Я уже приготовилась, если это можно так назвать. Мысленно простилась со всеми, обратилась со словами благодарности ко Вселенной, попросила не оставить Жужика и моих родителей, которые далеко-далеко.
А что? Крикнуть я не смогла бы, только простонать, да и вряд ли кто бы услышал. А боль была такая, что я почувствовала себя где-то на границе своего сознания и небытия. Надеяться на спасение? Бросьте. Конечно же, надеялась. Но готовилась к худшему.
Потерять сознание на лавочке — это еще полбеды. Но в шесть утра…
Может, мне повезло бы, я провалялась недолго, меня бы нашли соседи, и все было бы благополучно — этого я уже никогда не узнаю.
Меня спас прекрасный принц, который и не вызывался быть принцем, и выгода его от моего спасения (читай — взять взрослую собаку к себе) была весьма сомнительна. Я подозревала, что ты большой шутник, Отче, но такого черного юмора не предвидела.
Спортсмен подошел ко мне и спросил с участием: «Девушка, вам плохо?». Этот человек не остался равнодушным. Как и любой другой воспитанный и адекватный человек.
Дальше я почти не помню нашего разговора, помню отрывками разговор со врачом. Остренькая игла инъекции, мне чуть легче. И я — в больнице. Без вещей, без чашки и тарелки, без сотового, без ничего.
Боль почти ушла после нескольких уколов, и к вечеру я была несколько вменяема. Тем же вечером приехал спортсмен, привез новенькие чашку, кружку и ложку, съездил за документами ко мне домой. Он привез мне также и сотовый, и я наконец-то позвонила Маринке и Екатерине Львовне. Маринка обещала прибежать на следующий день и привезти из моей квартиры все необходимое. Больше визитов Стаса не требовалось.
«Стас». Он представился вежливо и официально. «Вероника», — сказала я. Он молча кивнул.
— Спасибо вам, — начала было я, но Стас отмел все мои благодарности:
— Перестаньте. Любой бы так сделал.
— Не любой, — с легкостью отвечу за это утверждение.
Стас снова кивнул. В серых глазах ни отсвета эмоций.
— Но вам повезло. Я помог. — Отстраненности он не растерял ни грамма. Сразу же приступил к делу:
— Ваш пес со мной. Я решил подержать его у себя дома, в коридоре. У него началась депрессия, предупреждаю сразу, он потерянный совсем, ничего не ест, лежит без движения. Но я думаю, в ближайшее время ему полегчает, не переживайте только. Если нет, я найду хорошего ветеринара, и с собакой будет все отлично в любом случае. Корм я ему купил один из самых лучших. Не обижу, гулять буду три раза…
— Я… — у меня не было слов. Кажется, я даже заплакала. Все это время моя жизнь, если честно, походила на постепенно затягивающееся свинцовыми тучами небо. А сейчас, глядя на совершенно чужого мне человека, решившего взвалить на плечи заботы о моем любимом существе, ставшем мне таким родным и близким, я поняла, что от этого доброго поступка чувствую себя по-настоящему счастливой. Небо очистилось от туч, и взошло яркое-яркое солнце.
На лице Стаса отражались иные эмоции: злость с недоумением пополам.
— Да бросьте, Вероника, — сказал он негромко, — вы тут своими слезами и нервами язву точно растревожите. Быстрее выздоравливайте и забирайте свое непородистое чудо. Чувствую, он всю мебель у меня дома сгрызет со своей депрессией…
— Он не грызет уже ничего, он взрослый, — тактично умолчим о двух стульях и ножке стола в недалеком детстве Жужика, но он сейчас действительно взрослый и точно ничего не сгрызет. Наверное, — он очень любит грызть кости. Как все собаки, разумеется. Только кости я всегда варю перед тем, как дать. Если у вас есть время, и вы не заняты, конечно…
— Занят, — коротко и жестко ответил Стас. И через пару минут распрощался и ушел, оставив меня краснеть за свою болтливость.
И все же он мне понравился. Понравился своим умением держать дистанцию с человеком и в любой момент поставить его на место. Чувствую, в этом деле Стас — мастер. Этого так не хватает мне.
