Дорога на Внуковский аэродром то поднималась в гору, то спускалась. Экономя бензин, профессор Сметанкин на спусках выключал мотор. Машина с «наката» немного взбиралась на подъем, и только уже после этого бережливый водитель включал зажигание и «давал газ».

И случилось так, что мотор не завелся. Маша вышла на шоссе, беспокойно взглянула на часы и огляделась. Ни одной попутной машины!

Дядя Митя ворчал, брызгал слюной, но мотор капризничал. Прошло полчаса. Старик вконец измучился и смотрел на Машу злыми глазами, словно она была во всем виновата или в чем-то упрекала его. Положение становилось угрожающим. Маша нервно ходила по шоссе, боясь подойти к разгневанному дяде Мите.

На вершине холма, с которого спускалась лента шоссе, появился автобус. Он быстро приближался. У Маши было мучительное желание поднять руку. Автобус был служебный, из аэропорта. Ее могли бы подвезти. Но обидеть дядю Митю!..

Автобус остановился сам. Из него со смехом и криками выскочили три летчика. Один — низенький, проворный, другой тоже невысокий, но коренастый — походка с развальцей, третий — грузный, неторопливый.

— Что, папаша? Вынужденная посадка? — спросил первый летчик. — Кого везете?

— А вам какое дело? — огрызнулся профессор. — Дочь учительницы, — пробормотал он.

— Учить всегда полезно, — глубокомысленно заявил летчик, очевидно услышав лишь последнее слово.

— Уж не меня ли учить собираетесь? — взъелся Сметанкин.

— С этими «новейшими моделями» всегда так, — примирительно заметил коренастый, насмешливо щуря узкие глаза. — Зажигание, как в кремневых зажигалках. Разрешите помогу.

— Приберегите ваши остроты и услуги для других целей. Проезжайте себе мимо, — рассердился профессор и в сердцах плюнул на остывающий мотор.

— Папаша, вы не горячитесь. Это мотор не разогреет. А Мухтар у нас классный бортмеханик, он поможет, — увещевал низенький.

Но профессор и слушать не хотел.

Третий летчик тяжеловатой походкой подошел к Маше. У него было румяное, добродушно улыбающееся лицо. Никак нельзя было ожидать, что он вдруг станет церемонно раскланиваться перед Машей, махая над асфальтом воображаемой шляпой с перьями.

— Позвольте представиться прекрасной даме, попавшей в беду. Воздушные мушкетеры! Портос к вашим услугам. Он же Шевченко, штурман экипажа Дмитрия Росова.

— Дмитрия Росова? Героя Советского Союза? — переспросила Маша и с интересом посмотрела на двух летчиков, стоявших около профессора.

Штурман понял ее взгляд.

— То ж наши дивные хлопцы Атос и Арамис, то-бишь Костя Бирюков и Мухтар Аубеков. А это батька ваш будет, любитель старины?

Маша покачала головой.

— Вы не в аэропорт? Не опоздаете ли? — осведомился штурман.

— Кажется, опоздаю, — вздохнула Маша.

— Так прошу нашу прекрасную даму. Дмитрий Росов и его мушкетеры будут рады вам. Хоть до аэродрома, хоть дальше, если, конечно, по пути.

— Право, я лучше с дядей Митей.

— Конечно, с дядей Митей! Какой тут разговор! — обрадовался штурман и закричал: — Гей! Командор! Мы тут часу не маем!

Из автобуса появился высокий плечистый летчик и широким шагом направился прямо к Маше. Маша по непонятной причине смутилась.

— Рекомендую, это наш «дядя Митя»! — представил своего командира штурман.

— Если к самолету — подвезем, — сразу же предложил Росов. — Позвольте взять ваш багаж.

— Он там, у дяди Мити, — нерешительно сказала Маша. — А как же он?

— Мухтар! Что там с машиной? — крикнул Росов.

Бортмеханик подбежал, хитро поблескивая глазами.

— Придется прислать скорую техническую помощь! — отрапортовал он.

— Портос! Бери чемодан, — приказал Росов.

Маша боялась даже взглянуть на профессора. Тот, увидев, что забирают чемодан, онемел от возмущения. Маша подбежала, хотела поцеловать дядю Митю, но он сердито отстранил ее рукой. Маша забралась в автобус. Росов, попросив разрешения, сел рядом с ней, примостившись на кончике дивана. Со смехом протискивались в дверцу «мушкетеры».

— Эстафета принята, — острил Мухтар, игравший роль лукавого Арамиса.

