— Есть дно! — восклицает Михаил.

— Какое дно? — бурчит репродуктор. — До дна вам еще как до неба.

— Простите, Григорий Семенович, «ложное дно», — смущенно поправляется Мишка.

— Стоп! Да остановитесь же, черт вас возьми! — бушует «дед».-Берите скорее пробу.

«Ложным грунтом» называют особый слой воды, насыщенный планктоном — различными микроорганизмами, мельчайшими креветками и рачками. Он встречается во всех морях и океанах, хотя и на разной глубине. Ультразвуковые колебания, посылаемые эхолотом, даже частично отражаются от него, словно от настоящего дна. Именно благодаря эхолоту и удалось, кстати говоря, открыть это явление.

Ну, Мишке теперь раздолье…

Было такое ощущение, словно мы попали в самый центр фейерверка. За стеклами иллюминаторов вспыхивали и мелькали бесчисленные яркие искорки — зеленые, синие, ослепительно белые, голубые. Их отблески бегали по нашим лицам, заливая всю кабину каким-то волшебным светом.

— Сколько раз собираюсь захватить с собой мольбертик под воду, специально сделал такой маленький, складной… Но как это передашь на картине? — неожиданно прошептал над самым моим ухом Базанов. — Где взять краски?

Только приглядевшись можно было рассмотреть, что каждая искорка — крошечное живое существо. Мерцая, как голубые звезды, и извиваясь, проплывали прозрачные гребневики.

Помахивая длинными хвостиками, колыхались в темной воде ночесветки — не то микроскопические животные, не то плавающие растения. И все эти ниточки, комочки, ромбики пылали холодным призрачным огнем, при свете которого в кабине хоть читай.

Но так же внезапно свет за окнами померк.

Мы снова зажгли прожекторы, но в их свете но появлялось ничего интересного. Только изредка сверкала, точно лезвие ножа, одинокая рыбешка.

— Проба взята, — докладывает Михаил. Репродуктор некоторое время молчит, только слышно хриплое старческое дыхание. Наконец начальник экспедиции коротко разрешает:

— Ладно, ищите край желоба и спускайтесь дальше.

— Есть, адмирал! — весело отвечает Базанов, берясь за свой штурвал. Видно, уже заскучал без работы.

Я смотрел на эхограф. За стеклом в черной прямоугольной рамке медленно ползла голубоватая бумажная лента. Тонкое стальное перо непрерывно чертило на ней жирную коричневую линию из отдельных косых штришков. Это был профиль дна, проплывающего на огромной глубине под нами.

— Кажется, подходим, — тихо кому-то сказал Лобов в репродукторе, наверное капитану.

Линия дна на ленте все круче загибалась кверху. Местами она прерывалась резкими уступами подводных скал. Значит, подходим к самому краю впадины.

1417 метров. Наступает ответственный миг. Скоро будет обрыв ущелья.

Базанов включил моторы вертикального движения, и спуск наш заметно замедлился.

Теперь нужно не прозевать момент, когда появится дно, чтобы не стукнуться о него слишком сильно. Правда, у нас есть на днище кабины специальный амортизатор, и никакой опасностью такой толчок не грозит. Но, задев донный ил, мы замутим воду. Придется ждать, пока муть осядет, а время терять жалко.

Базанов не отрывался от дрожащей стрелки эхолота, а мы с Михаилом до боли в глазах высматривали дно, Вода переливалась и словно клубилась в лучах прожекторов.

Вдруг Базанов схватился за свой штурвал. Снизу медленно наплывало морское дно, покрытое зеленоватым диатомовым илом…

А вот зияет и темный провал подводного ущелья. Когда мы приблизились и повисли над этой пучиной, сердце невольно забилось сильнее.

Теперь моя очередь.

Крутые скалистые откосы уходили вниз и терялись во мраке. Вид подводных скал был так угрюм и необычен, словно мы попали куда-то на другую планету.

