— У вас с комплектом, надеюсь, все в порядке?

С комплектом, точнее, с некомплектом личного состава в отделении, как везде, было трудно. Но последнее время помогли комсомольцы… Кто-то из ребят додумался почитать положение об ОКОДах, где черным по белому было записано, что руководство оперативного комсомольского отряда избирается на ежегодном общем собрании. Подбиваемые Кротом, окодовцы устроили собрание и сместили Костю Побелкина с его поста. Это переполнило чашу терпения руководства. На первом же заседании бюро ВЛКСМ Университета оперотряд был распущен. Своими задержаниями да протоколами он давно уже вызывал недовольство студентов, а комсомольское начальство с некоторых пор не отчитывалось о воспитательной работе среди молодежи, но зато заботилось о своей популярности в указанной среде. Наиболее активные ребята из оперотряда пошли к Валентинову во внештатники. Неприятностей от этого, конечно, добавилось, но зато самую рутинную часть работы теперь можно было спихнуть на них.

С пьянки все расходились в дурном настроении, недобрым словом поминая начальника. Хусаинов отправился в отделение забрать свою сумку, с ним за компанию поплелись Кулинич и Муравьев. В дверях конторы они столкнулись с Китаевым из патрульно-постовой службы. Его лунообразная, обычно пылающая довольством физиономия на этот раз наводила на мысль о лунном затмении.

— Ребята, хорошо, что вы здесь! — воскликнул Китаев. Поскольку он остановился в дверном проеме, полностью, его загородив, игнорировать это обращение не удалось.

— Что еще случилось? — худенький Муравьев попытался протиснуться мимо Китаева в двери конторы, но безуспешно.

— Ребята, у нас все на выезде, а тут в зоне "Е", сообщили, в одной комнате изнасилование происходит.

Корпуса главного здания Университета почему-то именовались "зонами".

Сыщики направились к зоне "Е". Китаев сильно отстал, делая вид, что автомат для него — непосильная ноша.

За указанной дверью действительно раздавались женские крики и стоны, значение которых можно было истолковать двояко. Однако после стука в дверь они приобрели вполне определенный характер: "Помогите!"

Муравьев толкнул дверь, та не подалась, после чего сыщик начал грозно колотить по ней ногами с криками "Откройте, полиция!" Он уже примеривался, как бы поудобнее встать, чтобы выбить филенку двери и открыть замок изнутри. Но тут неожиданно дверь в комнату сама распахнулась, и кто-то стремительно проскочил под рукой сыщика и унесся в коридор.

Злодея начали преследовать. Он выбежал на лестницу, скатился вниз, промелькнул через холл, безнадежно оставив позади преследователей, кинулся в крутящуюся дверь, ведущую на улицу и застрял в ней. Как обнаружилось мгновение спустя, застрял не по воле случая, а по воле левой ноги Китаева, которая вовремя заклинила вертушку. Увидев из-за толстого стекла сияние китаевской ряхи, которая снова расцвела довольством, нарушитель повел себя довольно странно. Его лицо исказила гримаса, он накрыл голову руками, скорчился на полу внутри вертушки и затих. Подбежавшие с другой стороны опера далеко не сразу смогли извлечь его из двери.

В "обезьяннике" задержанный также продолжал вести себя странно — скорчился на полу и тихонько скулил.

Прибывшие медики вынесли диагноз: "нервное потрясение, клаустрофобия". Об уголовном деле забыли. Сыщики небезосновательно опасались, как бы не пришлось отвечать за явную психическую травму задержанному. По нынешним временам, за это можно было поплатиться. Даже потерпевшая, узнав, что он, видимо, останется на нервной почве импотентом, обозвала милицию "изуверами" и пригрозила пожаловаться.

После этого сели забить фишки.

— Ну, значит, главк против отделения, — заметил Кулинич, оценив рассадку соперников за столом. Сам он очутился напротив Муравьева, а Иванову выпало играть в паре с Пчелкиным.

Согласно старой русской традиции, опера каждый день на работе "забивали фишки". А в свободное время, за фишками, естественно, обсуждали служебные вопросы.

