— А ты арий? — спросил Судских.
— Я служу базилевсу, — нехотя буркнул пожилой воин. — Вот и хлебаю дерьмо…
Судских оставил дальнейшие расспросы и заспешил прочь через поле конских игрищ к хибарам нижнего города. Его провожали неодобрительные взгляды пехотинцев. Выходцы из простолюдинов, они не жаловали фанатиков Иисусовой веры. Они не защищали ариев и не побивали христиан, а в сложных интригах патриарха и базилевса выполняли роль плотины, чтобы, сломавшись в определенный момент перед напирающими фанатиками, пропустить их к поселению ариев и бить потом тех и других. Так распорядился управитель Зенон, так подсказал ему Мелесхис, последователь учения Максима Исповедника. Этот последний давно призывал бить и правых, и левых, чтобы не замутнять чистой веры христовой…
На дороге путь ему преградил небольшой заслон хмурых людей. Они настороженно выставили перед ним скудное вооружение свое из кольев и цепов.
— Лисимах! — ахнули в толпе.
— Я не Лисимах. Я судный ангел, посланник Всевышнего, — храбро ответил Судских. — Вглядитесь.
— И вправду не Лисимах, — с разочарованием и недоумением заговорили люди. — Но кто ты?
— Уже ответил, — кратко молвил Судских. — Ведите к старейшине и поспешайте, вот-вот христиане будут здесь.
Двое настороженных мужчин повели его узкой кривой улочкой меж глинобитных мазанок, сведенных вместе одной стеной без единого оконца. Изредка в стене попадались глухие калитки, одна на две мазанки, как принято было у константинопольских ариев.
Проводники остановились у очередной калитки и стукнули условным стуком. Маленькая дверца распахнулась сразу. Старец с длинными седыми космами посторонился, пропуская всех внутрь темного жилища.
Низкий свод, полумрак, скудость утвари, молодая женщина с грудничком на руках, большие глаза наполнены испугом и тревогой. В маленькой плошке с маслом едва живой фитилек.
— Мир вам, — приветствовал Судских. — Времени нет. Лисимах ведет сюда разъяренную толпу. Берите самое ценное и уходите.
— Что у нас ценного? — уныло развел руками старец. — Дитя малое, не ведающее пока мук за веру? А если и был золотой браслет у внучки, его отняли год назад по указу патриарха на христианский храм…
Он явно не понимал, зачем здесь этот чужеземец с лицом подстрекателя фанатиков Лисимаха.
— Ты знаешь, отче, о каких ценностях я говорю. Забирайте немедля и следуйте за мной, — сказал, взяв старца за руки, Судских. Сейчас взгляд стоил больше слов.
— Это посланец Всевышнего, — тихо подсказал старцу один из вошедших с Судских.
Старец поднес плошку светильника ближе к его лицу. В выцветших от времени глазах старца он прочитал сосредоточенность, шевелились губы…
— Признал, — сказал он. — Ты поможешь нам выбраться из города?
— Идите за мной без тревоги, — уверенно ответил Судских. — Я послан помочь вам спасти древние книги…
Пришедшие и старец не заставили себя ждать дольше. Из-под ларей они добыли что-то, завернутое в домотканину, пропустили Судских вперед и вышли следом. Женщина с ребенком прикрыла дверцу, поцеловав наскоро ее косяк, по ведическим законам выставив ладонь, она убыстрила шаг за остальными.
Судских спешил, влекомый вперед неведомой уверенностью. Кривая улочка вывела его к мощенной камнем широкой дороге под уклон, ведущей прямо к прибрежным строениям в гавани. Только теперь путники почувствовали себя увереннее. Дважды их пытались остановить солдаты, но признавали в нем Лисимаха и отпускали, глумливо улыбаясь.
— А кто он, этот Лисимах? — спросил на ходу у старца Судских, стараясь идти рядом.
— Как тебе сказать, добрый проводник, — не сразу ответил старец. — Перебежчик. Лисимах был арием, жил в аркадской общине. Однажды украл общинные деньги, за что обязан был понести наказание по собственному выбору: прыгнуть со скалы в море или отрубить себе кисть правой руки. Лисимах отказался от веры, убежал к христианам и стал ярым приверженцем веры христовой, подстрекая людей убивать ариев. До этого мы ладили… Савл ведь тоже не по доброте своей принял христианство, как убеждают в том апостолы новой церкви. Ему посулили большие деньги, если он уведет общину из Вифании, спасет от притеснений. Савл хорошо знал окрестности, знал, где расположены римские караулы. Он согласился. На привале его очаровала молоденькая иудейка лет тринадцати от роду. Савл был с нею, и поутру отец соблазнительницы сказал ему: оставайся с нами, тебе будет лучше. Савл согласился, принял по крещению имя Павла и быстро выдвинулся в первоапостольные. Так и наш Лисимах…
За рассказом пришли в порт. Еще издали Судских различил косую рею среди мачт других кораблей и безошибочно признал славянскую ладью. Не сбавляя шага, он направился к ней.
На ладье готовились отплывать.
— Эй! — крикнул Судских. — Ждите!
Крик услышали, с удивлением разглядывая идущих.
