— Демало слаб, но верит, что силен, — говорю я. — У вас есть сила, но вы думаете, что слабы.

Я киваю им на прощание, окликаю Марси.

— Пойдем.

Джек открывает дверцу в полу. Марси встает со стула, мешкает, протягивает руку Скиту. Тот ее пожимает.

— Нас не представили, — говорит она. — Меня зовут Марси. Мой дом стоит у Кривого ручья, в зеленой долине, что спит под солнцем.

От этих слов Скит вздрагивает, вспоминает что-то. Шепчет тихонько, будто лежит на койке в бараке, с рабами, и боится, что его охранники услышат.

— Меня зовут Скит. Мой дом — телега с желтыми колесами. Запряжена конем по имени Отис.

И Марси, и Скит в рабстве настрадались. Они друг друга понимают, сочувствуют. Марси накрывает свободной ладонью сжатые руки. Скит повторяет ее жест.

— Друг мой, Саба не без недостатков. Но она из крепкого теста слеплена. Я ей во всем доверяю, что бы там ни было, — говорит Марси.

— Джиби вот уже год в лесу живет, — объясняет Скит. — Я пару месяцев назад к ней прибился. Мы колодцы травим, амбары поджигаем, нас тонтоны с собаками по лесам гоняют. Как находят наше укрытие, валят дерево. Силенок у нас маловато. Если не повезет, нас изловят и убьют, а сами починят поломанное и дальше жить будут. По-прежнему. Знаешь, я никогда раньше не задумывался, можно ли иначе.

Наступает неловкое молчание. Скит Марси все это рассказал, будто старого друга встретил.

— Ну вот, может, пора и поразмыслить. И не только тебе, Скит, а всем вам.

Скит и Марси разжимают руки. Я подхожу к лестнице, спускаюсь, помогаю Марси.

— Бо, помнишь, нашу соседку в дом детства на днях отправили? — громко, торопливо спрашивает Мануэль. — Ну, ту, что у развилки живет.

Я замираю.

— Ага. Ох, как же ее зовут? — Бо морщит лоб, прищелкивает пальцами. — А, Диана.

Красавчик Эд чешет затылок.

— Нет, — задумчиво тянет он. — Не Диана Черри.

— А мне помнится, что ее зовут Эула, — говорит Мануэль.

— Ох, прекратите ваше притворство, — вздыхает Кэсси и смотрит на меня, безмолвно заключает перемирие. — Ее зовут Рэя. Ей пятнадцать лет. Мы с ней знакомы. У нее схватки раньше времени начались. Может, вы ее и уговорите. На всякий случай я с вами пойду.

— Спасибо, — говорю я.

— А как же Хантер твой? — спрашивает Бо. — Он же заметит, что ты ночью ушла, тревогу поднимет.

Кэсси поджимает губы.

— Он выпить любит. Поднесу ему стаканчик, а то и пять, проспит до утра.

Сердце у меня радостно вздрагивает. Я облегченно вздыхаю, благодарно киваю Кэсси. Руку протянуть боюсь. Друзьями мы, наверное, не станем. И веры у нее ко мне нет. Хотя все не так уж и плохо. Главное, что Кэсси согласна действовать с нами сообща.

— Пойдем в дом детства, как стемнеет, — говорю я. — Ты, я, Марси и Джек.

Сегодня ночью звезды снова мечутся суматошными сполохами. Мы крадемся полями, по самому краешку, держимся мест потемнее. Хотя можно было и по дорогам идти, даром что там охранники караулят. В сезон звездопадов люди с вечера двери запирают. На стук не отзываются, боятся призрачных теней, что снаружи шастают. Мы прячемся за конюшней. Одеты в темное, только лица в ночи белеют — будто призраки обезглавленные ищут свои тела. Правда, дыхание нас выдает, клубы пара в холодном ночном воздухе.

— Женщин привозят в барак слева, — шепчет Джек. — И родильня там же. Внутри длинный коридор.

— А справа ясли, — объясняет Марси. — И спальни повитух и кормилиц. Позади казарма тонтонов и кухня. Уборная и дровяной сарайчик во дворе. Каждые несколько дней еду привозят. Вот и все.

— Откуда ты все знаешь? — спрашиваю я. — Ты ж не здесь повитухой была.

— Все дома детства одинаково устроены, — говорит Джек. — Охранников четверо, начальник и три бойца. В конюшне четыре лошади, значит, все тонтоны в казарме.

Своих коней мы оставили в ложбине к северу отсюда. Далековато, с пол-лиги, но ближе их спрятать негде.

