«Может быть, наслаждение — это именно то, что стремится стать бесконечным, но неизбежно приходит к концу?» — спросила воцарившуюся тишину Дикси. Она знала, что Чак уже спит, а если бы и слышал ее, то все равно бы не понял.

Они расстались совершенно естественно — так повзрослевший сын выпархивает из-под родительского крыла. Забота и опека ему уже не нужны. Дикси подготовила разрыв своими руками, торопя его, как финал плотского наслаждения. Она подарила Чаку ощущение зрелой опытности, возникшее от сознания власти над ней и над теми людьми, которыми окружила себя общительная парижанка.

Приложив все усилия, чтобы ее протеже заметили, Дикси отправила преображенного Чака в Америку и скоро прочла телеграмму: «Получил, что хотел. Чарльз Куин».

Так теперь звучало имя Чака, которому предстояло в короткий срок стать не менее популярным, чем Сталлоне, Норрис или Шварценеггер.

Чарльз Куин стал героем целой серии похожих друг на друга лент о приключениях лихого сержанта. Сценарии писались специально для него, а зрители нетерпеливо ждали появления нового фильма с участием полюбившегося героя. Двадцатидвухлетний Чак Куин стал голливудской знаменитостью, о которой без конца сплетничала пресса. Однажды следившей издалека за карьерой Чака Дикси попалась статья, рассказывающая о фильме с участием двух звезд — молодого Чака Куина и зрелого мастера Алана Герта. Вместо того, чтобы порадоваться, Дикси напилась, а это всегда получалось у нее очень скверно: короткая эйфория сменялась душевной и физической апатией.

— Не годится так, девочка, — сокрушалась Лолла, вынося пустые бутылки. — Позвала бы кого-нибудь, как прежде. И почта нераспечатанная лежит, и телефон разрывается… — Она озабоченно смахивала пыль пушистой щеточкой, отчего в солнечном луче, пробивающемся сквозь задернутые синие шторы, плясала мерцающая пурга. Мулатка недавно похоронила старшую сестру и теперь жила одна, жалея и опекая невезучую хозяйку.

— Ведь чувствую, обыскались тебя в кино, обзвонились. Э-эх!.. Такие пройдохи, чувырлы намазанные, как королевы устроились. А тут… Уж и не знаю, кому на тебя пожаловаться, где управу найти? Мадам Сесиль, царство ей небесное, думаю, там, наверху, все глаза выплакала, на тебя глядючи…

Дикси, безразлично выслушивавшая эти знакомые уже речи из спальни, поднялась и, ни слова не говоря, захлопнула дверь в гостиную. Дела и впрямь обстояли неважно. «Ягуар» продан, гардероб давно покинули холщовые чехлы с шубами. За последний месяц платить Лолле было нечем, а главное, не хотелось и пальцем пошевелить, чтобы продержаться на плаву.

Отказываясь цепляться за работу, знакомства, карьеру, находить утешение в любовных связях, Дикси испытывала некое мазохистское удовольствие. Максимализм, унаследованный от отца, не терпел компромиссов. А хуже всего было то, что просыпался он в полную силу именно тогда, когда на Дикси обрушивалось одиночество. Затерянная в пустыне холодного океана, она пренебрегала брошенными ей спасательными кругами и пришедшими на помощь шлюпками. Обессилевшая, озлобленная, она ждала золотого трапа, спущенного к ней с борта белоснежного лайнера. Ждала напрасно, ненавидя себя за это.

В один прекрасный майский день под окнами Дикси остановился новенький «альфа-ромео». С третьего этажа было видно, как стройный брюнет в светлом спортивном костюме, cкользнув по фасаду прищуренными глазами, вытащил с заднего сиденья сверкающий целлофановый сверток и, захлопнув дверцу автомобиля, легко взбежал по ступенькам, ведущим в подъезд. Дикси отпрянула от окна, панически оглядывая себя в зеркале, — поздно. Ничего уже не успеть — тени под глазами, небрежно подколотые, нечесаные волосы, мятый, далеко не шикарный атласный халат. Она сунула в тумбочку начатую бутылку бренди и блюдечко с засохшим бутербродом. Сбросила растоптанные домашние тапки и прямо так, босая и растерянная, поспешила на зов бронзового колокольчика к входной двери.

Чак успел сорвать хрустящую бумагу и шутливо выставил вперед огромный букет алых роз, пряча за ним лицо. Дикси не взяла цветы, сраженная давним воспоминанием: так же, скрываясь за охапкой роз, стоял за ее дверью прибывший на свидание Курт Санси.

Чак опустил цветы и, пожав плечами, улыбнулся.

