– Ты что, не узнал меня? – удивился писатель. – Ведь мы с тобой встречались несколько дней подряд, ты мне рассказывал о своей жизни. Вышла моя книжка о тебе, получила прекрасную рецензию. Ты что, не читал ни книгу, ни рецензию? Или не доволен тем, как я написал?
Спортсмен, смутившись, остановился на мгновение.
– Я в охране Берии, – глядя в сторону, тихо вымолвил он и поспешил отойти от Борисова, который после его слов сообразил, что находится рядом с особняком наркома госбезопасности.
Не исключено, что бывший спортсмен приехал за Вольфом Григорьевичем и повез его к Берии, которого Мессинг впервые увидел столь нервным и хмурым. Лаврентий Павлович разложил перед ним на столе пять фотографий военных в генеральской форме.
– Что вы можете сказать о них? – сурово произнес Берия.
– Они живы, – внимательно разглядев фотографии, сказал Мессинг.
– Я знаю, – попытался через силу улыбнуться Берия, но вместо улыбки его лицо исказила злая гримаса. – Пока живы. Меня интересует другое. Что вы думаете о каждом из них. Какие они люди?
– Честные, – не задумываясь ответил Мессинг, заставив Лаврентия Павловича нервно поправить пенсне. – Характеры у них разные, – испуганно вымолвил Вольф Григорьевич, – но глаза чистые, взгляды прямые, ничего предосудительного я в их лицах не замечаю.
– М-да, – протянул нарком госбезопасности. – Посмотрите внимательнее… Впрочем, не надо, – тяжело вздохнул он. – Можете идти, – пренебрежительно бросил Берия и нажал кнопку, вмонтированную в стол.
Открылась дверь кабинета, вошел спортивного вида грузин и проводил Мессинга к машине, выехавшей из гаража, расположенного рядом с особняком наркома. На этот раз в машине не оказалось никого, кроме водителя.
Вольф Григорьевич почувствовал, что Берия расстроился после их разговора. По бледному лицу мужа Аида Михайловна поняла, что встреча прошла неудачно, на ее ресницах блеснула слеза.
– Не волнуйся, меня не арестуют, – как мог увереннее произнес Вольф Григорьевич, но Аида Михайловна не успокоилась и, опустив голову, заплакала. Сердце Мессинга кольнуло при виде плачущей жены. Он понимал, что приносит ей страдания, встречаясь со Сталиным, с Берией, с другими чекистами, живущими под видом приезжих в гостинице «Москва». Его пугала трафаретность поведения большинства чекистов, их кажущиеся доброжелательными взгляды, за которыми он чувствовал тупость, жестокость и готовность выбить из любого человека нужные им показания. Его спасало от этого личное знакомство со Сталиным, о чем чекисты, конечно, были осведомлены, и он ни разу не сфальшивил, даже после того, как в их «беседах» начинали звучать угрожающие нотки. Он говорил правду о людях, которых они считали врагами, шпионами, предателями родины…
Плакала на кухне жена, а Вольф Григорьевич не знал, как ее успокоить. Он напрягся, вспоминая людей на показанных ему фотографиях, и вдруг почувствовал, что судьба их сейчас незавидна, но положение не безнадежно. Он встал с дивана, выпрямился и позвал жену.
– Аида, я не допустил ошибку, я, наверное, даже помог ныне несчастным, но заслуженным людям, их ожидает свобода.
Жена ощутила уверенность в его голосе, увидела, что с лица мужа сошла бледность, и вытерла слезы.
– Вольфочка, до каких пор это будет продолжаться? – умоляюще произнесла Аида.
Муж нахмурился, нервно взмахнул руками, что бывало с ним редко, когда он не хотел отвечать на поставленный вопрос.
– Все-таки скажи мне, ты же знаешь, – как бы вскользь заметила жена, но он-то понимал, что это не праздное любопытство, она боится за него. Каждая встреча со Сталиным и Берией отзывалась болью в ее сердце, укорачивала жизнь.
– Станет лучше в 1953-м, – сказал Мессинг и, видя все еще обеспокоенное лицо жены, добавил: – Весною названного года.
– Тебя больше не будут вызывать эти?.. – не договорила она и с опаской посмотрела на телефон.
