27 июля Лаура разрешается младенцем, а Александр все еще вынашивает задуманное великое произведение. К тому же он никак не может решить, стоит ли ему нарушать душевный покой Мари-Луизы сообщением о том, что она стала бабушкой. Начнет терзаться, плакать, чего он совершенно не выносит, страдать из-за того, что не хватит денег прокормить лишнего человека, даже двух человек, учитывая мать младенца, хотя Лаура вовсе не бедствует со своим ателье мод и множеством работниц в подчинении. И потом как знать?! С ее-то набожностью она не преминет затеять разговор о ребенке, рожденном в грехе, о том, что должен делать в этом случае честный человек, а Александр не представляет себя женатым раньше, чем он добьется славы и ему стукнет тридцать лет, точь-в-точь как это было у Генерала, его идеальной модели для подражания. И почти семь лет «побочный сын мадемуазель Мари Катрин Лабе»[33] будет носить имя своей матери.
Начиная с 16 сентября Людовик XVIII может спокойно догнивать в своем гробу, а в моду для либералов входит обязательное ношение плащей а ля Кирога, так звали товарища Риего по оружию. Не беда, что у Александра нет денег, он готов принести любую жертву, но не отступить перед необходимостью продемонстрировать свои бунтарские взгляды. Именно в таком плаще 3 января 1825 года появляется он в кафе вместе с Бецем и Талланкуром, двумя наполеоновскими гвардейцами, оба тридцати лет, его сослуживцами по канцелярии. Его манера драпироваться в свой антибурбонский плащ вызывает насмешку одного из завсегдатаев. Александр провоцирует его на дуэль: в его завоевании Парижа репутация заядлого дуэлиста не повредит, а Бец и Талланкур станут его секундантами. Оба старых солдата обеспокоены, хорошо ли он владеет оружием, и Талланкур ведет его в тир. Александр показывает свое мастерство в обращении с пистолетом. Противник же, имя которого неизвестно (он назвался Шарль Б.), выбирает шпагу. Александр должен вспомнить уроки отца Мунье. После работы он чинно возвращается домой, «ничего не сказав о том, что произошло; я только ни на шаг не отходил от матери». Спит он плохо.
«Сангвиник по темпераменту, я легко бросаюсь навстречу опасности; если опасность на месте, если я могу ее атаковать в ту же минуту, мужество мое не ослабевает, самый ток крови его поддерживает.
Напротив, если требуется ожидать несколько часов, нервная система ослабевает, и я начинаю раскаиваться в затеянном.
Мало-помалу включается разум, и моральная сторона начинает возобладать над физической, энергично диктуя ей верную манеру поведения.
Прибыв на место, я все еще был внутренне зажат, но без всяких внешних следов волнения».
Утром он прячет под плащ шпагу Генерала и горячо целует Мари-Луизу. Шарль Б. на свидание не явился. «Признаюсь, что, со своей стороны, я был счастлив. Я надеялся, что дело обойдется извинениями, и очень этого хотел». Но Бец и Талланкур судили иначе. Они идут в дом к Шарлю Б., находят его в постели, что он сам объясняет страшными мышечными болями в результате долгого катания на коньках. Бец и Талланкур настаивают на дуэли. Новое свидание назначено на следующее утро. Снова Александр не пытается увидеть ни Лауру, ни ребенка, он возвращается домой, они с Мари-Луизой ищут в пироге запеченный боб и, разумеется, он достается Мари-Луизе, которая и объявляется королевой.
На этот раз Шарль Б. явился к барьеру Рошешуар. Два противника и четыре секунданта взбираются на монмартрский холм. Шел снег. Жалкое пещерное население этих мест составляет их эскорт, хоть какое-то развлечение. Шпаги оказываются разной длины. Александр отказывается тянуть жребий, пусть ему останется короткая шпага, шпага Генерала. Удалец Шарль Б. требует обнажиться до пояса. Александр повинуется, хотя и считает это требование чрезмерным по причине холода и отсутствия застежки на его панталонах. Чтобы они не пали к его ногам, он затягивается подтяжками. Надо как можно скорее забыть о своей смешной бедности. Встают в позицию, гарда эфеса у Шарля Б. выглядит довольно странно, она почти полностью его прикрывает. С рыцарским благородством Александр советует ему получше прикрыться. Шарль Б. высокомерно отказывается. Александр подозревает хитрость и осторожно атакует, пытаясь прощупать противника, «простой укол из третьей позиции», он ранит Шарля Б. в плечо. «К счастью, я даже не сделал выпада, а то бы я продырявил его насквозь. Бедняга никогда не держал в руках шпаги».
