В Главном управлении говорили, что этими «паузами» — казалось бы, случайными, — Николау пользовался специально для того, чтобы проверить реакцию собеседника.
— О каком деле? — спросил Николау так, словно только что свалился с неба.
Эмиль, прекрасно знавший его «игру», спокойно напомнил:
— О деле Беллы Кони.
— Ах, да, «дело Беллы Кони». Много воды утекло, много пыли осело… Я — ничего не думаю… Кто я такой? В конце-концов вы начнёте спрашивать моё мнение обо всех преступлениях, совершённых в городе за последние двести лет!
— Вы всё же считаете, что это было преступление? — насторожился Эмиль.
— Нет!.. Просто Бёлле Кони вдруг страшно захотелось умереть. Так что ты у меня просил? Ах, да, карточки… Хм… вот они… у меня здесь целая папка. Погляди, не пригодится ли тебе что-нибудь, — продолжал Николау, вручая Эмилю пожелтевшую папку. С «делом Оленя» ты справился, посмотрим теперь… Только не требуй от меня отпечатков пальцев на кофейной чашечке двадцатилетней давности, — пошутил он.
Но Эмиль твёрдо решил вытянуть из Николау всё, что можно. То, что он упомянул кофейную чашечку, доказывало, что он помнит некоторые детали, связанные со смертью танцовщицы.
— Значит… вы об этом случае ничего не помните? — как бы между прочим спросил Эмиль.
Это тоже был приём, изобретённый сотрудниками майора. Притворяясь, что понимают его и сочувствуют его огорчениям, они покорно проглатывали его мелкие придирки, а потом начинали задавать вопросы, окольным путём выведывая немало ценных данных, которые Николау выкладывал после некоторого сопротивления.
Это было небольшое удовлетворение, которое майор получал за огромную помощь, которую он оказывал своим сотрудникам. По правде говоря, Николау и сам знал их «игру» и с удовольствием шёл в ловушку. Поэтому, мрачно нахмурившись, он продолжал:
— Ничего не помню!
— Жаль… — сказал Эмиль, казалось бы, смиряясь. — А я хотел задать вам несколько вопросов.
— Задал бы двадцать лет тому назад! — взорвался Николау. И добавил иронически: — Ах, да, я и забыл, ты ведь тогда только что родился… Да, кстати, отчего ты занялся именно этим делом? Почему ты, чёрт возьми, не оставляешь мертвецов в покое? Убийце осталось всего несколько дней, и он сможет совсем успокоиться. Наверное… дней десять-пятнадцать… а ты хочешь отобрать у него этот единственный в своём роде шанс! — продолжал майор вполушутку-вполусерьез. И вдруг резко вернулся к вопросу Эмиля: — Что я об этом думаю? В газетах появилась гипотеза, что убийцей был один из пяти претендентов на постель танцовщицы. Извини за грубость, но дело обстояло именно так… Но, в конце концов, почему это не мог быть один из шести или семи, верно?
— Что вы знаете о следователе?
— Как же его звали… Погоди, дай вспомнить. Пауль Михэйляну… Что я знаю?.. Почти что ничего… Очень хороший следователь, великолепный! Его считали одним из лучших комиссаров полиции. Тонкая интуиция, богатое воображение и способность к глубоким выводам. Но на этом деле он сорвался! Или, может быть, был вынужден отказаться от него, когда узнал, что виновный — важное лицо. Недаром же он вскоре вышел в отставку… Не знаю, что он делает сейчас. Я его хорошо помню. Да, да, это был способный полицейский следователь. В то время я тоже работал с ним несколько месяцев… Он был довольно-таки известным, в печати часто говорили об его разоблачениях. Специальностью его были уголовные преступления. Кажется, уйдя из полиции, он работал в разных местах. В последний раз, когда я о нём слышал, он был чем-то вроде юрист-консультант на нефтеобрабатывающем комбинате в Брази… Ну, хватит! Нечего болтать, ты ведь у меня не один, — оборвал себя Николау.
— Ухожу! И… большое спасибо!
— Обрати внимание на то, что один из заподозренных умер. Может быть, как раз он-то и был убийцей! — крикнул ему вслед Николау.
«Да, только этого не хватало!» — думал Эмиль, поднимаясь по лестнице к себе в кабинет. И пожурил себя: — «Нет, это и в самом деле чересчур… с чего это я решил поймать убийцу через двадцать лет после совершения преступления, когда он, может быть, уже привык к мысли, что ускользнул от кары… Через двадцать лет… Как у Дюма…»
Продолжая раздумывать всё о том же, Эмиль вдруг поймал себя на мысли, что ему было бы очень жаль, если бы оказалось, что убийца умер и таким образом ускользнул от наказания. «Во всяком случае, нужно восстановить справедливость», — попытался он оправдать свой интерес к этому делу.