Дом детства стоит у перекрестка, на равнине. С трех сторон его окружают молодые тополиные рощицы. Деревья недавно посажены, стволы тонкие, за ними не спрячешься. Джек говорит, что дом детства совсем недавно построили. Он невысокий, длинный, с крышей из дерна и коры. Стены дощатые, промазаны глиной пополам с соломой. Посередине дверь с крепким засовом. Окна заложены железными решетками, деревянные ставни изнутри закрыты. Свет льется в щели между досками. Я разглядываю дом в дальнозор, но ничего разобрать не могу. Конюшня шагах в пятидесяти от дома.

— Не дом детства, а тюрьма для младенчиков, — вздыхает Кэсси. — Джек, как мы внутрь проберемся?

— Это нетрудно, — отвечает он и ухмыляется мне своей кривой улыбочкой. — А вот что потом делать, до сих пор непонятно.

Сегодня ночью Джек ведет себя по-прежнему, больше на себя похож. Меня это радует, хотя я и не знаю, почему он вчера был со мной так холоден. Он вырядился в черное одеяние тонтона. Я одобрительно киваю, и он удивленно приподнимает бровь. Но без тонтонова наряда в дом детства не попасть.

Под рубаху Кэсси Марси подсунула какое-то тряпье. Со стороны похоже, что Кэсси на сносях. Мы решили, что Джек постучит в дом детства, скажет, что привел беременную рожать. Марси объясняет Кэсси, как себя вести и что делать. У Кэсси здорово получаются тревожные всхлипы, вопли и громкие рыдания. Марси объясняют, что тонтоны сразу повитуху приведут, а сами уберутся восвояси. Если повезет, повитуха не станет охрану звать, как поймет, что Кэсси притворяется. Повитухи ненавидят, что их в рабыни определили. И тонтонов терпеть не могут. Дело свое знают, но не по нраву им детишек у матерей отнимать. А после этого Джек с Кэсси сделают что могут. Главное, чтобы они оружия не применяли и никого не поранили.

— Я тебе доверяю, — говорю я.

— Я польщен, — отвечает Джек. — Ты же знаешь, я на выдумки мастак, но, если честно, не представляю, что нам делать. Может, передумаешь?

— Как Кэсси решит, так и будет, — заявляю я.

— Давайте поближе подберемся, — говорит она. — Заглянем в окошко, посмотрим, что происходит.

Мы осторожно пересекаем двор, прижимаемся к стене дома, подкрадываемся к окну слева. Глядим в щелочку ставней. Длинная комната с двумя рядами коек освещена фонарями. В комнате две молоденькие женщины. Одна здоровая, крепкая, на сносях. Лежит на койке. Другая — худенькая, с милым испуганным личиком — тревожно расхаживает по комнате, весь пол до дыр протоптала. На койке рядом лежит узелок. Похоже, вторая девчонка уезжать собралась. Она за живот держится, пальцы в кожу так и впиваются. Глаз с двери не сводит.

— Это Рэя, — шепчет Кэсси. — Родила уж, наверное.

С противоположного конца дома слышится негромкий писк младенца. Давным-давно Эмми так плакала. Будто крохотный мышонок. А материнского молока не было, кормить нечем. Удивительно, как и выжила.

— До времени дитя родилось, — вздыхает Марси.

У двери на стуле невозмутимо сидит громадная женщина в рабском ошейнике. Охраняет девчонок, к двери не подпускает. Рэя к ней подходит, умоляет о чем-то. Женщина мотает головой, мол, нельзя тебе к ребеночку.

Рэя отворачивается, всхлипывает тихонечко. Беременная на койке ее окликает. Рэя к ней бросается, обнимает, плачет. Та что-то шепчет, гладит Рэю по спине, успокаивает.

Из-за ставней голосов не слышно. Фонари светят тускло, отчаяния на лицах не разглядеть.

— Давай с другой стороны посмотрим, — предлагаю я.

Мы подбираемся к окну комнаты, где младенцев держат, осторожно заглядываем внутрь. Вместо коек стоят колыбельки в два ряда. Похоже, Демало уверен в будущем Нового Эдема. Нам не видно, сколько в них младенцев лежит, но женщина с клеймом Управителя на лбу ходит по рядам, в половину колыбелек заглядывает, проверяет, как там дети.

— Это повитуха, — шепчет Марси.

Еще одна женщина-Управитель сидит на стуле, кормит грудью спеленатого младенца. Ребенок грудь не берет, жалобно попискивает. Рэя его до срока родила.