Соломон опешил. Отбросив в вазочку надкушенное пирожное, он поник подобно приговоренному к высшей мере и прошептал: «Все полетело к черту…»

— Не стоит так удручаться, дружище. Если честно, ваша затея с самого начала показалась мне сомнительной… Продолжай работать с нормальными людьми, ведь камера Барсака пока идет нарасхват…

— Спасибо за совет… Но… может, ты все же еще раз хорошенько подумаешь?

— Увы. Завтра же вылетаю в Рим — хочу уладить все дела с твоим шефом до поездки в Москву.

— Детка, доверь это дело мне. Не стоит затевать скандал. В «фирме» сидят крепкие ребята и так просто тебя не выпустят — ведь есть же кой-какие компроматы…

— Я готова нанять хорошего адвоката и отмыться от дерьма. Даже если не отмыться, то по крайней мере не добавлять нового… К тому же я кое-что предусмотрела. Понимаю, что в качестве защиты в судебном процессе мои «документы» гроша не стоят. Но в случае скандала найдутся люди, которых смогут заинтересовать мои дневники.

— Ты что, в самом деле вела какие-то записи?

— Да, с того момента, как ввязалась в предложенную тобой работу. Конечно же, не из соображений «страховки». Просто путешествие с Чаком и «подглядывающим» Солом показалось мне забавным.

— Ты упоминаешь там все эти дела, связанные с «фирмой»? Имена, планы?

— Разумеется. Все, что я слышала от тебя, а это совсем немного. Зато, начав фиксировать происходящее со мной, я постепенно вошла во вкус, и «Записки мадемуазель Д.Д.» превратились в описание бесшабашных, но, в общем-то, вполне невинных похождений. А после встречи с господином Артемьевым мои листки и вовсе стали похожи на дневники гимназистки эпохи короля вальсов.

Соломон выглядел растерянно, он явно чего-то опасался.

— Пойми, Дикси, все это достаточно серьезно. Все мы, работники «фирмы», давали подписку о неразглашении творческих замыслов и происходящего в стенах Лаборатории… Если твои бумаги попадут в руки наших ребят, боюсь, Соломон Барсак — человек конченый.

— Ты что-то совсем стал запуганный. — Я примирительно погладила его по жесткошерстному загривку. Кудрявая жесткая поросль спускалась от затылка за ворот рубахи, и я знала, что на спине Сола шерсти значительно больше, чем на его темени. Сейчас он был похож на большую грустную обезьяну. — Клянусь, что спрячу бумажки далеко-далеко и никогда о них не вспомню, если, конечно, мне не станут грозить твои «фирмачи»… Честное слово, Сол, я не смогу навредить тебе ни за какие миллионы. Тем более что владелица… Вальдбрунна… не будет нуждаться в деньгах.

Он с мольбой посмотрел на меня и, кажется, был готов пасть на колени. Но я удержала скользящее вниз движение. Сол схватил мои руки и стал покрывать их поцелуями.

— Ты хорошая, добрая, честная девочка! Я верю, Дикси не сможет загубить старика Соломона. Одинокого больного старика… Доверься мне — поезжай в Москву, а я постараюсь все тихонько уладить. Придумаю что-нибудь, запудрю им мозги…

— А потом окажется, что волнующее паломничество ко гробам предков заснято на пленку… Гнусность какая! — поморщилась я от этого предположения. — Любовь на пляже не смущает моей добродетели — да снимайте, сколько хотите! Но наивный, как дитя, Майкл у могилы прадеда в компании французской «сестрички» — это зрелище не для кинозала.

— Успокойся, детка. Поезжай спокойно в Москву и выполняй свой родственный долг. Уж в эту дыру за тобой точно никто не поедет. — Сол улыбнулся одними глазами и заговорщически подмигнул мне. — Все будет о'кей, детка. Вот только расставаться жаль… Так хотелось прославиться в компании с Дикси Девизо!..

— А мы еще что-нибудь сообразим, неугомонный бельгиец, придумаем нечто эдакое…

Я обняла его на прощание, а затем, оставшись одна, достала пухленькую тетрадку с кустиком весенних крокусов на обложке.

Прощай, «мадемуазель Д. Д.»! Приветствую тебя, хозяйка Белой башни!