– Не могу и не хочу тебя обманывать, Аида, – серьезно произнес Вольф Григорьевич, – дышать станет лучше, свободнее, но, когда окончательно исчезнет этот кошмар, я на самом деле не знаю. Мы не доживем до этого счастливого времени. Я даже не в силах сказать тебе, когда оно наступит. Однажды я увидел человека, немолодого партийного работника, который сделает первый шаг к тому, о чем ты спрашиваешь. Кто-то последует дальше, кто-то попытается вернуть жизнь в прежнее русло. Я мог бы сказать больше, но для этого надо войти в каталепсию…
– Ни в коем случае! – возразила жена, зная, что это состояние отнимает массу энергии. – Ты и так обнадежил меня, – сказала она и прижалась головой к его груди.
Он любил, ждал ее ласку. Она придавала ему силы не меньше, чем тепло, шедшее от благодарных зрителей. Но когда Аиды не стало, даже самый восторженный их прием не мог заменить ему нежность и поддержку жены. Силы его таяли. Чтобы как-то восстановить их, возбудить себя перед выступлениями, он стал больше курить, понимая, что тем самым губит свое здоровье. Впрочем, курение помогало мало и сказывался возраст, однако он не мыслил свою жизнь без сцены…
Мессинг так и не узнал, зачем его вызывал Берия. Был в состоянии, но почему-то не захотел, наверное, потому, что, выяснив истинную причину, мог не сдержаться и еще больше расстроить жену. Только подумал, что не случайно на фотографиях, показанных ему Берией, были люди в генеральской форме. Это связано с кем-то из высших чинов. Некоторые генералы, в том числе легендарный комдив Гражданской войны Павлов, были расстреляны по обвинению в неудачах первых сражений с фашистами. В сознании почему-то возникла фамилия маршала Жукова, и Мессинга осенила правильная догадка, но он не стал развивать ее. Ради жены. Ради ее и своих нервов.
Берия хотел в очередной раз выслужиться перед Сталиным, заметив, что вождь невольно ревнует Жукова к его военной славе, завидует его авторитету у военных и народа. Для сбора компромата против Жукова он арестовал пять генералов, служивших под его началом. Берию смущало, что Сталину может не понравиться его затея со столь жесткой дискредитацией маршала. Ведь не случайно вождь назначил себя Верховным главнокомандующим и присвоил себе высшее воинское звание – генералиссимуса. Он выше Жукова по всем чинам, он может держать его в опале, но вряд ли арестует. Все же Берия решил рискнуть, посадить в тюрьму пятерых генералов и выбить из них показания, порочащие маршала. Потом намекнуть Сталину, что у него имеется компромат против Жукова, и посмотреть, как на это отреагирует вождь.
Мой отец оказался в Бутырке в одной камере с генералом из этой пятерки – Иваном Семеновичем Варенниковым (генерал Варенников – член ГКЧП – его однофамилец. – В. С.). Обоим, и отцу и генералу, приходилось нелегко, особенно отцу, к которому было разрешено применение спецмер, то есть пыток.
Ни один из пяти арестованных генералов не дал никаких порочащих Жукова показаний, и нарком госбезопасности, после полутора лет содержания в тюрьме, скрепя сердце, выпустил их на свободу. Опальный Жуков покорно исполнял приказы Сталина, и излишнее усердие Берии могло обернуться его недовольством. Кроме того, Берия помнил слова Вольфа Мессинга о том, что генералы – люди честные, прямые, понимал, что сломить их будет нелегко. Не каждый, даже волевой человек, даже уверенный в своей правоте и сильный характером, выдержит суточный конвейер допросов: «маникюр» – сдирание ногтей, смирилку – при которой жертву крепко заворачивали в сырую холщовую рубашку. Высыхая, она доставляла дикие мучения, доводя до потери сознания. Недаром эта пытка проводилась в присутствии врача, следившего за тем, чтобы человек от перенесенных страданий не скончался. К тому же кто-то из пятерки генералов мог оказаться знакомым Сталина, заслужившим во время войны его расположение. И тогда могло возникнуть встречное расследование, привлечение к нему Вольфа Мессинга, которого Берия побаивался, как провидца и близкого вождю человека.
Этот шпионского вида тип, не будь покровительства Сталина, давно бы по решению тройки, без всякого суда, получил бы пулю в затылок, как ярый немецкий разведчик. А теперь с ним приходится считаться, даже пользоваться его телепатическими услугами, хотя добиться от него нужных показаний и предсказаний пока не удалось. Берия разрешил своим работникам лишь припугнуть его, и то не впрямую, а намеком, и запретил трогать даже пальцем. Разделаться же с ним очень хотелось, поскольку он наверняка знал о похождениях наркома госбезопасности по женской линии. Знали многие, даже наша семья.
