Очень помог моей увлечённости театральной педагогикой долго и штучно складывавшийся состав коллег и «начальников». Многолетний декан факультета эстрады, замечательный педагог Анна Фёдоровна Одинокова, с которой я был знаком ещё со своих студенческих лет, когда Аня была совсем юной ассистенткой кафедры, и заведующий кафедрой эстрады Михаил Борисович Борисов, выходец из Щукинского училища и соответственно вахтанговской школы, смогли как-то так изменить атмосферу на нашем факультете, что работа и даже пребывание там стали в радость. Борисов, что важно, сам прекрасный действующий режиссёр и актёр, привёл с собой молодых ребят, своих учеников, Олега Николаевича Пышненко и Алексея Витальевича Курганова. Ещё одним педагогом по мастерству актёра, а заодно и куратором курса (что, поверьте, отнюдь не простая работёнка), стал Николай Александрович Рытенко, выпускник нашего РУТИ. Ребята привнесли в преподавание юношеский задор вкупе с профессионализмом и прекрасным вкусом. А длительный и предельно скрупулёзный отбор педагогов всех сопутствующих дисциплин, много лет проводимый Аней Одиноковой (она ко всему преподавала у меня в мастерской с моего первого набора), создал уникальный педагогический коллектив. В нём исповедуется два основных принципа.

Первый: не важно, что преподаёт педагог — сценическую речь, сценический танец, сценическое движение, ритмику и прочие сопутствующие мастерству дисциплины, всё равно он является преподавателем мастерства актёра. Только делает это своим, доступным ему специфическим способом.

И второй, не менее важный принцип: педагог не имеет права самоутверждаться на детях. Цель у него единственная и неповторимая — выявить и развить у студентов их творческую индивидуальность, закрепить навыки, которые помогут ребятам в их дальнейшем творчестве. Как режиссёр должен «умереть в актёре», так и педагог обязан «умереть в студенте». Иначе вся его деятельность бессмысленна и даже вредна.

Я всегда был уверен, что это единственно возможный метод работы с начинающими артистами. Должен признать, что успехи в обучении и воспитании ребят связаны не только с педагогами непосредственно по мастерству. Ряд блестящих преподавателей смежных дисциплин внесли свою неоценимую лепту в созревание молодых актёров. Хочу извиниться, что не перечисляю всех педагогов, но перед некоторыми снимаю шляпу.

Это мой бессменный музыкальный руководитель курса с ещё первой очной мастерской Григорий Львович Ауэрбах. Его огромный талант, увлечённость детьми и своим делом творят чудеса. Из раза в раз непоющие дети становятся прекрасно поющими артистами, а его экзамены по ансамблевому пению вырастают в самобытные дипломные спектакли. Да и мне, и моим студентам повезло с музыкальным руководителем.

У меня долго не складывался роман с кафедрой речи. Но в этой же мастерской Сюзанна Павловна Серова и Ольга Ивановна Матушкина явили мне не только высочайший профессионализм, но и безупречный вкус, который они прививали студентам. Не секрет, что большинство молодых людей сегодня не слишком много читает, не шибко интересуется иными видами искусства. Занятия по сценической речи стали в полном смысле культурологической лабораторией, столь необходимой будущим артистам в их профессиональном становлении.

Современный актёр, по моему глубокому убеждению, должен уметь на сцене делать всё. А так как мы готовим ребят для мюзиклов, то они должны хорошо двигаться, к тому же под музыку. Ужасен вид совсем ещё молодых людей, принятых в РУТИ в первые месяцы первого курса. Но вот они попадают в железные руки Марины Владимировны Волчевской, педагога по танцам. И опять же начинается маленькое чудо. С каждым новым семестром мы видим стремительное преображение юных неумёх в пластичных, музыкальных, прекрасно двигающихся артистов. Каким образом этого добивается педагог, известно только ему и Всевышнему. Но добивается.

А не так давно из того же Щукинского училища Борисов привёл к нам Елену Юрьевну Дружникову, преподавателя ритмики. Надо ли говорить, что ритм — основа современного спектакля? Хотя, честно сказать, я не очень понимал, что это за предмет — ритмика. Теперь не только понимаю, но являюсь страстным пропагандистом деятельности Лены Дружниковой.

