Столица Шотландии приняла нас как триумфаторов, что, не буду лукавить, было очень приятно и возвысило нас в собственных глазах. Радость зрительского восприятия, соответствие его авторскому замыслу не могли не потрясать. Когда на утро после первого спектакля мы с Лией Ахеджаковой спустились на завтрак, все присутствующие встали и захлопали нам. Всё-таки в нашей профессии присутствуют особые моменты, когда ты понимаешь, что твои жизненные усилия не пропали даром. Уже осенью, когда состоялась московская премьера, которая также имела успех, хотя и далеко не британский, я много размышлял над этим феноменом. И, к сожалению, пришёл к неутешительному выводу. В дореволюционной России, а затем в Советском Союзе в первые два десятилетия его существования творили великие театральные режиссёры. Не стану перечислять их имена, они широко известны. Всё новое, что происходит с мировым театром до сих пор, в той либо иной степени является продолжением эстетических и профессиональных исканий российских и советских гениев. В СССР же различными путями избавились не только от самих гениев, но, что страшнее, от их театральных поисков. Конечно, и потом рождались и творили отличные и выдающиеся режиссёры, но это были одиночки, вся творческая жизнь которых была преодолением бюрократических и прочих препон. Да и та драматургия, которую они вынуждены были ставить, крайне редко вдохновляла на взятие новых высот. Позднесоветские режиссёры не только не создали школ, хотя по своим дарованиям безусловно могли бы, но и не воспитали зрителей, способных адекватно воспринимать современный театр. Россия в этом смысле отстаёт от театрального мира на десятилетия.

Как генералы всегда готовятся к уже прошедшей войне, так и наши актёрские школы готовят артистов в театральной эстетике давно минувших дней. А на этом воспитывается зритель, зачастую не способный принять современную театральную условность. И тут не вина зрителя, а его беда. Публика недополучает эстетического удовольствия от новых театральных веяний и при этом подсознательно не желает смотреть спектакли, пропахшие нафталином. В итоге люди отворачиваются от театра, теряется контакт. Разрыв превращается в пропасть.

Главное же событие, о котором я мог только мечтать, случилось 29 марта 2012 года в Москве. Никуся с Пашей родили первенца Тимофея, моего внука. Моей радости не было предела, снова возникло желание жить, заботиться об этом малюсеньком существе. Впервые за долгие годы у меня сформировался строгий режим, зависящий не столько от репетиций, спектаклей, съёмок, занятий со студентами, но прежде всего от режима сна, гуляния, купания Тимоши. Как некогда с Никой, я счастлив в своей новой роли. Тем более, что должен помогать дочке за нас двоих — себя и Катеньку. Мне придётся научить его не только всему, что знаю и умею сам, но и тому, что умела только она — прежде всего радостному и позитивному взгляду на жизнь. Ведь именно Катенькино умение радоваться каждой минуте бытия сделало нас счастливыми и дало возможность воспитать прекрасную дочь. Понимаю, что мне будет нелегко передать этот опыт Тимоше, но если смогла Катенька, то обязан постараться и я.

Летом мы сняли для Тимоши дачу. Наша жизнь в центре Москвы хороша всем, кроме гуляния с ребёнком. Найти в центре уголок, где можно было бы уберечь малыша от всепроникающих выхлопных газов, невозможно. На даче Тимофей сразу окреп, начал хорошо есть и спать. Собственно говоря, эти два дела пока и являются главными в его жизни. Правда, теперь прибавилось и познание мира, который его очень интересует, но и соблазняет различными опасностями. На дачу мы перевезли и Катенькиных родителей. Так через много лет наша семья воссоединилась в одном месте. Но уже без Катеньки. Почему? На этот вопрос у меня нет ответа. Осенью Тимоша съездил с родителями на свои первые длинные «гастроли» в Швейцарию и Францию. Несмотря на весьма юный возраст, такая жизнь ему явно понравилась и боюсь, что его будущее уже начинает определяться. А потом он пережил свою первую зиму, которая оказалась на редкость долгой, и как-то незаметно дорос до своего первого годика. Он уже ходит, пытается говорить и, что очень важно для меня, явно любит деда. На его день рождения я написал в фейсбуке письмо дочке:

