Удар смотрел на меня безжизненным взглядом; гордыня моя его сразила».

Вскоре он пожаловался Девиолену на яростное безумие его подопечного. Добрейший папаша Кнут внутренне улыбнулся: этот чертов сын Александр, другого нечего от него и ждать; о, да, дорогой коллега, это никуда не годится, и в будущем никогда больше не повторится, Девиолен лично за этим проследит. Тем не менее он предупредил и Мари-Луизу о выходке их осатаневшего шалопая, и когда Александр вернулся домой, он, естественно, застал мать в слезах.

На следующий и во все последующие дни «гомерический хохот» стоял во всех отделах. Слыхали о последней штуке Дюма? Он намерен написать лучше, чем наш Казимир Делавинь, воистину верное сравнение: тщеславен, как негр! Из семидесяти двух служащих герцога Орлеанского не смеялись только Лассань, Адольф и только что принятый на работу бухгалтер Амадей де ля Понс, которого мы никак не ожидали здесь увидеть, ибо рента при Карле X неуклонно продолжала расти. Не нужда, стало быть, толкала его на поиски работы; возможно, он соскучился без Александра в Виллер-Котре, а, возможно, герцог Орлеанский в своем медленном движении к трону имел потребность в надежных людях под рукой.

Александр досадовал на себя за нерасчетливость. Его номер с Ударом был выполнен преждевременно. И, что еще хуже, он позволил себе распалиться, не поняв, что его начальник на самом деле протянул ему руку помощи. «Занимайтесь литературой, как Казимир Делавинь» означало не столько: станьте обветшалым классиком, в конце концов, именно легитимисты и реакционеры Гюго и Ламартин создают новую поэзию, сколько: станьте тоже певцом орлеанистов. В знак согласия с этой стратегией Александр качает головой, в скором будущем, как только он станет богатым и знаменитым, он во весь голос объявит себя наследником республиканского Генерала.

Случай доказать начальству свою литературную лояльность представился со смертью генерала Фуа, 28 ноября 1825 года. Тем более что он был искренне опечален кончиной своего покровителя. Под проливным дождем в толпе из десятков тысяч людей он в траурной процессии провожает генерала до церкви Нотр-Дам де Лорет. Пустая карета с гербами герцога Орлеанского среди траурных экипажей отмечена всеми, похороны либерального депутата превращаются в массовую демонстрацию против власти.

На следующий день по Парижу ходит анонимная песенка. Наряду с другими «теплыми словами» в адрес Фуа там фигурируют «мятежник» и «клятвопреступник», а герцогу Орлеанскому предсказывается судьба его отца, который был обезглавлен на гильотине. При участии ультрамонархистов текст был распространен в количестве ста тысяч экземпляров. Тут же у Александра рождается реплика на эту гнусность:

Его «Элегия на смерть генерала Фуа» содержит более двух сотен довольно посредственных стихов, а образ покойного в виде старого осколка остается вершиной мысли того, кого сегодня даже самые рьяные его сторонники все же не осмеливаются затащить на вершину Парнаса.

Что за важность! В данном случае добрые политические намерения преобладают над поэтической удачей, и Александр во что бы то ни стало решил их проявить. За отсутствием королевских и даже герцогских субсидий он изымает у Мари-Луизы триста франков из ее последних сбережений, и с каких это пор издание за счет автора считается позорным?! И произведение выходит под именем не Дави, а Александра Дюма.

Он щедро раздает экземпляры. Поздравления коллег, снисходительная сдержанность Лассаня: «Незрело; но есть несколько неплохих стихов и два-три образа», одобрительная улыбка Удара, г-н де Броваль был тронут присланной ему книжечкой с посвящением, он обязательно передаст Его Королевскому Высочеству выражения глубокого уважения, так и продолжайте, мой маленький Дюма, вы на пути настоящей литературы! Главное — попасть в хорошую компанию: «Элегия» замечена, ее цитируют, она получила хвалебную статью Этьена Араго в только что созданной газете «Фигаро», ее полностью перепечатал сборник «Поэтический венок генералу Фуа», коллективный труд при весьма выспренном участии красавицы Дельфины Гэ, будущей мадам де Жирарден, в которую влюблен Альфред де Виньи. В это же время, в конце 1825 года, но в России, Александр Пушкин, правнук «арапа Петра Великого», лишь тремя годами старше Александра, только что закончил «Бориса Годунова».

