Однако можно было искать и совсем иных путей. Скажем, попытаться полностью воспроизвести солнечную реакцию в том виде, в каком она предположительно протекает на Солнце, то есть получить в лаборатории искусственным путем сложнейшую цепь атомных превращений, которая начнется со слияния ядер водорода с ядрами углерода. Углерод, последовательно превращаясь, пройдет различные стадии своего существования в виде совсем других элементов, коротко живущих, благодаря новым слияниям с протонами, пока в конце концов не возродится снова в первичной своей устойчивой форме, но рядом с ним теперь будет существовать уже не водород, который мог слиться с ядром углерода, а гелий. Масса ядра гелия, если это проверить, окажется несколько меньшей, чем масса четырех ядер водорода, из которых ядро гелия в конечном счете образовалось. Потеря массы и обусловливает освобождение лучистой энергии в количестве, точно соответствующем «потерянной массе». Энергия эта, как мы уже говорили, огромна.

Мы не можем рассказать, каким именно путем пошли академик Овесян и его помощница, поскольку работы их пока еще не получили широкой огласки. Однако, по-видимому, они достигли именно того, чего желали: добились превращения водорода обычной воды в гелий с излучением колоссальной тепловой энергии. Конечно, температура, при которой могла протекать термоядерная реакция Овесяна и Веселовой, была неимоверно высока. Мало добиться получения атомной энергии из воды, нужно суметь новой энергией воспользоваться!

Нужное решение долго не приходило в голову Овесяну.

На ход мысли человека влияют различные обстоятельства. Технология творчества чрезвычайно сложна и разнообразна. Часто вспоминают о случае, который якобы помог сделать то или иное открытие, найти удивительное решение. Но если разобраться в любом стечении обстоятельств, то окажется, что обстоятельства сами по себе вовсе не случайны, а вполне закономерны. Если счастливое решение не было найдено одним человеком, оно неизбежно будет найдено другим.

На Овесяна повлияло любопытное обстоятельство. Оно было сугубо личным и, казалось бы, не имело к предмету его исследований никакого отношения.

Овесян все больше страшился осложнения отношений с Машей, он готов был бежать от нее… Академик отчаянно боролся со своим растущим влечением к помощнице. Смирять себя было тем труднее, чем больше убеждался он, что и в Маше происходит такая же борьба.

Овесян решил, что должен уехать куда-нибудь на длительный срок. Уехать как можно дальше, хоть на Северный полюс. Необходимо было найти внешний повод. Решением этой задачи мозг Овесяна был занят так же, как и решением проблемы использования нового солнца, которое они с Машей могли зажечь с помощью своей термоядерной реакции.

Куда же уехать из Москвы? Как жить и что делать вдали от института, от лаборатории?.. Где зажечь солнце, как и чем его охлаждать, чтобы отвести излучаемое солнцем тепло, использовать его для полезных нужд? Быть может, отодвинуть его от Земли, заставить висеть в воздухе? Установить на высокой горе? Но что же оно там будет делать? Сушить землю? Испарять влагу? Лучше уж погрузить его в пучину океана, пусть станет «подводной звездой». Превращая окружающую воду в пар, более того, нарушая связи атомов, разлагая воду на первичные элементы, «подводное солнце» будет расходовать на это свою энергию. Газообразная и паровая оболочки, которые окутают «подводное солнце», будут находиться в непрерывном движении, устремляясь наверх, вырываясь из моря столбом перегретых паров и газов, которые можно будет уловить и использовать. Под водой же установится равновесие. К раскаленной оболочке солнца будет притекать все время столько охлаждающей воды, сколько ее паров вырвется наружу.

Значит, использование новой реакции — в море!

Овесяну вспомнился день, когда он, восхищенный Машей, поцеловал ее в щеку. Она говорила тогда об уничтожении слоя вечной мерзлоты, который охватывает немалую часть нашей страны. И Овесян уже видел сейчас преображенное побережье. От берегов, от затопленных искусственных солнц, перегретый пар отводится по подземным скважинам в тундру. Тракторы пашут горячую землю. Над подогреваемой землей установится парниковый режим. В любой мороз снегу не удержаться! Даже зимой там сможет расти трава, как растет сейчас она зимой на Камчатке в местах, где сказывается вулканическая деятельность, где земля горячая.

