Через несколько минут самолет приземлился. «Воздушные мушкетеры» вышли проводить свою «знатную» пассажирку, но были совсем не шумными, очень вежливыми.

Командир корабля не появился. Маша очень обиделась, очень!

Она вышла из самолета и сразу попала в объятия к Овесяну. Академик усадил Машу в вездеход, закрыл пологом, сам устроился рядом.

— Используем опыт строительства мола, — с жаром объяснил он. — Ведем работу прямо со льда. Сейчас вы увидите контуры наших сооружений. Размах — космический.

Маша не смотрела вперед, где должна была увидеть эти «контуры», — ей хотелось оглянуться.

По коридору ледокола почти бежала Галя, на ходу стряхивая снег с меховой куртки. Постучала в каюту Алексея и порывисто распахнула дверь.

Алексей сидел, склонившись над столом, из репродуктора слышались шорохи и голоса. Галя застыла на пороге.

— Почему же трубы не выходят, если вы прогрели их током? — кричал Алексей. — Почему, говорю, не выходят? Нельзя послать к вам Денисюка. Не может он разорваться. У него тоже кранов не хватает. Простите, тут у меня другой вызов. — Алексей переключил какие-то рычажки. — Что? Опять срыв? Глубина больше, чем предполагали?.. Нет, и не думайте лезть в воду, к водолазным работам возвращаться не будем. Собирайте трубы на льду, а не под водой! Спускайте готовым блоком…

Алексей выключил аппаратуру, оглянулся и, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба, улыбнулся Гале. Под глазами у него были темные круги.

— Как хорошо, что ты приехала! Что-нибудь срочное? Опять срыв? Отовсюду сообщают, что срыв.

— Почему ты думаешь, что произошло что-нибудь? — спросила Галя, протягивая руку. — Здравствуй, Алеша!..

Зазвонил телефон. Алексей снял трубку правой рукой, левую протянул Гале.

— Колонну вездеходов я уже направил к вам. Вы задерживаете сводку о замораживании. С меня Ходов ее требует. Хорошо, я буду ждать, — Алексей повернулся к Гале. — Почему думаю? Ты зашла ко мне не как всегда… не переоделась, — и он улыбнулся.

Галя опустила голову.

— А я думала, что ты никогда не замечаешь.

Алексей встал.

— Это верно, Галя. Я не замечал… не замечал, — добавил он с особым ударением.

Галя вспыхнула.

— Что, Алеша, трудно? — совсем о другом спросила она.

— Трудно, Галя, очень трудно… Садись, рассказывай, что там у вас случилось? Так плохо идет работа на опытном участке!.. Никак не ладится, расползается все… Василий Васильевич и тот нервничает, все напоминает, что никогда не верил в новый метод.

— У нас ничего не случилось, Алеша. Мы просто закончили разведку грунтов дна.

— Как закончили? — удивился Алексей.

— Спешили, работали без сна, чтобы перейти в твое распоряжение. Нас трое, вездеход… Мы сможем помочь в наиболее трудном месте на опытном участке. Так решил наш комитет комсомола.

— Спасибо, Галя, — сказал Алексей, пристально глядя на девушку. — Дай я помогу тебе снять куртку. Здесь тепло… А тебе в последний месяц и погреться было негде.

— Как у тебя хорошо! — Галя сняла шапку, черные волосы рассыпались, она откинула их со лба. — Знаешь, я часто представляла тебя в этой каюте. Вот и не удержалась, — она виновато улыбнулась, — прибежала… Скажи, очень плохо на участке?

— Да, плохо. Мы отстаем от всего строительства. Трудно с вытаскиванием и переброской труб. Но в то же время отказ от подводных работ оправдал себя.

— И что же теперь?

— Спасибо, Галя! И за разведку спасибо… и за то, что зашла ко мне. Понимаешь, у меня все время было ощущение, что мне кого-то не хватает.

— Кого-то? — спросила Галя.

— Знаешь… должно быть, мне тебя не хватало.

— Почему меня?

— Теперь как-то сразу хорошо стало, уверенно!

Алеша усадил Галю перед собой на стул, все так же пристально глядя на нее, но не замечая ее состояния.

