Она играет ими всеми.

Годы проходят. Она должна обеспечить своё будущее — осень своей жизни, которая приближается неумолимо…, когда она больше не сможет быть певицей, танцовщицей, красавицей…

И она находит способ, подходящий для шестнадцатилетней девушки:

«Я беременна!»

Те, у кого есть деньги, должны дать отступного.

А те, у кого — душа?..

И певица рассказывает им всем по очереди о своём положении.

Пока что известны лишь двое, заявившие, что певица их шантажировала, угрожая отцовством: Сырбу и Ионеску.

Следует спросить и остальных.

Депутат мог заплатить, чтобы избежать скандала. Но были ли деньги у актёра?

Оресте Пападат, разумеется, тоже мог заплатить.

Это следует проверить. Но Пападат умер. А его жена? Может быть, она что-нибудь знает?

А как прореагировал бы Филип Косма, если бы Белла заявила, что он отец ребёнка, который, будто бы, должен появиться на свет?

Несомненно, здесь что-то кроется… Здесь, то есть в реакции каждого на заявление Беллы: «я беременна!»

Но на улице было слишком хорошо для того, чтобы они могли спокойно сидеть взаперти, перечитывая протоколы, составленные двадцать лет тому назад.

Взрыв золотистых солнечных лучей мог оказаться достаточным серьёзным мотивом для того, чтобы бросить все дела. Единственное, о чём мечтал сейчас Эмиль, — это найти предлог для нового путешествия на озеро Снагов, к доблестному капитану кавалерии Серджиу Орнару, трижды награждённому! Но какой предлог мог бы убедить Ану? Эмиль сосредоточенно протирал очки.

— Моральный облик артистки, как он вырисовывается Из всех показаний, не делает чести слабому полу! — прервала его мечты Ана Войня.

— Что? — с отсутствующим видом переспросил Эмиль.

— Где ты был? — засмеялась Ана.

— В Снагове, — признался Эмиль.

— Да, неплохо было бы поехать сейчас в Снагов! — заявила Ана. Это совпадение их желаний доставило Эмилю большое удовольствие. — Я говорю о моральном облике жертвы, — повторила Ана.

Но Эмиль её не слушал. Он вдруг вспомнил одну деталь, связанную со вчерашним посещением дочери актрисы, и на несколько мгновений словно выбыл из времени и пространства. Он был уверен, что там, в том доме, возле Флорики Аиоаней, он был страшно близок к истине. Это ощущение возникло у него собственно не тогда, во время визита. Нет, тогда появилось лишь подозрение, что старуха что-то знает. Да, именно так. Какая-то деталь, промелькнувшая у него в уме, мимо которой он прошёл так легко… И теперь невозможно было вновь различить её в массе впечатлений… Тем более что неудобно сидеть здесь, перед Аной, с отсутствующим видом… Он решил восстановить ход визита с самого начала и, если это ещё возможно, обнаружить таким образом «нечто», так поразившее его тогда.

Он думал о том, что Ана, со свойственной женщинам быстротой реакций, подсказала ему ключ к этому делу. Её вопрос о впечатлении, которое произвело на каждого поклонника заявление актрисы об ожидаемом ею ребёнке, был, возможно, решающем. Это не только могло объяснить главную побудительную причину преступления, но и помогало восстановить моральный облик — не только жертвы, но и убийцы.

— На сегодня заседание закрывается! — пошутила Ана, видя его задумчивость.

— Нет, извини… я думал…

— Да, и я говорю: ты думал… один!.. — засмеялась она.

— Нет… я разговаривал с тобой… выдвигая гипотезы, — поспешил уточнить Эмиль, желая, чтобы его правильно поняли. — Какой ход рассуждений привёл тебя к заключению о «друзьях с деньгами и друзьях с душой или — для души»?