Кажется, выход найден! Новое солнце должно стать подводным и в первую очередь затонуть не где-нибудь, а близ полярных берегов, чтобы неиссякающая струя пара была направлена в тундру, в скважины-кротовины, проложенные тракторами с помощью «стальных кротов».

Так одновременно Овесян решил обе мучившие его проблемы. Был найден способ использования нового солнца, а также и повод для отъезда на Дальний Север, где немедленно можно начать работы и где он, академик Овесян, будет необходим! А Маша… Маша, конечно, должна остаться здесь, в лаборатории. Пройдут месяцы — и все уляжется. Надо попросить Сашоль, чтобы они без него почаще бывали с Машей.

Итак, отепление тундры, уничтожение слоя вечной мерзлоты! Там же по мере надобности будут сооружаться и тепловые атомные электростанции, использующие все тот же рожденный подводным атомным солнцем пар.

Эта мысль и привела академика Овесяна к Николаю Николаевичу Волкову. Николай Николаевич с неожиданным интересом отнесся к фантастической, на первый взгляд, идее Овесяна, и поэтому Овесян был полон самых смелых замыслов.

Теперь для Овесяна казалось самым трудным… рассказать обо всем Маше.

Он уже шел по институту, приближался к своей лаборатории, невольно замедляя шаг. Только открыв дверь в привычную, длинную, как коридор, комнату, он, пересилив себя, ворвался в нее, как всегда стремительный, нетерпеливый. Маша, радостная, поднялась ему навстречу, улыбаясь глазами.

— Привет! — закричал Овесян. — Привет полной хозяйке этой лаборатории.

Маша сначала недоуменно, потом строго посмотрела на академика и опустилась на высокий табурет.

— Как вас понять? — тихо спросила она.

— Исполнение желаний! — возвестил Овесян. — Поеду топить наше солнце в полярном море, в Проливах. Возглавлю там строительство установки.

Овесян прошел в свой кабинет, на ходу открыл крышку рояля и взял звучный аккорд. Потом повернулся к столу, — он все время старался не смотреть в сторону шедшей за ним Маши, — и сказал:

— Вот так. Поеду на север. А вы останетесь здесь… пока.

— На север? Один… — без интонации в голосе повторила Маша и отвернулась.

Капитан дальнего плавания Федор Терехов остановился на знакомом перекрестке.

Два года не был он в Москве! Никто из прохожих не догадался бы, глядя на моряка, спокойно раскуривавшего трубку, как волновало его все вокруг. И эта синяя мостовая, и этот горбатый мост-улица, переброшенный через Садовую магистраль, и дворцы высоты, задевающие шпилями облака…

Сколько людей! И как спешат все! А тогда они улыбались ему… С Леной. И кажется, идет она и сейчас рядом с Федором. У нее тонкие, холодные пальцы. О многом, о многом хочется спросить ее. Не написала ни разу. Улетела от Алексея… А от Федора?

Федор медленно шел по оранжевой панели, разглядывая номера домов и вывески. Казалось, он искал что-то. Остановился перед красивым особняком, видневшимся за деревьями парка. Верно, перекочевали они сюда из пахучей рощи.

На калитке узорчатой железной ограды была надпись: «Дворец звуков».

«Здесь», — подумал Федор и решительно направился по аллее сада. Поднимаясь по мраморной лестнице, Федор испытывал то же, что чувствует новичок, взбираясь в бурю по трапу. Покрытые ковром ступени словно проваливались, уходили у него из-под ног. Сдерживая шаг, он чинно поднялся в огромный двусветный зал. Бюсты великих композиторов напомнили, что это концертный зал. Однако здесь не было ни партера, ни балкона, ни лож, ни даже эстрады. Вместо поперечных рядов кресел вдоль зала тянулись линии прозрачных кабин с мягкими диванами, обитыми васильковым плюшем.