— Никто за мной не следит, — вздыхает он. — Послушай, мы Возрождение уничтожили. Человек пятьдесят убили. Что там творилось, словами не рассказать. Если про меня и вспомнят, то решат, что взрывом разорвало. Вот и твои Вольные Ястребы так думают. Если бы тонтоны про меня знали, нам бы всем головы давно снесли.

— Не смей так говорить! Ты слишком много на себя берешь, жизнью почем зря рискуешь. Джек, прошу тебя, не делай так больше. Обещай мне, слышишь!

— Видишь ли, победы без риска не бывает. Мы ж не прогуляться вышли, милочка.

— И не смей так со мной разговаривать! Я не девочка несмышленая. Если тебя вдруг убьют, то я… Я тебя сама убью, вот!

Во мне бурлит ярость. Я злюсь на Джека. На Демало. На весь чертов мир. Злюсь на себя за то, что сомнения и слабость превратили меня в беспомощного ребенка. Меня, Ангела Смерти!

— Снимай с себя эти одежки, — говорю я. — Я тебя ненавижу в этом наряде. Ненавижу, слышишь!

Я дергаю проклятый черный плащ. Ткань цепляется за пояс с оружием. Я срываю с Джека пояс, швыряю на помост. Джек стоит не шевелясь. Стягиваю с него плащ, хватаю за рубаху и толкаю в грудь, пока он не упирается спиной в ствол Железного дерева.

— Ненавижу, черт побери, — шепчу я и целую Джека.

Крепко целую. Горячо. Жарко. И остановиться не могу.

Хочу выжечь из себя Демало, подбрасываю в огонь свою ложь и свои тайны, слабости и страхи. Бросаю себя в жар тела Джека. Плавится плоть с костей, кости превращаются в пепел.

Холодный ночной воздух развеивает туман в голове. Джек меня не целует. Он ко мне даже не прикасается. Стоит себе, не двигается. Рубаха расстегнута. Это я ее расстегнула? Не помню. Прижимаюсь к нему, льну, ощупываю. Руки дрожат от страсти. Мне все равно.

Ой! Он сжимает мне запястья. Крепко.

— Прекрати, — говорит Джек.

У меня голова кругом. Я горю, но не сгораю.

— А что такое? — спрашиваю я. — В чем дело-то? Ты же меня хочешь.

Он фыркает — сдавленно, удушенно. Будто смеется. Весь встрепанный, серебристо-серые глаза сверкают.

— Да уж, такого со мной еще не бывало, — ворчит он и вздыхает.

— А вот и неправда, — говорю я и снова тянусь к его губам.

Он отступает на шаг. Воздух между нами холодит мне кожу.

— Да в чем дело? — говорю я. — Ты почему меня не целуешь?

— Потому что ты целуешь не меня, — отвечает Джек. — Тебе сейчас все равно, кто с тобой рядом. Лишь бы живой. А тут я случился. А мог бы и не я быть. Тебе все одно не важно.

Я возмущенно вырываю руку из его пальцев.

— Ты что несешь? — спрашиваю и буравлю его взглядом. Про что это он?

Он ухмыляется своей кривой улыбочкой.

— Ну конечно, теперь справедливое возмущение, — вздыхает он. — Не ври мне, я сам врун. Саба, мне это хорошо знакомо. Со мной не раз бывало. — Он сокрушенно качает головой. — Недаром говорят, что посеешь, то и пожнешь. Только не по нраву мне это. Но ничего не поделаешь. Мера за меру.

— Ой, вот только не надо меня учить, — говорю я. — Когда это ты праведником заделался?

Он ласково проводит пальцем мне по щеке.

— Не знаю, — шепчет он. — Наверное, когда в первый раз тебя увидел.

У меня сердце в груди замирает. Дышать не могу. Гляжу на его грудь — шрамы и отметины, от плеча до бедра три длинных полосы — след от когтей адского червя. Над сердцем — красное восходящее солнце, кровавая татуировка тонтонов. У Демало такая же. Опять этот Демало! Вечно, постоянно Демало! Да, какое уж тут забытье. Не видать мне покоя.

— Расскажи, что сегодня случилось, — тихо, настойчиво просит Джек.

Только сейчас я замечаю, что он на помосте устроил. На краю стоит шалашик, пол выстлан еловыми лапами. Радужные кругляшки повсюду развешаны, качаются, сверкают в лучах луны. На подносе лежит жареная куропатка и хлеб, бутылка стоит рядом.

Он расстарался. Для меня. Такую красоту соорудил. У меня сердце разрывается. Обхватываю себя руками за плечи. Только бы не разрыдаться.