— Это я. Можно войти? — Он был явно растерян, и Дикси разозлилась. Она всегда злилась, если кто-нибудь заставал ее не в форме. И уж меньше всего ей хотелось продемонстрировать свое плачевное состояние Чаку.

— Мог бы и позвонить. Заходи, — проворчала она, провожая нежданного гостя в комнату.

Однако, сидя с Чаком в полутемной гостиной, Дикси поняла, что ее бывший возлюбленный не слишком внимателен. Он целый час взахлеб рассказывал о себе, не задавал вопросов и, кажется, не замечал произошедших с ней перемен. Когда каминные часы пробили пять, Чак поднялся.

— Извини, я в Париже проездом. Специально заскочил повидать тебя и сказать кое-что. — Чак замялся и сквозь браваду удачливого киногероя проглянул прежний провинциальный капрал. Он даже передернул плечами, словно дорогой костюм давил ему под мышками. — Дикси, я вроде на коне… Ну, ты знаешь. Впереди уйма работы — меня рвут на куски… У тебя легкая рука, мне все время фартит… — Он сглотнул и посмотрел ей в глаза. — Я не слишком уж внимателен, но всегда помню, что ты для меня сделала. Даже когда бываю свиньей… а это случается нередко…

— Прекрати. Разве я жду благодарности? Нам было хорошо вместе. Я рада, что добилась своего — твоя славная история только начинается. Ты не подкачал, Чакки! — Дикси играла роль славного парня, старшего друга, бескорыстно радующегося чужому успеху! И как только ей могло прийти в голову, что этот парень, возникший с цветами у двери, тут же потащит ее в постель! Все кончено, в какой бы блестящей форме ни встретила его Дикси. Она поднялась.

— Ну что же, рада была увидеть тебя. Спасибо за визит, милый.

Чак стоял, опустив руки по швам и рассматривая вытоптанный ковер под ногами. На кофейном столике, с кладбищенской грустью опустив головы, снопом лежали розы.

Дикси сделала два шага к двери, Чак преградил ей путь.

— Что еще? — Она стояла рядом, почти касаясь его грудью.

— Я хочу тебя, — сказал Чак, но не поднял рук, не забросил их ей на плечи. Сдержавшись, чтобы не повиснуть на его шее, Дикси засунула руки в карманы.

— Как-нибудь в другой раз, — сказала она со спокойной насмешкой.

Ей показалось, что гость облегченно вздохнул, направляясь к выходу.

— Пока, Дикси. — Он оглянулся уже с лестницы. — Может, тебе нужны деньги?

— Еще чего! Я абсолютно в порядке. — Она беззаботно помахала ему и стояла на лестничной площадке до тех пор, пока шаги не смолкли и внизу не хлопнула парадная дверь.

«Глупыш, и как ему только могло прийти в голову это! Дикси Девизо — бедна! Фарс, cумасшествие, бред…» Вернувшись в спальню, она достала спрятанную недопитую бутылку и подумала о том, что уже давным-давно берет у бакалейщика вино в долг.

На низкий столик из толстого малинового стекла легла папка с газетными вырезками. Руффо Хоган прихлопнул ее маленькой пухлой рукой и посмотрел на собеседников с видом человека, знающего ответы на все вопросы.

— Как видите, тогда, в 1980 году, фильм Кьями произвел впечатление своей откровенностью. Беднягу освистали поборники целомудрия, обвиняя в «старческом сластолюбии». Он так и ушел на покой, отказавшись от съемок второй части.

Руффо взял бокал с фруктовым коктейлем и нежно прильнул к соломинке. Его гости отдавали предпочтение более крепким напиткам. Графины с коньяком и бренди золотились рядом с вазой, наполненной фруктами.

Заза Тино и Сол Барсак явились с деловым визитом на виллу Руффо Хогана, чтобы обсудить итоги проведенной кампании по раскрутке Дикси Девизо. Весь сентябрь они просидели в городе, проклиная жару, задымленную атмосферу столицы и ее жителей, предпочитавших кинематографу более прозаические развлечения.

— Сейчас в кинозал никого калачом не заманишь. Рисуй на афише хоть десять звездочек. Кого здесь волнует этот «Берег мечты» — сентиментальная возня вокруг патриархальных комплексов старого пердуна Умберто. «Колдунья» с Мариной Влади намного тоньше, и то окончательно списана в архив. Помню, как от «Последнего танго» Бертолуччи цензура прямо взбесилась. Теперь этой так называемой эротикой не смутишь даже пятиклассника. — Заза осмотрел владения Руффо с плохо скрываемым отвращением.