В тот вечер по знаку инспектора Фельдера первым начал фон Гота:

— Фрау Шмельц собиралась развестись с мужем. Хорстман, видимо, хотел обеспечить ее доказательствами, облегчающими задачу. Но не успел. Гольднер полагает, что после Хорстмана должно было остаться множество взрывоопасных материалов о личной жизни некоторых видных людей.

Фельдер, у которого в голове, как в архиве, уже были упорядочены все данные по делу Хорстмана, доложил:

— Материалы эти, скорее всего, у Хельги Хорстман или у Лотара, кое–что, возможно, у Вардайнера. Хочу напомнить, что на месте преступления мы не нашли следов того, что жертву обыскивали. Судя по этому, убийца знал, что Хорстман не имеет привычки держать бумаги при себе. Целью убийства, вероятно, было воспрепятствовать Хорстману воспользоваться материалами, попросту навсегда заткнуть ему рот.

— Не слишком ли категорично? — усомнился фон Гота.

— Я только исхожу из фактов, которые просто бьют в глаза, — обиделся Фельдер. — И не хочу навязывать никаких выводов.

— От дорожной полиции ничего нового? — спросил Циммерман.

— Их техники, — доложил Фельдер, успевший успокоиться, — под командой Вайнгартнера как раз пытаются по глубине колеи и типу грунта вычислить вес машины, использованной убийцей. Результаты будут завтра.

— А что у вас, коллега Дрейер? — спросил Циммерман.

— Слежка за Ингеборг Файнер дала результаты, — доложила та. — Файнер встретилась с Вардайнером в чужой квартире, оставались они там около двух часов. И в то же время визит в другую чужую квартиру нанесла жена Вардайнера. Подробности переданы Фельдеру.

— Похоже, — невозмутимо заметил Циммерман, — что на поверхность всплывает одна постельная история за другой. Это не должно нас волновать и тем более отвлекать от нашей основной задачи. Но я все–таки хочу вам сообщить, что те два часа, на которые пришлось убийство и на которые у Вольриха с женой Хорстмана не было алиби, они вместе провели в отеле «У трех медведей».

— Но по всем инструкциям мы должны поставить в известность полицию нравов, — педантично заметил Фельдер.

— Давайте, только предварительно еще раз все проверьте, — согласился начальник. — И вообще, хочу вам посоветовать быть поосторожнее с этой кучей дерьма, скрытой роскошными шелками и бархатом. Никогда не известно, во что там вляпаешься.

* * *

— Вы уволены! — заявил Альбрехт Нейдхаммер, начальник отдела кадров «Мюнхенского утреннего курьера». — Мы разрываем ваш контракт в кратчайший срок!

— А можете вы мне сказать, с какой стати? — возмутилась секретарша Антония Бауэр, которой он сообщил эту жуткую новость.

— У нас для этого предостаточно весьма и весьма серьезных причин, — начал тот объяснять. — Мы выяснили, что вы в последнее время стали работать гораздо хуже, вам недостает рвения и ответственности за дела фирмы. Кстати, нам известно, что ваша личная жизнь не в порядке, что весьма прискорбно, но не имеет отношения к принятому решению.

— Вот, значит, как? Да вся ваша фирма — готовый обезьянник, где, если хочешь жить, святошу корчить не приходится!

— Я не хочу слышать это! И обсуждать буду лишь ваше увольнение. Если желаете объяснений, обратитесь к Вольриху.

* * *

Вальдемар Вольрих принял Антонию Бауэр сразу же. С деланым участием попытался положить руки ей на плечи, но Тони увернулась. Тогда отвел ее к дивану и сел рядом.

— Просто неслыханно, что позволяют себе кадровики! — огорченно заявил он. — Но я уже поговорил с ним. Спросил, как ему в голову пришло вас уволить. А он в ответ — что, я, мол, хочу отменить его решение? И знаете, Тони, что я сказал? Что ни одно решение не окончательно, если, конечно, человек, которого оно касается, может быть вам полезен.

— И что я должна сделать, чтобы вы отменили это решение?

— Ничего, милая Тони, — уверял ее Вольрих, поглаживая по плечу. Заметив, что та не отстраняется, он, разумеется, истолковал это как доказательство своей неотразимости. — Единственное, чего мы от вас ждем, моя милая, — это охотное и старательное сотрудничество. Я бы сказал так: понимание и желание.

