— Рано. Когда нужно будет, я вас всех позову. А теперь мне нельзя увеличивать чрезмерно отряд. С маленькой дружиной я подвижен. Сегодня здесь, завтра там — пойди угоняйся за мной! А большой отряд будет громоздок и слишком заметен. Вы принесете свою пользу и так.
Эти маленькие партизанские ячейки сделали, однако, то, что последние помещики, еще остававшиеся в своих имениях, бросили их на произвол судьбы и бежали в город. Вся губерния была охвачена страхом.
Твердовский радовался.
— Хорошо идет дело, Степан, — говорил он Иванишину, — скоро в другую губернию надо будет перебрасываться. Так губерния за губернией и всех помещиков загоним до самого Питера.
Иванишин скептически качал своей лохматой белокурой головой:
— Дай боже нашему теляти вовка зъисть. Больно здорово мы начальству поперек горла стали, а у царя ще силы много.
Опасения Иванишина неожиданно подтвердились в одно апрельское утро.
На рассвете дружинники, стоявшие секретами в лесу, заметили на горизонте цепочки людей. Только что поднявшееся над верхушками деревьев весеннее яркое солнце освещало эти цепочки, движущиеся по направлению к лесу, и играло розовыми блестками на каких-то металлических иглах, несомых приближающимися людьми.
Один из часовых приставил руку козырьком к глазам, вгляделся и засвистал:
— Эге, — проворчал он, — москали. Мабуть цела рота, ишь штыки як блискають.
Секрет бесшумно снялся и отполз к стану. Часовые разбудили Твердовского и сообщили об опасности. Он вскочил на лошадь и помчался к опушке в сопровождении Иванишина и Володи. Вынув бинокль, он долго и беспокойно вглядывался.
— Да это не стражники. Это солдаты. Их около двух рот. Видите, как они заходят полукругом с флангов. Нечего делать. Боя с ними нам не выдержать. Надо уходить. Степан, возьми пятерых человек, скачи с ними на тот край леса и отходите влево по чаще, отстреливаясь. Пусть они туда лезут всей силой и упрутся в болото.
А вы как перейдете через трясину по нашей тропке, то поворачивайте назад в Глуховский лес. Там свидимся.
А мы с остальными сразу пойдем туда правой дорогой, чтоб на них не нарваться.
Иванишин стегнул коня и исчез. Твердовский в хмуром раздумье медленно доехал до стана и бросил последний взгляд на убежище, которое сослужило хорошую службу в течение зимы и которое приходилось теперь навсегда покидать. Он разбудил спящую еще Антонину и приказал ей быстро собираться.
— Уходим. Торопись! Солдаты идут, — сказал он ей и приказал подавать лошадей.
Через несколько минут, когда все несложные пожитки были собраны и увязаны во вьюки, слева, со стороны болота, грянуло несколько выстрелов. На них ответили другие, потом ударил ровный залп, а за ним затрещала стрельба пачками.
— Здорово! Молодчина Степан! — засмеялся Твердовский. — Он их запутает теперь в кашу.
В молчании тянулся по лесу маленький отрядик Твердовского, а с холма за ним поднялись пламя и дым подожженной хибарки и землянок.
Вдруг Твердовский, ехавший во главе отряда, насторожился и, подняв руку, остановил остальных.
— Ветки трещат, слышишь, — обратился он к Володе, — кто-то пробирается по лесу.
Действительно, сбоку потрескивали ветки, раздвигаемые тяжелым телом.
— Осторожно! Зарядить винтовки! — крикнул Твердовский.
Щелкнули затворы. В полной тишине отряд, не сводя глаз с лесной гущи, тронулся дальше. Треск веток приближался, наконец Твердовский, вскинув маузер, окликнул:
— Кто там лезет? Выходи!
В ту же минуту кусты раздвинулись и в них показалась морда лошади с белой звездочкой на лбу, а над ней фигура всадника в форме стражника.
— Стой, — сказал Твердовский, направив маузер в лоб стражнику, — слезай с коня! Заблудился, дядя, не туда попал.
Ко стражник, не показывая никакого страха или смущения, снял фуражку и спросил:
— Ежели вижу господина Твердовского, то, значит, попал в самую точку. У меня для вас есть записочка от господина пристава Хаджи-Ага.
