Амфоры на морском дне… А вдруг там затонувший древнегреческий корабль? Теперь я жалел, что не пошел с ребятами в гости к рыбакам и вынужден узнавать такие новости последним.

Тем временем Василий Павлович сходил в свою палатку и вернулся к костру с большой книгой в руках. Я узнал ее. Это была лоция Черного и Азовского морей, изданная еще в прошлом веке. Я несколько раз брал ее у Василия Павловича и любил листать, наугад останавливаясь на красочных описаниях разных маяков и опасных скал. О них повествовалось возвышенным, суровым и мужественным языком, так не пишут ни в каких других книгах.

Василий Павлович придвинулся поближе к огню я нашел нужную страницу.

— Сейчас посмотрим. Вот, пожалуйста: «Близ устья реки Кубани, на зюйд-ост 48 градусов, в пяти милях от Бугаза лежит четырехфутовая каменная банка Марии Магдалины, в расстоянии от ближайшего берега одна и три четверти мили. Между нею и берегом существует свободный проход глубиною от пяти и трех четвертей до шести с четвертью сажен и шириною в одну милю, считая между линиями 30-футовой глубины на банке и у берега…»

— Как у устья Кубани? — раздались удивленные голоса. — Вы же говорили, что это в Черном море?

Вместо Кратова ответил Мишка Аристов, Он любил свою образованность показать:

— В конце прошлого века Кубань впадала не в Азовское, а в Черное море. Только позднее она изменила свое русло, надо бы знать историкам.

— Ну что же, — подумав, сказал Василий Павлович, — пожалуй, действительно стоит поговорить с разведчиками рыбы. Может быть, и помогут нам. Завтра наведаюсь в Керчь.

Сначала Кратов предполагал отправиться в Керчь один. Но выяснилось, что запас продуктов у нас на исходе. Значит, надо брать еще двух-трех человек. А что делать остальным? Ведь катер уйдет в Керчь. А без него нельзя продолжать поиски.

Мы быстро свернули лагерь и двинулись в город все вместе, включая Шарика, который всю дорогу сидел на носу катера, словно заправский впередсмотрящий.

Нам удивительно везло. В управлении Василию Павловичу и Аристову сказали, что разведчики тоже находили амфоры у банки Магдалины и передали их в местный музей и что один из кораблей отправляется завтра на поиски рыбы к берегам Кавказа. Он будет проходить мимо банки Магдалины и немного задержится, чтобы забросить для нас трал.

Вести, принесенные Кратовым, мы встретили радостными воплями. Но он поднял руку, требуя тишины, и сказал:

— Подождите радоваться. Я возьму с собой не всех. Это разведывательная поездка, она может и не принести никаких результатов. Нельзя, чтобы из-за нее срывалась основная работа. Поэтому со мной отправятся только двое, — тут он остановился. — Ну, скажем, Борзунов и… Козырев. А остальные должны к нашему возвращению решить все хозяйственные проблемы. Старшим оставляю Аристова.

— Везет тебе, — буркнул стоявший рядом со мной Михаил. — Хотя понятно: старик боится, как бы ты без него еще чего не натворил.

На язвительный выпад я ответил ему: пусть, дескать, не слишком огорчается, что не плывет с нами, все-таки его оставляют не просто так, а за начальника…

Утром мы отправились в порт искать судно разведчиков.

Оно стояло на якоре метрах в ста от берега, напротив гостиницы. Это оказался обыкновенный средний рыболовный траулер — «СРТ», как называют такие суда моряки. На борту большими белыми буквами аккуратно выведено: «Алмаз».

Мы подплыли к нему на шлюпке.

На палубе нас поджидала чуть ли не вся команда.

— Курбатов, Трофим Данилович, капитан, — представился один из моряков. Он был действительно в черной фуражке с «крабом», но вид имел совсем некапитанский: уже не молодой, толстый, в тенниске и парусиновых брюках. Какой-то бухгалтер в отпуске, а не морской волк.

Не очень моряцкий вид был и у остальных членов команды. Я ожидал увидеть их в чем-то вроде морской формы. А тут каждый одевался, как хотел, хотя у всех в разрезах воротников виднелись тельняшки…

Нас развели по каютам. Василия Павловича поселили отдельно, а мы с Павликом попали в общий кубрик. Почти все койки в кубрике пустовали, потому что, как объяснили нам матросы, ночью здесь душно и все спали на палубе.