— Понимаешь, Галчонок, мы с тобой, наверное, настоящие друзья. Хорошо мне с тобой!.. Не могу толком объяснить. Час назад дело так плохо шло, казалось, руки опускаются. А теперь словно после отдыха. Так много хочется сделать!

Алеша рассмеялся, порывисто взял Галю за худенькие плечи и от избытка внезапно нахлынувших сил встряхнул ее.

Галя слабо сопротивлялась:

— Алешка! Ключицу сломаешь.

— Стальные прутья могу согнуть. Все преодолеем, Галчонок, все… Чем хуже

— тем лучше! Большему научимся… — Он вскочил и, неожиданно задумавшись, остановился посредине каюты. — Разные с женщинами могут быть отношения. Я горжусь, необыкновенные они у нас с тобой, а вот с Женей…

Галя нахмурилась, но Алеша продолжал, глядя через иллюминатор в темноту полярной ночи:

— Может быть, так и должно быть. Любовь — я твердо в это верил, — она расслабляет. Любовь и творчество, по крайней мере техническое творчество, несовместимы! В самом деле, надо задевающие за душу слова придумывать, а тут трубы на уме. Словом, проза. Любовь требует поэзии. Ты любишь поэзию?

Галя сидела с низко опущенной головой.

— Люблю, — тихо проговорила она.

— Женя любила Блока. Я специально учил для нее… Подожди… как это…

Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко Взор надменный и отдал поклон.

Обратясь к кавалеру, намеренно резко Ты сказала: «И этот влюблен».

И сейчас же в ответ что-то грянули струны, Исступленно запели смычки…

Но была ты со мной всем презрением юным…

— Забыл дальше… — и Алеша развел руками.

— Любимые стихи не учат, — сказала Галя. — Захочешь — не забудешь.

— Пожалуй, — согласился Алеша. — А ты кого любишь?

Галя даже вздрогнула.

— Когда-нибудь прочту… любимое.

Резко зазвонил телефон. Алеша помедлил, потом с досадой снял трубку. Выражение лица его сразу изменилось:

— Слушаю, Василий Васильевич. Я ждал вашего звонка. Сейчас приду.

Алексей встал и выразительно посмотрел на Галю.

— Откажешься от вытаскивания труб? — спросила она.

— Отказаться… от самородков? От твоих самородков? — Алексей заглянул Гале в глаза и взял ее руки в свои. — Никогда!

Минуту они простояли молча. Потом Алексей повторил очень тихо, едва слышно:

— Никогда.

Стоя в дверях каюты, Галя, светло улыбаясь, взглядом провожала Алексея, быстро шагавшего по коридору. Лыжный костюм подчеркивал его ладную фигуру спортсмена.

…В салоне капитана собрались Ходов, Федор и дядя Саша. Парторг строительства смотрел в темный иллюминатор. Федор разглядывал на столе карту. Ходов, заложив руку за согнутую спину, расхаживал по салону.

— Пришли? — обернулся он к Алексею. — Прошу прощения, если оторвал от дел. Но именно о делах хочу говорить. Я уже поставил в известность парторга ЦК партии товарища Петрова и капитана Терехова о том, что вызван в Москву для личного доклада Волкову. Надеюсь, вы понимаете, что я вынужден доложить об окончании опыта.

— Какой опыт вы считаете законченным? — нахмурился Алексей.

— Опыт затруднения строительства с помощью вытаскивания труб. Вот сводки. Полюбуйтесь, — Ходов потряс перед Алексеем бумаги.

— Я их знаю.

— А я их выучил наизусть. Позор! Ваш участок подводит все строительство. Неужели вам еще не ясно, что порочная идея перестроить метод строительства без коренного изменения механизации провалилась?

— Вы знаете, что нам все же удалось приспособить многие механизмы, мы изменили способ опускания труб, отказались от подводных работ.

— Прошу прощения, вы тратите на новый способ больше времени, чем на старый. Монтаж трубчатых блоков на льду затруднен, требует работы на морозе. Вы совершенно не справились с переправкой труб на передний край участка. Доставленные трубы оказываются непригодными для новой глубины. Их приходится или обрезать, или надставлять. Появились новые операции! И это называется рационализация! Пока вы добились только вот чего, — Ходов опять потряс перед Алексеем злополучными сводками. — Когда же это вас чему-нибудь научит?

— Я учусь. Все время учусь, Василий Васильевич, и в том числе у вас.