Вернувшись в свой кабинет, Эмиль сел за стол, немного ослабил узел галстука, к которому никак не мог привыкнуть, и решил до прихода Аны полистать полученные от Николау бумаги.
Из пяти человек, двадцать лет тому назад заподозренных в преступлении, живы были четверо:
1. Филип Косма, 62 года. Вдовец, дочь замужем за доктором. После 1948 года работал в государственном секторе, в сети общественного питания. Был простым официантом, затем, благодаря своему трудолюбию и опыту, стал директором — сначала в ресторанчике «Грэдиница», затем в «Чине» и наконец — в «Лидо». Два года назад вышел на пенсию. Несколько месяцев тому назад снял маленький ресторанчик на улице Штефан чел Маре и превратил его в прекрасное заведение, в чём сказался его талант хорошего хозяйственника. Благодаря репутации «аристократа» своего цеха, безупречному обслуживанию клиентов и слабости к людям искусства он привлёк в это скромное заведение несколько видных представителей бухарестской богемы. Во главе этой маленькой группы стоит Георге Негинэ, кинорежиссёр, украшающий заведение своей массивной фигурой и гайдуцкими усами; место «секретаря» занимает прозаик Стелиан Кроатул, он же Вульпашин. Девиз заведения: «Ура — и на вокзал!» — так как после его закрытия главарь, в сопровождении всей «банды», переходит в вокзальный ресторан, открытый до утра. Филип Косма любит болтать с этими посетителями, нередко откладывающими плату «до лучших дней», рассказывая им о Бухаресте прошлых времён. Следует запомнить одну его важную черту: всё время, пока он был материально ответственным лицом в государственных учреждениях общепита, его поведение было безупречным. На его карточке Николау сделал следующее замечание. «Кажется, смерть танцовщицы его очень взволновала. Любовь? Или что-то другое?»
2. Актёр Джордже Сырбу. 58 лет. Трижды разведён. Бездетный. Проживает на улице Брезояну. С 1948 года играет в Городском театре; считается одним из его лучших актёров. Преподаёт в Театральном институте, где ведёт класс. Хороший преподаватель, хороший актёр, выпестовавший целую плеяду молодых талантов. Прекрасный чтец, сам пишет стихи, часто выступает по телевидению. Хорошо зарабатывает.
Примечание Николау:
«О нём говорят многое. Например, что он бабник… (а сколько их, таких!..) Делает вид, что он не от мира сего, чтобы избавиться от повседневных забот. См. его книгу “За кулисами”. Всё же внимание! — человек странный. Но не больше того…»
3. Серджиу Орнару. Бывший капитан кавалерии, 65 лет. Женат, на пенсии. Живёт в домике на озере Снагов. В 1948 году ещё служил в армии. Участвовал в вооружённом восстании и проделал всю антигитлеровскую кампанию 1944–1945 гг. Впоследствии имел неприятности, был уволен из армии, а через три года взят снова, с восстановлением во всех правах. Сейчас занимается рыбной ловлей — это его хобби. Двое сыновей: один — доктор в городе Питешть, второй — инженер в Брашове.
Примечание Николау:
«Честный человек. Любил женщин, вино и стихи. Товарищи по полку называли его “лирическим наездником”. Затем, подчёркнуто: Был жестокий ревнивец и такой “лирик”, что… мог убить Беллу Кони…»
4. Бывший депутат Джелу Ионеску. 58 лет. Женат, одна замужняя дочь, актриса провинциального театра. Несколько лет находился под арестом за нелегальное хранение золота. В настоящее время адвокат в одной из коллегий Бухареста.
Примечание Николау:
«Хороший адвокат, но не слишком честный. Не думаю, что имел смелость совершить преступление… Впрочем, кто знает?..»
5. «Ускользнувший», Оресте Пападат. Умер несколько лет тому назад; бывший крупный богач, владелец земли и доходных домов. На полях его досье Николау отметил: «Жена Пападата ещё жива и проживает на площади Росетти, в здании бывшей гостиницы “Флорида”, теперь — студенческого общежития. Это здание было собственностью Пападата и после национализации ему оставили две комнаты, в которых он жил с женой. Сын и дочь уехали в Грецию осенью 1948 года».
