Это она отыскала его. Письмо Изабел стало потрясением. Оно пришло в больницу через две недели после короткой газетной заметки о Сэме Нэше в серии о лучших врачах Бостона. Репортер пришел, в его кабинет, чтобы поговорить с ним, поскольку пациентки дружно пели ему дифирамбы. Фотограф снял его у окна: белый халат небрежно расстегнут, на лице улыбка.

«Доктор, которого любят женщины», — гласил заголовок, и несколько недель после появления заметки коллеги безжалостно над ним издевались.

Увидев почерк на конверте, Сэм опустился на стул. И стал задыхаться так, словно астма вернулась.

«Я читала о тебе. Хотела позвонить, но подумала, что так будет легче для тебя».

Почерк был по-прежнему неразборчивым: недаром его отец шутил, что никто, кроме Изабел, не способен прочесть ее собственные каракули. Она замужем, двое детей, один приемный, из Китая.

«Прошло двадцать лет. Как думаешь, мы можем повидаться?»

Сначала он решил, что это невозможно. Конечно, нет! Она бросила его, когда ему было девять. Не писала, не звонила, не приезжала. И постепенно растворилась в эфире, как когда-то его мать.

Сэм сунул письмо в карман больничного халата, не зная, как лучше поступить. Столько времени прошло!

Пока он делал обход, письмо словно оттягивало карман. Сэм мог поклясться, что слышит, как шуршит бумага, когда он наклонился над пациенткой, чтобы послушать сердце. И когда присел, чтобы выпить кофе, и когда вернулся домой и все рассказал Лайзе.

— Что ей нужно после стольких лет? — спросил он.

— Может, ничего. Может, тебе просто стоит ее повидать.

— Увидеть? — вскинулся он. — Она исчезла, когда я был совсем мальчишкой. И теперь вдруг появляется.

— Мог бы хоть позвонить ей. Неужели тебе совсем не любопытно?

— Не знаю, — отмахнулся Сэм. — Не знаю, не знаю.

— Не обязательно делать это сейчас, — возразила Лайза.

Письмо раздражало, словно укус комара, который он не мог не чесать. Он не позвонил, хотя листок с номером лежал у телефона в спальне, и он столько раз подносил к глазам бумажку, что номер запомнился сам собой. Стоило ли рассказать отцу или лучше молчать?

Как-то ночью в больнице у трех пациенток случились роды, но матка пока не раскрылась до конца ни у одной. Несколько сестер прошли по холлу, болтая друг с другом. Пациенты спали. Он миновал комнату ожидания. Там сидела женщина, читавшая в лицах книгу с картинками «Кролик-беглец» прижавшемуся к ней мальчику. Мать тоже часто читала ему эту книгу, хотя не очень ее любила. Но Сэм помнил историю о маленьком кролике, то и дело угрожавшем сбежать. Превращавшемся в облака или горы или во что угодно, только бы скрыться от матери. Мама кролика твердила, что всегда сумеет найти своего ребенка и если тот превратится в облако, она станет небом. Если в рыбу — разольется океаном. Словом, готова принимать любое обличье. Лишь бы быть с сыном.

— Нет, это патология, — высказалась его мать. Однако Сэму книга нравилась, и он просил читать ее на ночь.

Сэм сунул руку в карман. Там лежал номер телефона Изабел. Нельзя отрицать, что ему ее недостает. Что она для него не просто знакомая. Что когда-то он считал ее ангелом, связующим звеном между ним и мамой. Что же, люди верят в ангелов, когда попадают в беду и больше ничего не остается. Его пациентки, дети которых умирали, утешали себя мыслью о том, что те стали ангелами. Но теперь Сэм — доктор и знает, что ангелов не бывает.

Он взял сотовый и, пока не успел передумать, позвонил Изабел.

— Алло? — спросила она, и, услышав ее голос, он прижал трубку ко лбу и зажмурился.

Вся жизнь пронеслась перед глазами.

— Это Сэм.

— Сэм! — выдохнула она. — Не знала, позвонишь ли ты. Но очень рада, что позвонил.

— Я сначала не хотел. Но потом…

— Я читала статью. Каким взрослым ты стал!

— Я давно уже не ребенок.

— Знаю.

Они помолчали.