Поражения, если они повторяются, могут вызвать у автора неуверенность, горечь, досаду, топтание на месте, несвободу стиля. И, наоборот, начало признания дает развитию творчества полную меру, от уже сделанного — к восходящей спирали желания создать нечто новое, лучшее. Александр начинает писать новеллы, уверенный, что добьется при издании такого же шумного успеха, как мадам де Дюрас и мадам де Сальм, сборники которых публика вырывала друг у друга из рук. Ибо, подобно морскому дракону, который время от времени поднимается из глубин, во Франции, начиная с 1462 года, когда вышли «Сто новых новелл», периодически возникает интерес к этому жанру, и в 1820 году он снова в моде.

Одну за другой Александр пишет «Лоретту», «Марию» и «Бланш из Больё, или Вандеенку», три феминистские новеллы, если можно так считать, в той мере, в которой каждая из героинь проживает свою страсть вне социальных условностей. В 1835 году в сборнике «Воспоминания Антони» он снова напечатает «Марию» под названием «Возница кабриолета» и «Бланш из Больё» под названием «Красная роза». Три этих прозаических попытки представляют особый интерес, хотя отмечены неопытностью дебютанта.

Так, в «Лоретте», повествующей о трагической любви молодого наполеоновского офицера, отправляющегося в Россию, и дочери милосердного пастора с берегов Рейна, прием ретроспекции в композиции, не слишком уместный на короткой временной дистанции, выглядит довольно неуклюже. Что не мешает заметить в этой новелле проявление оригинальной концепции: столь дорогое сердцу романтика предопределение, конечно же, присуще индивидуальной судьбе персонажа, но, в свою очередь, обусловлено болезнью и войной.

В «Марии» Александр обращается к факту из жизни того круга людей, который он отлично знал. Героиня, дочь заслуженного офицера, уволенного со службы, оказывается соблазненной и беременной. Совратитель отказывается взять ее в жены. В отчаянии она бросается в Сену. Некий молодой человек прыгает вслед за ней и спасает, а вслед за тем провоцирует виновника бедствия на дуэль и убивает его. Забавно видеть, как Александр, в 1826 году выступивший против смертной казни, не колеблясь, убивает своим пером производителей побочных детей. К счастью, в жизни он к ним более чем милосерден.

В «Бланш из Больё» он возвращается к недавней Истории. Бланш — дочь командира шуанов, в которую влюбляется республиканский генерал Оливье (по второй версии — в «Красной розе» — его зовут Марсо). В залог своей любви он дарит ей красную розу, но все его усилия оказываются тщетными, чтобы спасти ее от гильотины. И когда он все же добивается помилования своей возлюбленной и мчится на место казни, он застает момент, когда палач показывает толпе голову Бланш с лепестками алой розы на губах. Это даже не столько новелла, сколько очень короткий исторический роман, зародыш будущих больших романов Александра: здесь существует уже реалистический и точно написанный исторический фон — война в Вандее, обоюдная жестокость враждующих сторон, отличное чувство драматического развития сюжета, живой ритм, попытка эпического тона, смешение героев реальных с вымышленными. Среди первых — некто генерал Д’Эрвийи, персонаж второго плана, но весьма важный, близкий друг генерала Оливье, но полная его физическая противоположность: «Его геркулесовское сложение, почти сверхчеловеческая сила, короткие курчавые волосы, смуглый цвет кожи — все возвещало в нем о том, что солнце, более жгучее, чем наше, освещало его рождение. Жизнь его, наполненная подвигами, которые сделали бы честь старому опытному генералу, ставилась им на карту при всяком подходящем случае: всегда первый в атаке, всегда последний в отступлении» и т. д. на протяжении двух страниц текста. В версии 1835 года Д’Эрвийи окончательно сольется со своим прототипом — Дюма де ля Пайетри.