Маша покраснела, поняв, что это относится к ней. Тут она увидела, что машина профессора Сметанкина завелась. Маша хотела выбраться из автобуса, но профессор неожиданно развернул машину и поехал в Москву. Одновременно тронулся автобус.

— Ребята оглушили вас, наверное? — спросил Росов, заметив расстроенное лицо Маши, следившей глазами за машиной профессора.

— Получилось, что вы меня похитили, — призналась Маша.

— Славное дело мушкетеров, позвольте представиться, — вмешался низенький, самый молодой из всех.

— Вы Костя, — сказала Маша.

Она сама удивилась своей непринужденности. Это было так на нее не похоже!

— Точно! — обрадовался Костя и победно оглядел товарищей.

— Его настоящее имя Атос. Костя — это прозвище, — хитро заметил Мухтар.

— Почему? — заинтересовалась Маша.

— Целая история, — интригующе продолжал Мухтар-Арамис. — Одно время мы жили в помещении школы и однажды должны были пойти на вечеринку, но решили сначала отдохнуть. Насчет сна он у нас рекордсмен, — проспал, а мы его из озорства не разбудили. Проснулся он и в скорбном одиночестве стал выдумывать страшную месть. Со злобною улыбкой проник в школьный кабинет…

— И что же? — не понимала Маша.

— Дмитрий Иванович вернулся и по привычке своей с размаху на кровать — бух!.. Под одеялом у него что-то хрястнуло. Он подскочил, отдернул одеяло, а там — человеческий скелет, слегка раздавленный… из школьного кабинета.

«Мушкетеры» оглушительно захохотали, все, кроме чуть улыбнувшегося Росова. Маша тоже не удержалась, рассмеялась, осуждающе качая головой.

— Я сам свидетель, — продолжал Мухтар, — как справедливый Дмитрий Иванович решил вернуть в кабинет целый скелет.

— Целый?

— Конечно, целый. Костин скелет. Словом, сделать из Кости — кости. С тех пор Атос и заслужил «хрустящее» прозвище «Костя».

— Честное слово, я из Москвы новый скелет прислал, — оправдывался Костя.

Маша отдыхала душой. Она подумала, что совсем отвыкла от молодежи. Так можно разучиться смеяться. Она, столько слышавшая о знаменитом полярном летчике, украдкой посматривала на Росова. Решительное скуластое лицо с резкими складками у губ, мохнатые брови, серые глаза с веером морщинок в уголках. Это от привычного напряжения. Смеется вместе со всеми непринужденно и в то же время сдержан, но не молчалив. Маше нравилось, что он такой большой, сильный. Сама крупная, она не любила щуплых мужчин.

Портос, он же Шевченко, предложил спеть. И Маша, сама себе удивляясь, пела вместе с «мушкетерами». У Дмитрия Росова оказался могучий бас.

— Подумают, что навеселе, — усмехнулся Росов.

— А не бывает? — лукаво осведомилась Маша.

— Как не бывает, — широко улыбнулся летчик, — только не перед вылетом.

До чего же все они не похожи на ее товарищей по институту! «А сама я какова? Наверное, сразу видно, что синий чулок», — подумала Маша.

Автобус подъехал к зданию аэровокзала.

— Вам сюда, а нам — на поле, — сказал Росов, крепко пожимая Машину руку.

Машу пугало, что он может спросить номер ее телефона. Ей не хотелось его давать. Но Росов не спросил, и теперь Машу это почему-то задело. «Наверное, всех подвозят», — с обидой подумала она.

Маша стояла на панели, а в открытую дверь автобуса высовывались «мушкетеры», прощаясь со своей попутчицей.

«Славные ребята. Смотрит ли Росов в окно? Жаль, стекла замерзли».

Автобус уехал. Маша вошла в вокзал.

Репродуктор громко пригласил пассажиров, летящих до Голых скал, выйти на поле.

Маша сидела в мягком, покойном кресле в зале ожидания — она так и не смогла вздремнуть — все думала о себе, об Амасе, о встрече на шоссе.

«До Голых скал…» — повторил репродуктор.

Маша вышла на поле. Девушка в форменной фуражке повела группу пассажиров по асфальтовой дорожке. Прошли через калитку в низенькой ограде к стоящему ближе других огромному серебристому самолету. Бросалась в глаза непривычная пропорция его частей. Коротенькие, чуть отогнутые назад крылья были так далеко отнесены к хвосту, что напоминали скорее оперение стрелы, чем обычные поддерживающие плоскости самолета. Нос воздушного корабля покоился на колесе. Хвостовое оперение было приподнято над фюзеляжем, напоминая поставленный парус.