Ничего не изменилось с 1789 года. Карл X коронуется в Реймсе 29 мая 1825 года по всем правилам Старого Режима. Эта архаическая церемония вдохновила Гюго и Ламартина на строфы, полные энтузиазма. За что оба будут вознаграждены орденом Почетного легиона. Чуть раньше, в марте и апреле ультрамонархисты заставили большинство зависящих от них депутатов проголосовать за крайне реакционные законы, в частности, о так называемом эмигрантском миллиарде, то есть о возмещении эмигрантам в двадцатикратном размере их доходов по состоянию на 1790 год, и о святотатстве, в котором надругательство над религией карается смертной казнью. «Этот закон бьет по человечности, не защищая при этом религии»[34],— замечает тогда надменный автор «Гения христианства». У Александра же настроение самокритическое:
«Лёвен и я, мы упорно продолжали работать вместе, но все это не давало никаких результатов; то, что заставляло нас громко кричать о несправедливости директоров и о плохом вкусе комитетов (чуть тише), я и сам, воздавая нашим произведениям по заслугам и будучи честным перед собой, на месте директоров не принял бы».
Он размышляет о предсказании Лассаня, обещавшего большие перемены в литературе. Явно они уже происходят в водевиле под воздействием Скриба. До него «то была просто канва, по которой вышивали актеры», распевая на известные мотивы. С 1818 года Скриб начинает писать настоящие пьесы с предусмотренной музыкальной партитурой, тяготеющей к комической опере. И вскоре некоторые водевили будут обходиться вообще без куплетов. Александр решает продолжить атаку на этом фронте, но на этот раз с помощью профессионала, «чтобы он вставил в наши пьесы не знаю что, но чтобы это было завершающим мазком в картине». Адольф охотно принимает это предложение. Их выбор останавливается на Джемсе Руссо, популярном авторе, и его приятеле Ромьё, оба выпивохи и любители розыгрышей. Ромьё плохо кончит: станет префектом. Руссо попросится к нему в секретари. Ромьё попросит два дня на размышления, а потом откажет, мотивируя тем, что все собранные о нем сведения в один голос свидетельствуют: его лучший друг слишком любит выпить.
Александр и Адольф заманивают его обедом и шампанским к Лёвенам с условием, что прежде он прочитает все ими написанное. Доброго слова не удостоилось ни одно из произведений: «Мелодрамы построены на слишком известных романах. <…> Водевили основаны на банальностях». Мрачнея, Руссо выпивает первую бутылку. Чтобы его развеселить, Александр с воодушевлением рассказывает охотничью историю — о близоруком парижанине, приехавшем в Виллер-Котре, воображающем роскошную картину с множеством гусей и другой птицы и спутавшем ноги коллеги с оленьими ногами. При виде второй бутылки Руссо оживляется: наконец-то новый сюжет, надо только завернуть его в любовную интригу. Близорукий охотник, назовем его Папийон, должен жениться на молоденькой девушке, которая любит другого, а ноги, по которым палит Папийон, это ноги ее отца; в результате охотнику отказывают, соперник торжествует, финальный хор, занавес, бурные аплодисменты и жажда, жажда. Адольф откупоривает третью бутылку, за какой-нибудь час план «Любви и охоты» готов, но Руссо не слишком-то в нем уверен.
Двадцать одну сцену будущей пьесы разделили на троих: семь первых Александру, семь следующих Адольфу и последнюю треть — Руссо. Через неделю они встречаются вновь на ужине с возлияниями. «Прочли мою часть; она имела самый большой успех; один куплет особенно восхитил Руссо».
