Все-таки как хорошо знают друг друга старые бойцы гвардейского эстонского корпуса!.. От древних Великих Лук до Курляндии пролегли их нелегкие военные пути. А теперь, встречаясь, вглядываются, раздумывают… Да, конечно, постарел, пополнел, чуть-чуть обрюзг… Но это не беда! Главное, брат, как с душой твоей, с сердцем твоим — не постарели, не обрюзгли?..

Всегда нравился Гендрику Петровичу Гуннар Суйтс. Медвежья повадка, медвежья и сила. А душа — добра и чиста. Подружились они еще на Урале, в дни формирования эстонского стрелкового корпуса Красной Армии, вместе были под Великими Луками и освобождали родную Эстонию, вместе встречали Победу в лесах Курляндии. Сегодня бывший полковой разведчик командовал целым колхозным полком. Под его началом объединенный колхоз «Партизан» стал одним из самых известных своими урожаями и надоями во всей республике, а на груди бывшего старшего сержанта выше боевых наград засверкала Золотая Звезда Героя Социалистического Труда… Но что за человек Освальд Сирель? И почему у полковника Купера могло возникнуть навязчивое чувство, будто они с Сирелем где-то уже встречались?..

Словно угадав мысли фронтового друга, Гуннар Суйтс перевернул лист альбома, остановился на любительской фотографии: Освальд Сирель и Гуннар стояли у трактора перед колхозными мастерскими.

— Весной снимались… Работает он агрономом районного управления сельского хозяйства. Теперь вот думаю его к себе перетянуть. Освальд ведь не только веселиться умеет. Другого такого агронома, скажу тебе, во всем районе не найдешь…

— И давно ты знаешь его? — спросил Купер.

— Спрашиваешь!.. — Гуннар довольно усмехнулся. — Еще в сорок первом в истребительном вместе были.

«В истребительном? — думал Купер. — Но я ведь не был там… Черт, почему же этот парень кажется мне знакомым?»

Далеко за полночь закончилось в доме Гуннара Суйтса шумное гулянье. Тут только и выяснилось, что симпатичная блондинка, партнерша Купера, Вальве — жена Освальда.

Под окнами дома стояла новенькая «Волга» — личная машина Освальда. Он предложил Гендрику Петровичу подбросить его в город, хоть и надо было для этого сделать круг километров в сорок — пятьдесят. Но что они для «Волги», эти километры? Сам Освальд жил в небольшом районном центре близ колхоза.

Поехали впятером: кроме Купера и четы Сирелей, еще какой-то районный работник с супругой.

За руль села Вальве. Освальд сказал, смеясь:

— Так уж у нас заведено: на гулянье муж везет жену, а с гулянья жена везет мужа. Справедливо!

Ехали неширокой проселочной дорогой. По сторонам то там, то тут мелькали редкие огни хуторов, небольших деревушек, кое-где маячили контуры колхозных и совхозных животноводческих ферм. Было тепло, но небо затягивали тяжелые, хмурые тучи. В разрывах мелькала бегущая наперегонки с машиной полная луна. Резко очерченный профиль Освальда Сиреля то освещался, то словно затуманивался. И вновь Гендрику Петровичу чудилось что-то необъяснимо знакомое…

Всю дорогу Освальд рассказывал анекдоты, запас которых, видимо, был неиссякаем.

Старого полковника подвезли к его квартире, прощались весело, выражали надежду на новые встречи.

Не зажигая света в спальне, Гендрик Петрович подошел к окну глянуть на уходящую «Волгу». Освальд сменил жену за рулем, развернул машину так, что включенные фары ярким светом брызнули в окно. И Купер невольно прикрыл глаза…

Смешанные чувства владели полковником, когда он укладывался спать. Вечер у Гуннара Суйтса удался, и в том, бесспорно, была заслуга Освальда Сиреля. И все-таки что-то тревожило и даже мучило полковника. И знал он, что не успокоится, пока не вспомнит, где видел давным-давно Освальда, отчего запомнил характерную складку меж его бровей. Старый чекист ревниво относился к своей памяти — для него она была не складом бесполезных воспоминаний, а боевой историей, определявшей и сегодняшний день.