Я перечеркнула красными чернилами название «Записки мадемуазель Дикси Девизо» и поверх игривых росчерков первоначального текста с нажимом вывела: «Признания Доверчивой Дряни». А за последней фразой теми же красными чернилами сделала приписку: «Тогда мне и в голову не пришло, что Соломон умеет так легко лгать».

Они заскочили в укромное кафе на виа Карлуччи, горя нетерпением выслушать экстренное сообщение Барсака. У вернувшегося из Парижа Сола было такое лицо, что Руффо и Тино не на шутку струхнули. Приложив палец к губам, Тино гневно сверкнул глазами, отменяя всякие объяснения в стенах Лаборатории, и спешно вывез заговорщиков в укромный уголок.

Кафе «Сильва» вечерами посещали работяги, в десять утра здесь находилась лишь одна посетительница — пожилая синьора в самодельной, вязанной крючком панамке и таких же митенках. Синьора слилась в экстазе с вазочкой взбитых сливок, мужественно оттягивая момент прощания с лакомством: ее ложка путешествовала к сморщенным губам почти пустой, в слезящихся глазах блестел восторг и боль подлинной страсти.

— А ведь она сейчас переживает не менее бурные эмоции, чем какая-нибудь голливудская фифа, собирающая чемодан покидающему ее любовнику, — заметил Руффо, когда они расселись за угловым столиком, сплошь затененным кустами отцветших азалий.

Соломон не смел поднять глаз — все это время у него было чувство, что Заза и Руффо конвоируют его, как преступника, для допроса с пристрастием. И теперь он сидел против них, опустив на колени тяжелые кисти, сгорбившись, как провинившийся ученик, и не решаясь приступить к рассказу.

— Так что еще выкинула наша крошка — забеременела от главного прокурора? Подхватила ВИЧ? — Несмотря на ранний час, Шеф заказал себе пиво.

Звонок Сола оторвал его от небезынтересных занятий с юной глупышкой, мечтающей о лаврах Софи Лорен.

— Дикси скоро получит солидное наследство и не намерена продолжать карьеру в кино. Она просила меня содействовать расторжению контракта. — Сол многозначительно поднял брови.

— Сколько ей надо, чтобы изменить решение? — поинтересовался Руффо, не прикоснувшийся к стакану апельсинового сока.

Кафе вызывало у него брезгливость, вполне понятную у столь изысканного и деликатного синьора. Он предпочел в это утро легкий спортивный стиль — кремовые брюки и тенниску — и выглядел по меньшей мере премьер-министром, пожелавшим сохранить инкогнито. Соломон с надеждой посмотрел на Руффо, ему казалось, что именно «стервятник-хамелеон» легко переметнется с «объекта № 1» на другую кандидатуру.

— Дикси не отличается корыстью. В данном случае купить ее, мне кажется, невозможно.

— А уговорить? Как насчет обещаний «Оскара» и прочей «бижутерии» «большого кино» в случае завершения нашего фильма? — В голосе Руффо звучала заведомая обреченность: в преданность высокому искусству потаскушки Девизо он нисколько не верил.

— Мне думается, у нее начинается другая полоса… — Сол колебался, стараясь не слишком проговориться. — Дикси пора обзавестись семьей.

— Семьей?! — Заза гневно вытаращил глаза. — Уж не с этим ли русским, как я понимаю?

— Ну… Артемьев женат и, кажется, удачно. Он вряд ли бросит родину, но… Дикси увлекла его.

— Ага! Значит, дело все же клеится! — оживился Руффо.

Соломон обвел собеседников печальными просящими глазами.

— Клянусь Девой Марией, синьоры, нам лучше поискать другой «объект»… Если честно, мне кажется, дамочка слишком вульгарна… Да и вообще не способна на глубокие чувства…

Заза подозрительно прищурился.

— Эта стерва пригрозила затеять скандал, если мы упремся? В таком случае ей несдобровать!

— Нет-нет, Заза! Поверь, она далека от воинственных настроений. Дикси не скандалистка, скорее даже наоборот. Вы же изучили досье — наша героиня до смешного не умеет постоять за себя… Ей нужны были деньги — она сотрудничала с нами, теперь проблем с финансами нет — и Дикси машет нам ручкой: чао, ребята, забудем обо всем и расстанемся по-приятельски!