Он расстегнул куртку на груди и вынул оттуда конверт.
— Занятный почтальон и, можно сказать, вовремя, — засмеялся Володя.
Твердовский разорвал конверт и углубился в чтение письма.
«Господин Твердовский, — писал пристав, — я честный человек и держал свое слово не преследовать вас иначе как для отвода глаз. Да мне и незачем делать это, я человек бедный, и вы очень помогаете мне и моему семейству. Но теперь я должен вас предупредить, что я больше ничего сделать не могу. По приказу из Петербурга против вас двинуты солдаты под командой чинов жандармского управления. Я мог бы, конечно, умолчать об этом, но так как я в настоящее время сильно нуждаюсь, а с вами иметь дело выгодней, чем с моим начальством, то я посылаю эту записку, чтобы предупредить вас. На вас отправлен целый батальон, и полковник поклялся вас поймать. Поэтому уходите возможно скорее в какое-нибудь другое место, потому что один из прогнанных вами дружинников из желания отомстить выдал ваше убежище. Ваш покорный слуга. Х.-А.»
Твердовский сложил записку и взглянул на посланного.
— Что ж ты, собачий сын, опоздал? Ты б еще завтра приехал.
— Так что простите, господин Твердовский. Вчера по дороге выпил в корчме, проспал маленько.
Представитель стражи, извиняющийся перед разыскиваемым Твердовским за выпивку и опоздание, был так смешон, что Володя и Антонина разразились хохотом.
Твердовский тоже засмеялся.
— Ну, ладно! Выпил так выпил. Вот тебе еще на опохмелку! И скажи спасибо приставу. Кстати, я слыхал, что у него сын родился?
— Так точно! — гаркнул стражник, повеселев. — Позавчера крестили.
— Отлично! Так вот передай господину приставу от меня на зубок новорожденному, — захохотал Твердовский, вынув из бумажника сторублевку и подавая стражнику. Тот сунул ее за пазуху и козырнул.
— Премного благодарны… ваше… господин Твердовский, — сказал он, чуть не брякнув от радости «ваше благородие», и, повернув коня, исчез в лесной чаще.
Отряд, проводив его хохотом, пошел дальше.
К вечеру добрались до Глуховского леса, необитаемой столетней чащи, и остановились на привал. Володя неистово ругался, что приходится ночевать прямо в лесу, под открытым небом, и проклинал всех солдат и жандармов на свете.
Разожгли костры и на треножниках варили кулеш. Для Антонины натаскали мелкого хворосту и веток, положили сверху войлок и разбили над ним шалаш. Ночь была холодная. Антонина дрожала под одеялом. Твердовский сидел возле нее и грел ее руки, растирая их. Лицо его было сумрачно и тревожно.
К полуночи появился Иванишин с дружинниками. Они, как и было условлено, завели преследующих солдат в болото, а сами ушли по тайным тропкам кружным путем. Но в перестрелке с солдатами они потеряли одного дружинника, двоюродного брата Иванишина, Кирилла. Солдатская пуля пронизала ему череп. Прослушав доклад Иванишина, Твердовский еще больше нахмурился.
Кирилл был первой потерей дружины за все время. Казалось, счастливая звезда начала изменять Твердовскому. Он опустил голову на руку и глубоко задумался. Дружинники в молчании тревожно следили за движениями атамана. Наконец он встал.
— Так нет же, черти полосатые! Рано обрадовались. Мы еще поборемся! — крикнул он и подошел к Антонине.
— Тоня, завтра я отправлю тебя с Володей в город. Будешь пока жить там.
— Опять расставаться? — грустно сказала она со слезами на глазах.
— Ничего не поделаешь. Так нужно. В таком состоянии я не могу обречь тебя на бродячую жизнь, на опасность попасть под пули. Вспомни, что ты носишь ребенка.
Она молча потупилась и тихо прошептала:
— Ну, что же, если нужно, я поеду.
Красная тяжелая луна всходила над лесом. Дружинники спали, завернувшись в чапаны у костра.
Глава шестнадцатая
КАПКАН
В заречной слободке губернского города, заселенной рабочими, напротив пивной, под покосившейся дверью одноэтажного флигелька, приютилась незамысловатая вывеска «Ружейных и иных дел мастер Кузьма Форапонтов».