Приблизились вплотную. Подбоченившись, их встречал у сходни остроглазый дядька с окладистой бородой. Кожаный перехват с крупными бляхами указывал на его старшинство среди остальных на ладье, а обруч на льняных волосах выдавал славянина. Да он и не скрывал этого, выглядел увереннее других купцов на рядом стоящих посудинах. Год назад побывал в Константинополе Ратислав с дружиной, болгарский князь, сжег склады византийских менял за унижения, которым подверглись славянские купцы, и наказал базилевсу Констансу Второму: хоть один волос слетит с головы любого славянина, обреет базилевса наголо вместе с его наложницами, а не поможет бритье — и головы посымает.
Судских хотел было спросить, куда путь держит собрат, но старец опередил его:
— Будь славен, брат. Ты болгарин?
— Будь славен, — откликнулся остроглазый кормчий. — Знамо, болгарин. Нужда есть?
— Возьми их, — вмешался Судских.
— Арии, — понимающе кивнул кормчий. — Возьму.
— И переправь дале к русичам, там им нужное место, пусть поведают люду тамошнему, как измываются христиане над истинной верой, как Бога гневят. Смута здесь.
— Сделаю как просишь, — ответил кормчий Судских и махнул приглашающе взбираться на борт ладьи.
Услужливые руки с борта потянулись к ариям, и Судских отодвинулся назад.
— А ты не с нами? — спросил старец. Слезились водянистые глаза, натыкаясь на прощальный взгляд.
— Отправляйтесь с миром и сберегите книги ариев для потомства: это важнее жизни, — пожелал Судских.
Старец молча поклонился ему в пояс и снова глядел на своего спасителя, не решаясь на вопрос. Остроглазый с ладьи торопил, уже рею натянули доверху, и парусину заполнял ветер, и отцепить чалку неторопливо дожидался юнец.
— Как величать тебя? — решился старец. — Как Богу хвалу вознести?
— Игорь Петрович!
Судских открыл глаза. Смольников напоминал о своем присутствии в кабинете: Судских приглашал его на десять утра.
— Извини, Леонид Матвеевич, размечтался и задремал. — Судских поднялся из-за стола и пожал руку Смольникову. — Звал я тебя вот по какому вопросу. Ты византийскую историю знаешь? Не в объеме, разумеется, школьной программы.
— Да, Игорь Петрович, — уверенно ответил Смольников. — Реферат писал по древней византийской культуре. Беднейшие в культурном отношении времена, скажу я вам. Период становления христианства был сопряжен с падением светской культуры, живопись, литература — все хулилось Церковью…
— Прекрасно, — остановил говорливого Смольникова Судских. — А ответь мне, почему нигде в исторических книгах нет сведений о бунтах в Византии на религиозной почве?
— Почему нет? — садился на своего конька Смольников. — Есть. Но покрашено, лакировано и с ног на голову поставлено. Сигнал к агрессивным выступлениям против ариев подал епископ Кесарии Василий в середине четвертого века вместе с братом своим Григорием Нисским. Василий в книге «Шестоднев» изложил принцип христианской морали. Нечто вроде «Манифеста коммунистической партии». И более трех веков христианские проповедники правдами и неправдами насаждали свою веру, на что византийские базилевсы смотрели сквозь пальцы, считая чудачеством. Но низшим слоям византийского общества такие забавы пришлись по сердцу: что бы ни делать, лишь бы не работать. Чудачества переросли в политику, стали грозной силой противления власти. Прибавилось пророков и бесноватых. Более других упражнялся в этом Максим Исповедник. Он договорился до того, что причислил Иисуса к богам. Уже не посланец божий, а Бог. Родом из богатой семьи, он служил секретарем у императора Гераклия и наследство ссмьи раздавал на поддержание смут против ариев. Гераклий не потерпел рядом с собой провокатора и удалил Максима Исповедника от двора, запретив тому вести разговоры о божественном происхождении Христа, но, к сожалению, джинна выпустили из бутылки, религия стала заботой византийских императоров. Смуты набирали мощь, ряды агрессивно настроенных христиан ширились. В 641 году престол унаследовал император Констанс Второй одиннадцати лет от роду. К внутренним волнениям прибавились опасения извне, в любой момент Византия могла развалиться под ударами арабов, которым христианство было подобно красной тряпке для быка. Внутренние раздоры были арабам на руку, и под давлением внешней опасности Констанс Второй провозгласил указ об одной воле Христа. Указ запрещал утверждения о принадлежности Иисуса к богам, а Максима Исповедника велел тайно удавить. Указ еще больше раздразнил христиан, они открыто выражали недовольство, оказывали вооруженное сопротивление войскам, устраивали резню ариев. Из-за постоянных вооруженных бунтов Констанс Второй перебрался в Сиракузы, где был убит по приказу христианских проповедников. А за два года до его смерти в 668 году в Константинополе произошла самая кровавая разборка христиан и ариев. Войска не вмешивались, и за сутки христианские орды вырезали почти всю общину ариев, более десяти тысяч человек. Вот так, Игорь Петрович, миротворец Иисус прокладывал себе путь к величию. Более грязного становления не испытывала ни одна религия, которую нынче величают светлой.