«Любимая и единственная! Знаю, какой день сегодня наступил… Так хочется через тебя — моё продолжение — поговорить с твоим сыном, к которому, в сущности, всё и сводится и у меня, и у тебя, и у Павлика, и у Мариши, и у дедушки, и у бабушки, и у Оли, и у Володи и, главное, у нашей с тобой Катеньки, поговорить как с главным и ответственным за всё, что в нас во всех, его кровных родных, есть!.. Рассказать ему — как с каждым годом его жизни не будет легче, но будет всё удивительней и удивительней! Поведать о Любви и… не забыть предупредить о Нелюбви! Подарить ему всё самое красивое и непостижимое на этой земле и задуматься вместе с ним о том, зачем эта жизнь и что с ней можно сделать… Я — его дед — не самое совершенное создание на этой ласковой земле, но как важно, чтобы он любил меня таковым, каков я есть, как все мы его любим именно за это же! За то, что он есть! В каждой нашей жизни… Прости, моя любимая и единственная, за слишком высокий слог, но в эту ночь, в канун рождения Тимофея Акимкина по-другому и не скажешь! По-другому и не подумаешь… во всяком случае мама твоя была бы довольна, что я это сделал — написал тебе письмо!!! Твой папа».

Весной 2013 года мне впервые пришлось выступить в новом качестве. Я поставил в «Арт-Партнёре XXI» спектакль «Сосед на неделю, не больше!» по пьесе французского драматурга Клемона Мишеля «Сосед на неделю». Друзья давно уговаривали меня это сделать, но как-то всё руки не доходили. Свои режиссёрские амбиции я вполне удовлетворял в постановке спектаклей со студентами и в помощи коллегам в спектаклях, в которых принимал участие. Выбор пьесы и способа постановки были для меня принципиальны.

Мне необходима была именно комедия и обязательно в антрепризе.

В наше время отношение к природе комического очень изменилось. Вернее, пропало совсем. Любимый народом жанр куда-то испарился, его заменили малосимпатичные шуточки предельно непрофессиональных, но раскрученных телевидением медиа-персон. Артисты же комического жанра, некогда составлявших славу и гордость российской и советской сцены, ушли из жизни, а новым не дали развить их столь редкий дар. Я не верю, что среди молодых актёров не появилось новых комиков, и поставил себе задачу найти таланты именно среди молодёжи. Антреприза же мне была необходима потому, что уже почти два десятка лет я борюсь за признание её полноправным участником театрального процесса, даже более перспективным на современном этапе развития театра. То, что в антрепризе выпущено много плохих спектаклей, отнюдь не означает, что можно плохо работать и дальше. В репертуарных театрах плохих спектаклей выпущено ещё больше, но из этого не следует, что необходимо срочно закрыть все репертуарные коллективы. В антрепризу же можно пригласить любых исполнителей, что резко раздвигает творческие возможности. И напомню главное: на антрепризные спектакли ходят зрители, чего нельзя сказать про большинство стационарных театров. Но театра без зрителей не существует, а комедия в полупустом зале умирает ещё до поднятия занавеса, как бы ни пытались потом спасти положение актёры.

По договору с продюсером Леонидом Роберманом, я должен был выпустить спектакль сразу с двумя составами. В пьесе три героя, соответственно у меня оказалось шесть исполнителей: Нелли Уварова и Алиса Гребенщикова, Вячеслав Манучаров и Павел Акимкин, Дмитрий Миллер и Сергей Марин. У нашего спектакля существует подзаголовок «Комедия с тремя танцами — в начале, конце и посередине». Эти танцы мне были очень важны для решения всего спектакля. Большинство артистов мне привёл продюсер, что меня не пугало, я давно работаю с этим агентством и не сомневался в профессионализме Робермана. Но и на сей раз жизнь мне преподнесла очередной урок, напомнив, сколь внимательным надо быть и как не следует делать скоропалительных выводов.