— Так почему ты не писала до этого? Почему не звонила? — вырвалось у него. И хотя он понимал, что это грубо, ничего не мог с собой поделать.

— О, только не по телефону. Не могу говорить, не видя твоего лица. Пожалуйста, не можем ли мы встретиться?

Разговор был достаточно труден. Он представить боялся, каково это — увидеть ее. Что он почувствует?

За спиной спорили двое.

— Они предъявили мне счет на аспирин, подумать только! — возмущался один.

Он действительно хочет ее видеть? Хорошая ли это идея?

Сэм мог повесить трубку и порвать листок с ее номером, и на этом все. Можно сделать вид, что она ничего не писала, и жизнь пойдет прежним путем. У него есть отец, Лайза и работа. Этого достаточно.

— Сэм?

Можно притвориться, что всего этого вообще не было.

— Я приеду. Всего на несколько часов, — пообещал он.

Плод в матке может испытывать разные, совершенно немыслимые чувства. На каком-то этапе даже видеть цвета. Слышать звуки. Наконец он понял, каково это, потому что у него уж точно все чувства сместились.

Сэм приехал домой и нашел старый «Кэнон». Он не снимал камерой вот уже много лет. Теперь он использовал цифровую, не требующую ничего, кроме твердой руки. И все же сохранил эту.

Он повертел камеру в руках. Составил план. Позвонил отцу и с кажущейся небрежностью заметил:

— Изабел мне написала.

Чарли молчал.

— Я хочу навестить ее. Поедешь со мной?

— В другой раз, — выдавил отец. Он никогда не говорил об Изабел с сыном, сколько бы вопросов тот ни задавал.

— Ты любил ее? Так же сильно, как маму? — спрашивал Сэм снова и снова. — Почему она оставила нас?

Наконец он вырос настолько, чтобы понять, сколь подобные вопросы ранят Чарли. Тот всегда уходил в другую комнату. А может, у него не было ответов? Так или иначе, Сэм прекратил допытываться.

И все же за день до отъезда позвонил Чарли. Отец нерешительно кашлянул в телефон:

— Передай ей привет от меня.

К тому времени как Сэм добрался до Вудстока, была уже середина дня. Вудсток оказался красочным, оживленным городком со множеством магазинов и ресторанов. На улицах толпились люди. Он свернул на дорогу, следуя указаниям Изабел, и остановился перед домом, большим зданием в колониальном стиле с зеленым газоном, и при виде валявшейся на нем прыгалки ноги подкосились. А вдруг он сделал ужасную ошибку? И если не слишком поздно, лучше повернуться и сбежать?

Он так и не выключил двигатель. Можно вернуться еще до конца смены Лайзы. И заявить, что ничего не было. Сейчас он чувствовал себя девятилетним. В то время он думал, что у Изабел есть крылья.

Он положил руку на рукоять переключения скоростей, но тут дверь открылась, и выпорхнула Изабел. Волосы были по-прежнему длинными, но почти поседели, что, как ни странно, добавляло ей привлекательности. По-прежнему стройная, но черты лица смягчились, и вокруг глаз появились тонкие морщинки.

Она была так же прекрасна.

Сэм медленно вышел. Она обняла его, но он не мог заставить себя сделать то же самое и отстранился.

— Я так скучала по тебе. Не могу на тебя наглядеться, — прошептала она.

— Ты не скучала бы, если бы не бросила меня.

Изабел вздрогнула.

— Неужели я это заслужила, Сэм? — тихо сказала она.

Он переступил с ноги на ногу. В животе все горело.

— Почему ты захотела меня увидеть? — спросил он наконец.

— Заходи, познакомься со всеми, — пригласила она. — Потом мы поговорим.

Со всеми? Кто эти «все»?

Войдя, он услышал музыку, что-то джазовое. Из глубины дома доносились голоса. Дождя не было. Но он все равно вытер туфли о коврик. Дом был большим и просторным. Полированное дерево, белые стены, на которых висели сделанные Изабел снимки: черно-белые изображения людей. На каждом снимке какая-то часть лица была в тени. И еще один снимок. Увеличенная фотография девятилетнего Сэма, повешенная в стороне от других. Может, она специально так сделала из-за его приезда? Неужели воображает, будто подобные штучки убедят его в ее любви?