— По делу еще кучу справок собирать. Иван, ты нам окажешь содействие?

— Вы думаете, у меня нет дел кроме вашего? — парировал Иванов. — Вот хотя бы аналогичное убийство-бытовуха на площади Восстания. Одного МИДовского чиновника прирезали. Так я практически в одиночку все раскрыл! Там, кстати, тоже вони много было, с Минобороны один генерал-лейтенант все наезжал, но, конечно, с вашим демократом не сравнить.

####

— Жбан его в суд все же загнал.

####

— "Рыба"! — торжествующе провозгласил Иванов, грохнув по столу костяшкой. — Считайте фишки!

Кулинич разочарованно вывалил на стол содержимое своей ладони. Взглянув на фишки партнера, он присвистнул.

— Это наша "рыба".

— И нам, кажется, хватает, — заглянул Муравьев в "пулю".

Через месяц, пасмурным декабрьским утром в старинном особняке, что живописно красовался на высоком холме над Москвой-рекой, слушалось дело по обвинению гражданина Гринберга Руслана Аркадьевича в совершении умышленного убийства без отягчающих обстоятельств.

Народу в зале было достаточно много — человек двадцать. Пришли несколько студентов. Хотя ажиотаж давно прошел, и Киндер решил не поднимать шумиху вокруг процесса, здраво рассудив, что популярности СД это не добавит, кое-кто из его соратников, которых не удалось убедить, развесил объявления о предстоящем судебном заседании. В итоге собралось несколько любопытствующих. Слава богу, обошлось без журналистов.

В первом ряду сидел Иванов, с профессиональным интересом наблюдая за работой адвоката. Виталий Ноевич Зверев с таким видом, как будто только что нашел на дороге тысячу долларов (возможно, именно так и случилось), перебирал толстую пачку бумаг, то и дело рисуя на них какие-то пометки или отчеркивая отдельные фразы желтым фломастером.

А возле окна устроился на первый взгляд ничем не примечательный мужчина средних лет. На второй, более подробный взгляд он также ничем не выделялся, и это обстоятельство бросалось в глаза. Хотелось сказать, что он "в штатском", хотя никто вокруг тоже форму не носил. На протяжении всего заседания он сидел неподвижно и не выказывал абсолютно никаких эмоций.

Из официальных лиц в зале первой появилась секретарь суда — ухоженная семнадцатилетняя дама с видом Снежной Королевы. Усевшись за свой столик, она разложила целую пачку бумаг и начала непонятно что строчить в блокноте.

Затем появился милицейский сержант из конвойной роты. Окинув зал беглым взглядом, задержавшимся на секретарше, он вошел и направился проверить окна. Проходя мимо секретарши, сержант положил ей руки на плечи, нагнулся и прошептал на ухо что-то, по его мнению, ласковое, а судя по выражению лица секретарши, весьма похабное. Она пискнула и передернула плечами. Сержант ухлестывал за нею давно и при этом не отличался изысканностью манер. К примеру, он полагал комплиментом ущипнуть даму за попку, что, однако, не совпадало с ее представлениями. От другого секретаря, Мариночки Тузовой он уже разок получил за такой "комплимент" профессиональный пинок по голени, после чего она ему разонравилась.

Оставив секретаршу, конвойный сержант направился к "скамье подсудимых" обыкновенной деревянной банкетке с поставленным перед ней ученическим столом. Он заглянул под банкетку в поисках припрятанных записок и сунул руку в стол.

Резкий металлический щелчок, нечленораздельно-матерный вопль сержанта и сдавленное хихиканье секретарши прозвучали одновременно. Конвоир выдернул из-под крышки стола руку, на которой болталась хорошо известная и достаточно примитивная по конструкии адская машина, именуемая по традиции мышеловкой. Он злобно покосился на Снежную Королеву, швырнул в нее мышедавку и с грохотом вышел. С задних рядов послышались аплодисменты. Секретарша торжествующе посмотрела ему вслед, смахнула со своего стола мышеловку и поправила юбку, подтянув ее повыше.