— Уверен, что он не выпал?
Она сбросила скорость и пошарила свободной рукой на заднем сиденье.
— Это все сырость и туман. Я включу кондиционер. Вот увидишь, станет легче.
Мать закрыла все окна и включила кондиционер, но они всего лишь замерзли. И на этот раз, когда он закашлялся, в груди засвистело.
— Продержись, пожалуйста. Мы позвоним доктору и попросим, чтобы он связался с другой больницей и продиктовал предписания. Подождешь?
Она взглянула на часы.
— Все обойдется. Я позвоню доктору.
Он снова закашлялся. Воздух не проходил в легкие, что всегда пугало его.
— Ма…
— Мы найдем больницу. Попросим нас принять. Тебя посмотрят в приемном покое.
— Я могу подождать, — солгал Сэм, потому что ненавидел приемные покои. Никогда не поймешь, заставят ли тебя провести в больнице всю ночь, воткнут ли в вену иглу капельницы, чего он совершенно не выносил, поскольку был к ней привязан. А от лекарств сердце колотилось так, что в ушах стоял звон.
— Я продержусь, — едва сумел выговорить он. Оба услышали хрипы и свист, тонкий противный свист, и мать сразу сдулась как шарик.
— О, детка, тебе плохо.
Она развернула машину, испугав его. Сэм ударился спиной о спинку сиденья. Но мать уже свернула на другую дорогу.
— Ладно. Ладно, мы вернемся и найдем город. А потом поедем дальше. Время еще есть.
Она подняла телефон и набрала номер.
— Ответь, ответь, — твердила она, но ей не ответили, и телефон снова полетел на сиденье.
Мать вновь посмотрела на карту и опять развернулась, в который раз изменив направление. Они буквально тонули в тумане.
— Если бы я могла разглядеть чертовы таблички…
Сэм снова закашлялся.
Туман был таким густым, что временами не было видно дороги.
— Мамочка… мне так жаль, — пробормотал он, давясь кашлем, и ему казалось, что он дышит через соломинку.
— Это мне должно быть жаль. Не тебе. Мне жаль.
Она в который раз схватила телефон, набрала три цифры, 911, номер, по которому он должен был звонить, если становилось плохо.
— Если бы я знала, где мы, — завопила она в телефон, — могла бы добраться до больницы!
Телефон внезапно полетел в гущу тумана.
— Ладно, — процедила она, выпрямляясь. — Ладно. Кто-то все равно приедет. С тобой все будет хорошо.
— Кто приедет? — прохрипел он, пытаясь вдохнуть.
— Кто-нибудь, — пообещала она.
Оба услышали шум машины. Мать выскочила наружу. Когда Сэм попытался расстегнуть ремень, она покачала головой:
— Не выходи, пока я не скажу. Я сделаю все, чтобы нас заметили. А ты оставайся в машине, иначе станет еще хуже!
Она выпрямилась, словно знала, что делает. На мгновение Сэму показалось, что он потерял ее. Он отстегнул ремень и выскочил наружу. Ее поглотил туман. Но тут она подвинулась ближе, оглянулась на него. К ним быстро приближались фары, и мать подняла руку и помахала. И впервые за этот день он увидел, что она улыбается, расцветая, как бутон цветка. Полная надежды.
Фары приближались слишком быстро, и Сэм метнулся к матери, забыв обо всем, что она говорила, о тех вещах, которые он никогда не должен делать.
Она повернулась к нему, но не сошла с места… пока не стало слишком поздно. У нее осталось мгновение, чтобы уставиться на фары с таким изумлением, словно она не могла поверить, что чужая машина совсем рядом.
И тут раздался ужасный, жуткий грохот, будто сам воздух вопил и рвался в клочья. Что-то резануло по руке, Сэм вскрикнул и побежал. И сразу же понял, что вопит не воздух, а он сам. Мальчик видел, что по руке струей течет кровь из открытой раны, словно кто-то налил на нее красной краски.
— Мама! — закричал он, но не мог увидеть ее в тумане. Что, если она ранена?
Истерия сотрясала его. Где она? Почему не зовет?
Он бежал и бежал, спотыкаясь о сучья и ветки, и воздух вдруг раскалился. Он мчался в лес, тяжело дыша, и когда больше не мог бежать, скорчился, закрыл голову руками и зажмурился. Вокруг по-прежнему все грохотало. Рука горела, и сколько он ни сжимал ее, кровь продолжала течь. Он не мог дышать! Не мог набрать в грудь воздуха!