— Ты снова вором заделался? — спрашиваю. — А как же праведная жизнь?

— Да ну ее, никакой радости, — отвечает он.

— Прости меня, — вздыхаю я. — Вечно я не вовремя. Особенно когда тебя дело касается.

— Золотые слова, — говорит Джек. — Ладно, давай поедим. И поговорим.

Надо же, как судьба ему улыбнулась. Привела его к дохлому ворону. Он сразу понял, что делать. Ворон недавно сдох. Он тушку за пазуху запихнул и отправился Нерона искать.

Двинулся по следу косуль. Они неслись сквозь чащу, кусты поломали. Но от Следопыта с Нероном не ушли. Ворон сидел на туше косули, жадно клевал мясо. Следопыт для приятеля дичь загнал, а сам убежал за добычей побольше. Он всегда так делал.

Нельзя, чтобы Нерон понял, кто его выкрал. Ничего, по запаху не определит. У воронов чутье слабое, а тут еще и клюв в кровище. Но осторожность не помешает. Он скинул куртку, бесшумно натер ее палой листвой. Лица вороны хорошо различают, поэтому он замотал голову шимой.

Другого случая не представится. Он замер среди деревьев, выжидал подходящего времени. Нерон радостно выклевывал внутренности косули, об осторожности забыл.

Он подобрался поближе, набросил куртку на Нерона, схватил ворона в охапку и убежал.

Я говорю. Джек ест, пьет и слушает. Мы сидим, обнявшись, на мягких еловых ветках, и я ему рассказываю, как все пошло наперекосяк. Как Лу едва в пропасть не сорвался. Как туман Эш помешал, она нас вовремя не предупредила. Как караван тонтонов неожиданно у моста оказался. Как я хотела взрыв остановить и не успела. Рассказываю Джеку про рабов и про скотину. Про Управителей и про тонтонов. Только не нахожу слов, чтобы рассказать про грохот и про запах. Про весь ужас смерти. Про то, что это мы смерть принесли. Просто говорю, что было жутко. Рассказываю про рану Крида. Про то, что Марси нашлась, вот радость-то. Про Демало молчу. А как про него сказать? Про Демало. Про Кровавую луну.

Джек много не говорит. Иногда переспрашивает, иногда кивает. Задумывается.

— Вообще-то непонятно, зачем они этот мост построили, — вздыхает он. — А тут еще и поселенцев с рабами в Резь послали. Зачем им это понадобилось? Похоже, Демало что-то замыслил. Точно. Надо выяснить, что именно.

Джек должен знать, что Демало здесь сегодня был, но сказать прямо я не могу. Джек сразу все поймет — по моим словам, по глазам, по лицу.

— С тонтонами были два громадных пса. Крид говорит, что это псы-призраки, — добавляю я.

Джек вздрагивает, сверкает глазами.

— Значит, Демало здесь был, — шепчет он. — Эти псы за ним повсюду ходят. Он их после Возрождения завел. Для охраны, наверное. Так ему надежнее. Ты его видела? А он тебя?

— Нет, мы далеко были. Дым, грохот, в суматохе не разобрать, где кто. Нет, навряд ли. Я его точно не видела.

Ну вот, стоит мне рот открыть, как из меня ложь вылетает. Полуправда. Уклончивые ответы.

— Если с ними Демало был, значит, караван особенный, — говорит Джек. — Важный. Иначе одними тонтонами-охранниками обошлись бы.

— Ага, Марси так и сказала, — киваю я.

— Марси… Ну да, рабы все замечают, даже то, чего никто больше не видит. Надо выяснить, что ей известно. Понимаешь? Тебе надо с Марси поговорить.

— Да, конечно, — отвечаю я рассеянно. Гляжу на сверкающий кругляшок над головой. Он покачивается, разбрасывает блики лунного света. Смотрю Джеку в глаза. — Не видать нам победы. Нас слишком мало.

Он морщит лоб.

— Так ведь с самого начала было понятно, что нас мало, — говорит он.

— А теперь мне ясно, что это значит. И к чему это приведет. Джек, у нас всего шесть бойцов. От Эмми толку никакого, Марси вот тоже… Томмо с Кридом еле ноги унесли, Лу чуть в пропасть не сорвался. Если бы с ними что случилось, так все б и кончилось.

— Это наша первая вылазка. Мы урок усвоили, теперь перестроимся. Придумаем, как лучше. Как умнее сделать. Тебя послушать, так мы ничего не добились. А это не так.