До утра не сомкнул глаз Гендрик Петрович. Перебирал эпизод за эпизодом те годы, когда судьба сводила его то со смельчаками патриотами, то с вражеским охвостьем, таившимся в эстонских лесах. И все чаще возвращался он мыслями к середине июля сорок первого. В те дни войска 8-й армии, бойцы истребительных батальонов бились с фашистами, рвавшимися к Таллину. Обстановка менялась ежечасно, стычек с регулярными немецкими войсками и разными бандами было множество. Но при чем тут Освальд Сирель? Почему память все настойчивее уводит полковника именно к тем дням?..

Холостяцкая, но вполне уютная комната Гендрика Петровича уже наполнилась прозрачным утренним светом, на дворе пропели третьи петухи.

Кажется, он задремал. Даже не понял, в дреме или наяву вновь развернулась перед окнами «Волга» Освальда Сиреля, полоснув по ним ярким светом фар, и вдруг перед глазами возникло полотно железной дороги, ясное небо над ним, густой сосновый лес с обеих сторон. Знойным солнцем залит застывший на песчаной насыпи эшелон из разноцветных и разноклассных вагонов с изрешеченными боками, разбитыми окнами. Эшелон женщин и детей, направлявшийся в советский тыл. Малосильный паровичок взрывом мины опрокинут навзничь, от него все еще идут густые клубы белесо-мутного пара. Вдоль полотна, под вагонами, на скатах дороги, между пнями и кочками стонут, надрывно зовут детей окровавленные, почерневшие от боли и горя женщины. И дети — от грудных до подростков…

Немцы были еще далеко, и расстрел эшелона с женщинами и детьми организовали бывшие кайтселийтчики[2]. Отряд капитана Купера долго шел тогда по следам банды, тесня врагов к затерявшемуся среди лесов озеру. В отряде были бойцы, хорошо знавшие каждое дерево и каждый овраг на десятки километров окрест, ведь родная земля вокруг, знакомая с детства, как лицо и руки матери. Но и в банде знатоки и следопыты были не хуже…

Однажды утром, поднявшись на пригорок в редком лесу, капитан Гендрик Купер увидел в бинокль бандитов чуть ли не рядом, в полукилометре от себя, — за непроходимой топью. Кайтселийтчики чувствовали себя здесь в безопасности, разожгли костер. Освещенный его пламенем, отчетливо вырисовывался высокий, молодой еще мужчина в расстегнутом офицерском кителе. Резко очерченный прямой нос, тонкие губы, смолисто-черные, в цыганских завитках волосы. Через окуляры мощного бинокля было видно даже, как он нахмурился, сдвинул брови, и тогда над переносицей вдруг прорезалась изломанная сдвоенная складка — странно, теперь казалось, точь-в-точь такая, как вчера у Освальда Сиреля…

Сон и явь, давние и вчерашние впечатления причудливо сплелись. Купер усилием воли стряхнул дремоту. И вновь память открылась, ясная и живая.

…Тогда, в 1941-м, к вечеру бойцы Купера прижали банду Цыгана к озеру, и вспыхнул жестокий бой.

Бой длился всю ночь. А она была сравнительно темной — безлунной и беззвездной, только вспышки выстрелов на мгновение вырывали из мглы фигуры бойцов. Когда же наступил рассвет, в приозерном можжевельнике, в камышовых зарослях обнаружили десятка два трупов да почти столько же раненых. Остальные, воспользовавшись темнотой, переплыли через озеро и скрылись в дремучем лесу за ним.

И вновь то здесь, то там полыхали пожары, гибли под бандитскими пулями, ножами, топорами советские люди. Цыган лютовал. И так стремительно перемещалась с места на место, с хутора на хутор его банда, что оставался неуловимым.

Впрочем, недолго капитан Купер преследовал тогда Цыгана. Немцы оккупировали Эстонию. И капитан уже сражался на подступах к Ленинграду.

…Майор Гендрик Купер, вернувшись с войны, не снял военной формы. Только цвет погон у него стал иным.

Не один год пришлось ему еще гоняться за врагом — по лесам и топям Эстонии. То в одном, то в другом месте вдруг показывали когти банды «лесных братьев». Свои воровские рейды в большой свет «братья» предпочитали делать в темноте, пока люди спят. Спала и семья нового парторга волости Иннувере, когда в дом ворвались лесные гости…