— Да вы тоже сбежите, только вещички тут держать будете, — сказали нам они.

Для вещей мы с Павликом получили один шкафчик на двоих. Но не успели их рассовать, как басовитый низкий гудок поманил нас на палубу.

Заработала машина, сотрясая переборки. По всем признакам мы снимались с якоря, и пропускать такой момент никак не следовало.

Берег медленно уплывал вдаль. Над коричневой вспененной водой носились за кормой чайки. Они кричали жалобными, скрипучими голосами: «Дай, дай, дай…» Все явственнее выступала над городом на фоне бледного, словно выгоревшего от летнего зноя неба лысая гора Митридат.

Полюбовавшись на исчезающую вдали Керчь, мы с Павликом отправились осматривать корабль. Заглянули сквозь открытый люк в машинное отделение, но оттуда пахнуло таким зноем, что мы отшатнулись. С завистью посмотрели на капитанский мостик, где наш шеф оживленно толковал о чем-то с капитаном.

Мы спустились в каюту и занялись раскладкой своих вещичек, но не прошло а получаса, как прибежал матрос и сказал, что нас требуют на мостик.

— Идите рыбу искать, — встретил нас капитан, когда мы поднялись по трапу.

Я ожидал, что нам выдадут бинокли и предложат смотреть на море с высоты мостика. Как же иначе искать рыбу? Но капитан открыл дверь и втолкнул нас в тесную рубку, где царила полная темнота.

В разных углах рубки зажигались и гасли цветные лампочки. При их причудливом мерцании я постепенно разглядел, что все стены заняты приборами и металлическими шкафами. Глаза постепенно привыкли к этому освещению. Я увидел, что впереди сидит на стуле Кратов и внимательно следит, как молодой моряк крутит рукоятки на приборном щитке, приговаривая:

— Одну минуточку, профессор, сейчас настроюсь.

В глубине черного оконца на приборной доске засветилась красная шкала — треугольник с цифрами по бокам. Потом раздался протяжный скребущий звук. Он закончился звонким щелчком, словно у меня над ухом внезапно откупорили бутылку с квасом, а по шкале быстро пробежала голубая точка, волоча за собой светящийся хвост.

— Гидролокатор посылает вокруг судна в воду звуковые импульсы, — начал торопливо объяснять моряк. Я уже догадался, что это судовой гидроакустик. — Мы их слышим и в то же время можем видеть вот на этом экране. Мелькнет вспышка — значит звуковые волны встретили какое-то препятствие. А шкала показывает расстояние до него в метрах…

Протяжные звуки и щелчки повторялись через определенные промежутки времени.

— Рыба? — шепотом спросил Кратов.

— Нет, просто за дно задевают, — ответил почему-то тоже вполголоса акустик. — От рыбы звук другой. А тут, слышите, словно скребет.

Мы глядели на экран пятнадцать минут, полчаса. Вспышка, скрежет, щелчок. Снова вспышка, скрежет, щелчок. Красная сетка шкалы начала двоиться у меня, в глазах.

— А вот и рыба, — оживился акустик. — Метров двести по курсу, сейчас подойдет. Смотрите на эхолот.

Он включил другой аппарат, висевший на стене. В сором ящичке поползла под стеклом широкая бумажная лента. Острое колеблющееся перышко непрерывно выводило на ней изломанную, кривую линию.

— Это профиль дна под нами, — продолжал свои пояснения акустик. — А сейчас звуковые волны нащупают и рыбу, смотрите.

Признаться, я слушал его недоверчиво, потому что не уловил никаких перемен в таинственных негромких звуках, издаваемых гидролокатором.

Но через несколько минут на ленте эхолота поверх линии морского дна перо действительно начало выводить какие-то слабые косые штрихи.

— Ставрида на глубине семнадцати метров, — расшифровал их стоявший у двери капитан, о котором мы все забыли. — Слабый косячок, не промысловый…

Косые штрихи на ленте скоро пропали. Значит, стая рыб осталась где-то позади или свернула в сторону с курса нашего корабля.