— Рассуждений… нет, извини, это слово не подходящее… Скорее, чувств, ощущений… — поправила она его и продолжала — Итак, моё ощущение таково: беременная женщина хочет избавиться от ребёнка… Где причина? Связь, которая её компрометирует? Или отсутствие денег на содержание ребёнка? А может быть, напротив, она хочет сохранить ребёнка… Это с определённой точки зрения — с точки зрения незаконного отца — похоже на шантаж. Будущий «отец поневоле» обеспокоен, он заявляет, что его шантажируют, просит, угрожает… Но могло быть и иначе: будущий отец ничем не связан, он любит будущую мать, соглашается, даже хочет узаконить ребёнка… но на этот раз отказывается женщина. Она не хочет ребёнка, предпочитает остаться свободной, а законный брак может помешать этому. Возможно, что женщина, то есть в данном случае наша артистка, и не думает никого шантажировать, её и в самом деле пугает перспектива материнства, она просит у мужчины совета, помощи и получает отказ, так как ему этот ребёнок нужен. В таком случае нажим будет совсем иного рода…

Ана вдруг остановилась. Это «ощущение», как она его называла, развивалось так логично… Хоть и несколько сентиментально… Как бы то ни было, оставалось лишь сделать вывод. Произнести приговор.

— И? — спросил Эмиль.

— И… женщина кончает самоубийством!

Эмиль слушал Ану внимательно. Он глубоко доверял её интуиции, основанной на подлинной этике и на хорошем знании человеческой психологии. Гипотеза — многосторонне обоснованная, отнюдь не жёсткая, отнюдь не предвзятая, что доказывают предложенные ею различные варианты… как и в случае с её отцом, в разработке своего «субъективного варианта», приведшего затем Эмиля к открытию, Ана отправлялась от простого предположения. Если её отец и в самом деле покончил самоубийством, он должен был оставить ей письмо — решила тогда Ана. А теперь…

— Значит… Белла Кони — самоубийца? — спросил как бы самого себя Эмиль, задумчиво глядя на Ану.

Она пожала плечами. Точный вопрос требовал столь же точного ответа. Но чтобы дать такой ответ, она должна была знать этого «друга с душой» или «друга сердца», этого неизвестного. Кто же из пятерых? А если — шестой?

Эмилю вдруг вспомнилась одна фраза из допроса Сырбу: «Для этого она слишком любила жизнь!» Из других показаний также явствовало, что речь идёт о женщине, любящей жизнь, вечно смеющейся, играющей, ведущей себя, «как шестнадцатилетняя девушка». Нет, самоубийство исключалось.

— Кто, по-твоему, наиболее уязвим — из тех пятерых? — спросил Эмиль.

— Из пятерых поклонников артистки?

— Да.

— Пока — Филип Косма. Ведь он не скрыл того, что любил её, что читал ей мораль, пытаясь вырвать её из среды, в которой она жила… что после её смерти интересовался судьбой её дочери. Филип Косма любил Беллу…

— Значит, он не мог её убить!

— Неизвестно… — тихо сказала Ана. — Он её любит, она хочет продолжать прежний образ жизни…

Она остановилась. Разговор опять ушёл в сторону.

Эмиль тоже почувствовал это и не стал настаивать на своём вопросе.

— Кого мы посетим сегодня? — переменила разговор Ана.

— Никого! Будем размышлять…

— Тем более что нам остался один Оресте Пападат!

— Если бы ты согласилась… — начал Эмиль.

— Ох, знаю! Самое трудное — всегда на долю подчинённых, — прервала его Ана. — Если бы я согласилась пойти к мадам Пападат и расспросить об её отношениях с умершим мужем? Нет, благодарю!

— Нет… ты меня не поняла… Не то что расспросить… не стоит и пытаться чинить ей допрос… это было бы бесполезно… Нас интересует лишь одно: знает ли она, что её мужа шантажировали? Вот и всё! Ни одного вопроса в связи с возможной виной Оресте Пападата. Теперь ты поняла? — медовым голосом спросил Эмиль.

Ана засмеялась.

— О, нет, маэстро… Не стоит говорить таким сладким голосом! Делать нечего! — вздохнула она. — Приказ есть приказ! Иду к мадам Пападат.

В эту минуту зазвонил телефон.

— Эмиль Буня? — спросил на другом конце провода мужской голос.

— Да… это я… — ответил Эмиль, которому показалось, что голос ему знаком. — Кто спрашивает?

— Капитан Орнару! Видите, я вас разыскал!

— Как поживаете, господин Орнару?

— Я приехал в Бухарест и решил позвонить вам. Приехал на своей развалине, за провизией. Список от жены и список мой собственный: крючки, нейлоновая нить…

— Как рыбалка? — спросил Эмиль, чувствуя, что этот звонок не просто дань вежливости.