Андре Лео, Ноэми Реклю, Луиза Мишель и другие француженки, будущие участницы Парижской коммуны, создали «Общество борьбы за право женщин» и газету «Право женщин». Через Андре Лео Анюта сблизилась с одним из основателей секции Интернационала в Париже, Бенуа Малоном, и, таким образом, вошла в круг самых видных парижских социалистов, одни из которых, член Интернационала Шарль Виктор Жаклар, позже стал ее мужем.

После отъезда Анюты в освободившейся комнате поселился Владимир Онуфриевич и занимался в университете геологией.

Ковалевские и Лермонтова жили дружно втроем. Ранним утром начинали они рабочий день и только с шести часов вечера, когда закрывались лаборатории, давали себе отдых. Софья Васильевна находила удовольствие в долгих прогулках по чудесным окрестностям Гейдельберга, могла бегать по дороге, как ребенок. Ей было легко и хорошо: она занималась наукой, и близкие друзья жили с ней рядом, всегда готовые поговорить с ней о ее делах, интересах.

Но в начале зимы к ним неожиданно приехала Анюта из Парижа и Жанна Евреинова из России.

После отъезда Ковалевской и Анюты за границу Евреинова напомнила своему отцу об обещании отпустить ее учиться. Отец разгневался и заявил, что «лучше увидит дочь в гробу, чем в университете». Надеяться на то, что отец изменит решение, Жанна не могла. А к этому присоединилась еще одна неприятность. Высокая, статная, с точеным профилем и пышными темными волосами, Евреинова была очень хороша собой и приглянулась брату Александра II — великому князю Николаю Николаевичу. «Августейший» поклонник начал преследовать Жанну своим вниманием при молчаливом содействии ее отца. Девушка пришла в отчаяние и хотела утопиться. Но Софья Васильевна посоветовала ей обратиться за помощью к В. Я. Евдокимову, который вел книжные дела Владимира Онуфриевича, и бежать за границу. Евдокимов, дав Жанне денег, свел ее с нужными людьми, они перевели девушку ночью по болоту через границу под обстрелом стражи, и она добралась до Гейдельберга.

Квартира всех не вместила. Ковалевскому пришлось найти себе комнату неподалеку. Первое время Софья Васильевна часто навещала его, проводила у него целые дни, иногда они и гуляли вдвоем. Анюта и Жанна возмущались и заявляли, что раз брак Ковалевских фиктивный, не следует допускать подобную интимность, словно брак настоящий. Они очень нелюбезно обходились с Владимиром Онуфриевичем, между ними все чаще происходили мелкие, возмущавшие его стычки, которые отражались и на его чувстве к Софье Васильевне. Несправедливое отношение Анны Васильевны к нему, выполнявшему договор с Софьей Васильевной о том, что семью они начнут строить лишь после окончания занятий наукой, вызвало в нем гнев. Он даже перестал заниматься математикой и написал брату, что «не способен к математике; это закрывает дорогу к серьезной физике; придется налечь больше на химическую и палеонтологическую часть геологии». В конце концов, потеряв терпение, Ковалевский решил уехать в Вюрцберг. К этому времени он прослушал все лекции, какие были нужны, и ему незачем было оставаться в Гейдельберге.

Из Вюрцберга, не найдя там ничего интересного для себя, он отправился в Мюнхен, где находился самый крупный в Европе палеонтологический музей, и погрузился в печатные труды по геологии и палеонтологии, изучал обширные коллекции ископаемых, совершал геологические походы. Вскоре он, как метеор, носился по городам Европы, доводя Софью Васильевну до головокружения одним перечнем мест, где побывал… без нее!

А ведь они собирались быть всегда вместе, делить все радости и горести. Он, ее брат по духу, обещал входить в научные интересы своей «сестры», заниматься математикой. Он был ей нужен каждый день, каждый час. Она не в состоянии работать, если возле нее нет близкого человека, которому можно излагать свои мысли. Способна же она на полное забвение себя для друзей? Но она требует такого же, исключающего другие привязанности, чувства. Как мог Владимир Онуфриевич выразить подобное пренебрежение к своему лучшему другу? Она затаила в душе большую обиду на Ковалевского, но часто писала ему письма, даже ездила на каникулы в Мюнхен «потолковать и помечтать» с ним. У нее была потребность поделиться с «братом» радостями. Горести она уже и тогда держала про себя.

23
{"b":"231881","o":1}