Базанов решительно повернул штурвал, и мы начали спускаться в ущелье…

Наше сегодняшнее погружение — одно из многих исследований, какие ведутся в эти дни на всей планете по плану международных научных работ, получившему название «Проект Верхней Мантии». Всеми способами пытаются геологи узнать, что же скрывается под этой «мантией»: бурят сверхглубокие скважины, устраивают искусственные землетрясения, ныряют на дно океанов, как мы. И кто знает: может, именно образцы, добытые мной сегодня, окажутся особенно интересными и ценными.

Мы опускались, держась все время метрах в двух от скалистой стены. Она была изрезана трещинами и глубокими провалами. Какие страшные геологические катаклизмы так искорежили, смяли, порвали земную кору, прежде чем залить ее слоем воды толщиной в несколько километров?

Отвлекаться на размышления некогда. Сейчас моя задача — отобрать самые интересные образцы. Анализировать их будем потом, в лаборатории.

— Стоп!

Надо захватить несколько конкреций, лежащих на уступе скалы. Миллиарды тонн таких шариков покоятся на дне океана. Они состоят из марганца, никеля, меди, железа, кобальта. Когда-нибудь мы до них доберемся и построим настоящие подводные рудники…

Но подцепить их стальной клешней не так-то легко, срываются…

Прихватить и немножко ила для анализа? Похоже, что он обычный, известковый… Но цвет может быть обманчив. Ладно, поехали дальше.

Через несколько метров новая остановка. Мое внимание привлекает странный цвет вкраплений в одной из расщелин. Неужели это эклогит?!

Приходится пустить в ход алмазный бур, чтобы вырезать из скалы небольшой керн.

Моторы натужно урчат…

Чертовски хочется тут же рассмотреть образец, пощупать собственными руками. Но пока он не доступен для меня. Механическая «рука» прячет его в один из наружных контейнеров.

Я вздрагиваю оттого, что Михаил вдруг проводит какой-то влажной тряпкой мне по лбу.

— Чего ты?

— Ничего. Пот тебе вытираю. У тебя весь лоб мокрый.

Ах вот почему щипало глаза!..

— Тронулись!

И опять я высверливаю, соскребаю, откалываю от проплывающих за иллюминатором скал неподатливые образны. Один за другим они укладываются в контейнеры, а автомат отмечает, когда и на какой глубине взят каждый образец.

2000 метров… 2200… А до дна ущелья далеко, судя по эхолоту. Мы словно спускаемся прямо в недра планеты. Здорово!

Изредка в поле моего зрения попадают рыбы, но теперь мне не до них. А они так и лезут в глаза, потому что каждая светится, да еще по-разному.

Вот из мрака в полосу света высовывается пасть, усаженная острыми зубами. И каждый зуб мерцает розоватым светом.

Другая рыба, быстро промелькнувшая мимо иллюминатора, была даже словно украшена разноцветными фонариками. Один из них сиял красноватым, другой, — голубым, а третий — зеленым светом.

Потом медленно проплыла медуза — как глубоко она забралась! Внутри нее переливались бесчисленные зеленые искорки, так что можно было легко рассмотреть не только малейшие подробности ее строения, но и проглоченных ею рачков.

Но одна рыбина была столь необычной, что я не удержался, попросил Базанова на миг остановить батискаф и подозвал Михаила. Она была небольшая, но с какой-то длинной нитью, свисавшей с ее нижней зубастой челюсти совсем на манер бороды. «Борода» казалась раз в семь длиннее самой рыбы!

— Что это за чудилище? Видишь? — спросил я Михаила.

— Лампротоксус флагеллибарба, — «пояснил» он по своему обыкновению.

— А если по-человечески сказать? — мне было немножко обидно, что эта рыба, оказывается, давно имеет название и, похоже, вовсе не удивила Михаила.

— Очень точное название, — обиженно сказал он. — В переводе означает «вымпелобородая».

— Ладно, а зачем ей борода?

— Точно пока не известно. Но, вероятно, выполняет какую-то биологическую функцию…

— Спасибо за исчерпывающие, объяснения. Подвинься, я ее все-таки щелкну.