— Не плачь, — твердил он себе, — не паникуй, потому что плач, как и смех, может усилить приступ. — Но всхлипы продолжали разрывать ему грудь. Дрожа, он свернулся клубочком, пытался сжать губы и втягивать воздух как через соломинку. В любую минуту мама его позовет. В любую секунду обнимет и спросит, где он был.
«Не смотри. Не смей смотреть».
Но он вдруг поднял глаза и на мгновение увидел женщину в белом платье с длинными черными локонами, доходившими до плеч, и она выглядела, как ангелы в учебнике для воскресной школы. И у него почти остановилось дыхание.
«Ангел! — изумленно думал он. — Настоящий ангел. Означает ли это, что мама умирает и ангел уносит ее на небо?»
Слезы потекли из глаз, и он заплакал еще сильнее. Ангел смотрел прямо на Сэма, так что его снова начало трясти. А потом она взглянула на то место, где была его мать, словно звала его.
Он попытался подойти к ним. Но и ангел, и мама исчезли в тумане, словно ушли вместе, оставив его одного.
— Подождите! — завопил он. — Не уходите! Вернитесь!
Послышался шум еще одной машины и стук дверцы.
— Иисусе! — воскликнул кто-то, и Сэм выбежал из леса. Воздуха в легких почти не осталось, и поэтому голова была легкой и кружилась, и сначала он не увидел маму — «не смотри, не смотри!» — только столкнувшиеся машины, и ангела не было… а было пламя, высокое и белое, и тут же стояла «скорая помощь» и двое в белых халатах, и, увидев его, один человек подошел ближе.
— Тут ребенок! — воскликнул он.
Все мелькало так быстро! Сэм тоже сделал шаг и попробовал вдохнуть, с пронзительным свистом в груди, прежде чем свалиться на руки мужчины.
Он очнулся в машине «скорой», на маленьком белом топчане. Рядом сидели двое. Тут же стоял ингалятор на батарейках, помогающий дышать, и, услышав знакомый булькающий звук, Сэм вдруг осознал, что ему легче.
— Дыши, дыши, — велел один, и Сэм послушался. Легкие разжались, и, хотя он смог даже сесть, парамедики[4] сказали, что ему нужно в больницу.
— Где они?! — запаниковал Сэм.
Мужчины переглянулись.
— Где моя ма?
— В другой машине, — ответил парамедик.
— Джон, — резко одернул второй.
— Я знал! Я знал, что с ней все нормально! — крикнул Сэм и вытянул шею, чтобы взглянуть в лобовое стекло. Но увидел только туман.
— И с тобой все будет нормально. Еще поиграешь в бейсбол.
— Я не играю в бейсбол.
— Нет?! Да это преступление!
— Соккер, — пояснил Сэм, хотя это было не совсем правдой.
Ему велели отдыхать и объяснили, что его должен осмотреть доктор, сказать, все ли в порядке, а отцу позвонили и тот уже едет.
— Всего лишь небольшой приступ астмы, — добавил Джон. — Случается даже с лучшими из нас.
— А с вами тоже? — спросил Сэм. Парамедик пожал плечами.
— У моего кузена астма. Примерно с твоего возраста. А сейчас ему за пятьдесят.
Сэм лежал смирно и думал о тумане и о том, как он обманчив. И еще думал, что скажет па, увидев его. Думал о матери, повернувшейся к нему вместо того, чтобы отступить назад, думал об ангеле, глядевшем на него, а потом на то место, где стояла мама.
Сэм сжал кулаки и ощутил непонятный страх. Оттуда, где он сидел, не было видно никакой машины, в которой должна была ехать мама. Ему правду сказали?
— Моя мама едет сзади? — воскликнул он. Парамедик сжал руку Сэма.
— Конечно. Конечно. Не расстраивайся. Для тебя главное — расслабиться и выздоравливать.
Но Сэм не почувствовал себя лучше. Ни тогда. Ни сейчас.
И дед с бабкой не помогли. Отец не помог. Он постоянно следил за сыном. Каждый раз, когда кто-то упоминал, что его мать умерла, Сэм закрывал глаза и принимался напевать. Зажимал ладонями уши или быстро уходил из комнаты, чтобы ничего больше не слышать и не думать о том, почему мамы нет с ним.