Основу же всего цикла движений закладывает Олег Волынцев. На ребят после его занятий страшно смотреть, но в результате, если к нашим спектаклям и бывают те или иные претензии, никто никогда не сказал, что мои студенты плохо двигаются.

Благодарен я и педагогам по вокалу, которых много, и только это не даёт возможности отметить работу каждого из них. Хотя они того стоят!

И ещё я хочу повторить: главное, что педагогический коллектив никогда не ставит своё эго впереди интересов студентов. Именно это и даёт результат.

К сожалению, поиск единомышленников занял слишком много времени. В моих предыдущих мастерских встречались педагоги с совсем иными устремлениями, нанесшие, на мой взгляд, непоправимый вред ученикам. Конечно, в этом есть и моя вина. Значит, вовремя не распознал, не заметил, не выявил в педагоге чуждый подход к преподаванию. Не нашёл людей одной со мной крови. Это не значит, что в предыдущих наборах со мной не работали прекрасные педагоги. Юрий Нифонтов, Борис Рабей, Вера Харыбина, та же Аня Одинокова — были моими помощниками и единомышленниками.

Конечно, люди имеют право иначе, по-своему смотреть на искусство, на процесс обучения, воспитания. Ради бога! Пусть набирают собственный курс, свою мастерскую и там делают то, что считают правильным. Воспитают прекрасных актёров — буду только рад. Их, настоящих артистов, никогда не бывает много, всегда не хватает. Но, честно говоря, не слишком верю в успех бывших коллег. В дуэте студент-педагог главным всегда должен быть первый, иначе все усилия напрасны. Мой нынешний состав педагогов укомплектован почти идеально.

И всё же… Несмотря на увлечённость и определённые успехи на педагогической ниве, моя жизнь как-то потускнела, поблекла. Уверен, что человек может свернуть горы только для кого-то. Единственно настоящая любовь является мощнейшим катализатором его деятельности, успехов, устремлений. Всё остальное от лукавого.

Итак, моё существование продолжалось, и в нём начали происходить не только приятные, но и по-настоящему трогающие меня вещи. Доченька Ника вышла замуж за, как это теперь принято в нашей семье, артиста Павла Акимкина. Их роман начал развиваться в самый тяжёлый для нас период, во время болезни Катеньки. И Паша оказался незаменим. Он мужественно взвалил на себя ношу ответственности за нас всех, возможно, не до конца адекватных в те дни и недели. После Катенькиных похорон Никуся с Пашей не оставили меня одного, переселились на Маяковскую, хотя наша квартира не была особенно приспособленной для совместного проживания. У Ники есть своё жильё, поэтому переезд ко мне и сопутствующие этому неудобства я воспринимал как акт сострадания и заботы обо мне. Ну ладно, Никонька — наша дочка, от неё я ничего другого не ожидал, а подобное поведение Паши безусловно говорит о его порядочности и прочих замечательных человеческих качествах. В этом я смог убедиться и в дальнейшем. Если бы не они, не знаю, как бы я пережил тот проклятый период.

Между тем интенсивность моей профессиональной деятельности практически не снижалась, хотя я всё чаще и чаще стал отказываться от разнообразных предложений. Тому много причин, но основной оказалось очень низкое качество предлагаемой мне драматургии. Чем больше времени я выхожу на сцену и снимаюсь в кино, тем больше убеждаюсь, что без мощной литературной основы любая затея, особенно театральная, совершенно бессмысленна. Все режиссёрские изыски, все актёрские попытки спасти ситуацию каким-то сверхусилием обречены на неудачу. Причём мне довелось отказывать даже очень хорошим режиссёрам, с которыми я с удовольствием бы поработал, предложи они достойную пьесу. Но как-то не срослось. Порой отказывался, потому что подобные роли я уже много раз играл, а повторяться мне давно не интересно. Но, слава богу, в мировой литературе и драматургии имеется достаточно произведений, в которых я ещё не сыграл, и поучаствовать в создании спектаклей по ним — подлинная радость для меня. Да и сегодня драматурги не перевелись окончательно и периодически попадаются прекрасные современные пьесы. Впрочем, и великая проза, адаптированная для сцены, вполне подходит текущему моменту. Поэтому в эти три года я в основном играл классику, преимущественно русскую. Понятно, что, как обычно, это не были равнозначные работы. К каким-то я относился с большей нежностью, к чему-то гораздо спокойней. У меня были на то вполне объяснимые основания.