— И вы не собираетесь со мной переспать?

— С удовольствием, Тони, но не обязательно сейчас — Вольрих полыценно ухмыльнулся.

«Боже, — говорил он себе, — разве есть на свете такая, чтобы я ее захотел и не заполучил? Я не упустил ни Ханнелору из рекламного, ни Лотту из отдела культуры, ни Марго из местных новостей. А Фелиция из рубрики «Для женщин» или Ил она из администрации — те даже и не пытались, так что успех на всех уровнях. И вершина — Хельга Хорстман. Рядом с ней эта Бауэр — только мелкий трофей в обширной коллекции».

— Но перейдем к делу, — напомнил он ей, а заодно и себе. — Я хотел бы узнать от вас кое–что конкретное.

— Небось о Лотаре? Ну сплю я с ним время от времени, разве это так важно?

— Да нет, это мне совсем неважно. — Вольрих старался казаться человеком, который в состоянии понять и принять все что угодно. — Я знаю, что Лотар с вами предпочитает говорить о более приятных вещах, чем о работе, но все равно вы о нем должны кое–что знать.

— Если я верно понимаю, вас интересуют бумаги Хорстмана?

— Отлично, Тони, вы все понимаете с полуслова. Ну так и что вы решили? Есть у вас желание рассказать кое–какие мелочи, которые так важны для нас? Например, что в этих бумагах и, главное, где бы их найти? И мы в два счета отменим ваше увольнение. А если вы достанете мне эти бумаги, вполне можете рассчитывать на приличное повышение.

— Какой же вы мерзавец! — сказала Антония Бауэр. Вольрих рассмеялся, хотя и через силу.

— Кем, интересно, ты себя воображаешь? Будущей женой редактора, который если не возьмется за ум, то быстро вылетит с работы? Так что, милочка, довольно разговоров — не позже чем завтра эти бумаги должны быть у меня на столе!

* * *

Когда инспектор Михельсдорф, продолжавший следствие по делу Хелен Фоглер, поздно вечером снова зашел в дискотеку «Зеро», ему тут же дал знак Рикки.

— Номер девять из вашего списка уже здесь!

— Так давайте его сюда!

Михельсдорф присел за стол Рикки. Юноша, приближавшийся к нему, сразу вызвал у него неприязнь. На таких молодых людей у него был нюх — слишком много он о них знал.

Юноша сел без приглашения и сразу начал:

— Можете не представляться, инспектор. Вы, насколько я знаю, из полиции нравов. В ваших списках есть моя фамилия, а что вам от меня надо, уже сказал Манфред Циммерман.

— Если вы собираетесь напомнить мне о папаше Циммермане…

— Знаете, моя фамилия Шмельц, но я не собираюсь напоминать даже о своем папаше…

— И кто ваш отец, я тоже знаю, — резко оборвал инспектор. — Только это тут ни при чем. Что вы знаете о Хелен Фоглер?

— То же самое, что и мой друг Манфред. Время от времени мне случалось с ней… поужинать, сходить в кино, распить бутылочку вина. Иногда случалось сделать ей подарок — скажем, несколько грампластинок, новое платье, деньги на такси, чтобы вернуться домой… Но ведь это не наказуемо, не так ли?

— Сколько вы ей давали денег?

— Всегда достаточно. Могу себе это позволить, ведь мой отец…

— Не вмешивайте сюда вашего отца!

— Послушайте, Михельсдорф, вы явно знаете, кто мой отец. Зато не знаете, как он ко мне относится. А он готов ради меня на все!

— Вы собираетесь меня запугать? — Теперь и Михельсдорф вышел из себя. — Ну тогда хватит шутить!

— А разве вы вообще способны на шутку? — скептически бросил Амадей, сын Анатоля Шмельца. Он представления не имел, на кого нарвался.

* * *

Беседа ассистента фон Готы с бывшим сотрудником афинской полиции Яносом Д., который находился в Мюнхене:

Фон Гота: До того как покинуть Грецию, вы были сотрудником афинской полиции?

Я нос Д.: Вы правы, но только отчасти. На самом деле все сложнее. Я состоял в антиправительственной боевой организации и поступил на службу в полицию с ее ведома, чтобы получить доступ к информации о готовящихся полицейских акциях и предупреждать товарищей. Когда земля начала гореть у меня под ногами, я эмигрировал. Попросил политического убежища в ФРГ.