Впрочем, я не держу дистанцию по одной простой причине: я ищу любимого человека, если не сознательно, то подсознательно — точно. И отношусь к одиноким мужчинам — еще и симпатичным мужчинам, еще и таким, которые мне помогли — соответственно. Все наш различие в том, что этот человек не ищет и не искал себе никого: у него давно это есть. Что ж, чудненько. Порадуюсь за него и не буду навязываться.
В больнице с небольшой язвочкой я пробыла около двух недель. Новый учебный год наступил без меня, и школа этого почти не заметила. Ничего удивительного, цветов и демонстраций в мою честь не ожидала ни от кого.
Несколько раз приходила Маринка, другие подружки, один раз забежала даже Роза Андреевна. В больнице мне было еще больше одиноко, чем дома с Жужиком…
Жужик. Стас мне ни разу так и не позвонил, хотя знал мой телефон, сам записал в свою телефонную книжку. Я тоже не звонила. Отчасти из-за того, что не хотела показаться навязчивой, отчасти потому, что почему-то поверила этому человеку. Его суровое лицо с холодными и пронзительными серыми глазами и волевым подбородком было жестким и замкнутым, но это было лицо человека, который привык отвечать за свои поступки.
Выписаться из больницы побыстрее было очень легко. Я сдружилась с врачом, подарила кое-что нужное кому нужно, и меня, как и просила, отпустили долечиваться домой пораньше. Долго лечиться здесь я не могла себе позволить. Меня ждали школа и Жужик. Зная свой дурацкий характер, я понимала: не смогу лежать в больнице, если каждую минуту думаю о том, что моя собака мешает спокойной жизни чужому человеку, что он обязан заботиться о ней. Да, характер у меня еще тот. А от дурацкого характера — все беды, так и знайте.
Выписка будет готова к одиннадцати. Я уже сложила все вещи, приготовила деньги, чтобы заплатить за проезд, сложив всю мелочь из кошелька в карман. Кошелек из дома, наряду с остальными вещами, кроме подаренных чашки и тарелки с ложкой и привезенного из моей квартиры Стасом сотового (теперь всегда буду брать телефон с собой, даже если нужно выйти всего на минуточку на улицу), принесла Маринка. Остается только ждать. Ан нет. Теперь имею право.
Почти две недели я беспокоилась о Жужике, но позвонить и узнать, как дела, было выше моих сил. Я извертела в руках бумажку с телефоном. Стас предусмотрительно оставил мне ее, узнав, что все мои родственники живут в другом городе. «Вдруг что-то понадобится, Вероника. И пса своего заберете у меня». Мне много бы понадобиться могло, но я так и рискнула набрать номер, который я все-таки перенесла в сотовый. Вдруг бумажечка, так бережно хранимая мною, потеряется? С бумажонкой ничего не случилось, конечно, кроме того, что я ее хорошенько помяла.
— Тебя никто не подвезет? — ко мне подходит тетя Тамара, соседка по палате. Ей слегка за семьдесят, это бодрая дачница с красивой сединой в густых русых волосах.
— Нет, — качаю головой я, — уже и так всем надоела. Я сама очень хорошо доберусь.
— А тот молодой человек, который тебе помог? — тетя Тамара жаждет любовной истории, но я ее разочаровываю:
— Он нашел меня на улице и вызвал скорую. Я его не знаю.
— Так, может, что и выйдет? — надеется тетя Тамара.
Я грустно улыбаюсь.
— Нет, тетя Тамара.
— Ты — большая пессимистка. Понимаешь? Оптимистичнее надо смотреть на жизнь. Вот и язвы не будет…
Я вновь грустно улыбаюсь. Что толку от розового оптимизма? Кто-то из умных и знаменитых сказал, что оптимизм — это недостаток информации. У меня ее более чем достаточно.
— Тетя Тамара, все будет хорошо. Больше я сюда не попаду. И обязательно выйду замуж, — радостно отвечаю я. Для вас, тетя Тамара, любой каприз.
— Вот так-то, — кивает мне тетя Тамара, а мне смешно. Раньше, до болезни, я думала, что люди сами делают свою судьбу. И сейчас уверена в том же. С одной поправкой на огромную важность характера и чувств, которые согревают твою душу. Или разъедают ее, как кислота.
Наверное, у меня этой кислоты в избытке, и любые аффирмации, в которые свято верит тетя Тамара, уже не действуют.
