— Верю тебе, — расслабился шуткам Судских.

— Тогда временно прощаемся, а часа через три созвонимся. После операции завьем горе веревочкой?

— Я приглашаю, — предупредительно заявил Судских.

— Не откажусь, — улыбнулся Луцевич. — В органах еще платят?

— Пока еще платят.

Пожали руки, и тут Луцевича осенило:

— Слушай, Игорь, идея возникла. Хочешь глянуть, как я онкологического на ноги поставлю своим методом?

— Это интересно, — задумался на секунду-другую Судских. В Ясенево сегодня возвращаться не надо, прочие дела закончил, Воливач искать не станет. — Согласен. Так ты ведь нейрохирург?

— В этом весь фокус. Слушай. Как-то познакомился я с уникальной личностью. Человек разбирается в Каббале и во всех эзотерических штучках лучше, чем я в своем гардеробе. Такие вещи знает, закачаешься. Года два назад от бедности научил свою половину гадать. Что ты думаешь? Стала бабенка загребать в месячишко миллионов до десяти. Народ к ней валом валит, за предсказания платят не скупясь. И все точно.

— Дар открылся? — заинтересованно спросил Судских.

— Нет, — с иронией махнул Луцевич. — Муж ее, Георгий Момот, в соседней комнате направлял. Через год она оперилась, глупости стала выделывать. Георгий велел ей бросить дурачить людей. А она заявляет: я потомственная гадалка, и можешь топать вообще на три буквы или на все четыре стороны.

— В самом деле потомственная?

— Какая чушь… — поморщился Луцевич. — Бывшая партийная сучка! Осталась без работы, стала потомственной ясновидящей. Не в том суть, слушай дальше. Георгий плюнул на все это и укатил в Литву, где ему наследство было завещано, дом, наукой занялся. А на днях позвонил. Что ты думаешь? Рачок второй степени, опухоль в правом полушарии мозга. Практически не жилец. А мне жалуется: я этой сучке некоторые тайны открыл, вот меня Всевышний и наказал. Денег нет, что делать, не знает. Тогда я ему свою методу предложил, обещая бесплатную операцию и полное здоровье. Минут через пять начнется операция. Хочешь взглянуть? В обморок не грохнешься?

— Нет, не грохнусь, но неловко. Там все ваши делом заняты, а я кем буду? — постеснялся Судских.

— Рядом стоять, — убежденно ответил Луцевич. — Пока еще я в оперблоке начальник.

— Уговорил! — махнул рукой в знак согласия Судских.

— Олег Викентьевич, все готово, — сообщила по интеркому медсестра.

— Женечка, еще один комплект спецодежды, — попросил он. — А Толмачеву скажи, референт из органов будет присутствовать. Шучу, — успокоил он Судских. — Не волнуйся.

В зеленом хирургическом наряде Судских не почувствовал неловкости, занимали мысли о другом. Он не сказал, что знаком с женой Момота Ниной Мотвийчук. Эта аферистка выросла довольно крупно при всем честном народе. Втерлась в доверие к президенту, вошла в окружение и теперь чуть ли не главный ясновидящий страны. Такую глупость морозит, а старый козел совсем из ума выжил: решения принимает, когда с ясновидящей посоветуется, а та с умной физиономией — да, вижу расцвет державы, если Немцова в правительство перевести, вижу вас властелином всего мира… Пришлось органам вмешаться. Воливач дал задание компромат собрать и посоветовать ретивой дамочке исчезнуть. Копнули, залежи компры нашли.

Судских почему-то сразу поверил словам Момота о наказании божьем. Дуракам и аферистам поверять непознанное опасно. Знаешь — помалкивай, а учеников бери по божьей отметке. Не на лысине, разумеется: на видном месте клеймо ставят.

В операционной царила стерильная белизна стен, матово отсвечивали всевозможные хирургические инструменты, приборы вытикивали положенное им. Центр не был бедным, но хозяин жадничал на оплату искусства.

— Стой здесь, — велел Луцевич стоять одесную Судских.

— Но, Олег Викентьевич! — возмутился второй хирург. — Здесь мое место! — Маска прикрывала ему рот, но не возмущение.

— Уймись, Толмачев. G завтрашнего дня будешь командовать. Распоряжение премьера. Это же муж самой ясновидящей Нины! — поднял он руку, как просит оркестр дирижер вытягивать заключительный аккорд. Толмачев заткнулся. — Наркоз больному! Толмачеву кляп, мне солененький огурчик сразу после операции, можно вместо, — шутковал Луцевич, будто не было серьезного случая и Момот пришел на экскурсию.

Перед тем как медсестра Женя прижала маску ко рту Момота, Судских заглянул в его глаза. Там не было страха, абсолютная уверенность в Луцевиче.

Предстояло начинать с трепанации.

«Не стоит, — почему-то подумал Судских. — Незачем вскрывать черепушку полностью…»

— Трепанация отменяется, незачем вскрывать черепушку полностью, — эхом откликнулся Луцевич, а Судских не обратил даже внимания.

— Олег Викентьевич, я вас не понимаю, — обратился Толмачев.

— Отстань, следи за пульсом, — как от мухи, отмахнулся Луцевич.

«Нужно точнехонько выйти на гипоталамус…»

— Женечка, выбрей Георгию тонзурку на макушке.

«Верно, лучше входить сверлом», — про себя подсказывал Судских и не удивлялся, что ровным счетом ни бельмеса не смыслит в хирургии.

— Длинное сверло-пятерку и датчик к самому темечку. Отсос сразу, — кратко распоряжался Луцевич.

Хорошенькая медсестра даже в операционном наряде не потеряла свои прелести, шустро исполняла его приказы.

«Нравится ей Алька, пожалуй, влюблена по уши, — догадался Судских. — Тогда бы ей надо в ногах стоять…»

— Роднулька, стань в ногах и наблюдай за его лицом. Откроет глаза, скажи, — велел Луцевич.

Едва слышно зажужжал моторчик, и сверкающее сверло заспешило во вращении. Луцевич примеривался к темечку.

«И не думай даже, целься в пятнышко…»

Луцевич весьма странно посмотрел на Судских, чего тот не заметил, поглощенный кручением сверла.

Шмель буравил кору, подбираясь к личинке. Длинный хоботок нащупал ее. Она не понравилась. Искалось другое: хотелось живицы, какая скапливается возле спящей личинки.

— Отсос!

По тонкому прозрачному капилляру побежала в отстойник бурая жидкость. Луцевич контролировал:

— Достаточно.

— Смотрит! — воскликнула медсестра. — Он глаза открыл.

— На то и глаза, — спокойно встретил сообщение Луцевич. — Женечка, йодовидон и пластырь. Все, Жора, слазьте со стола и готовьте стол по случаю. Как самочувствие?

— Нормально, — сел на операционном столе Момот. — Звон исчез, тяжести в голове не стало. Можно? — показал он на голову.

— Хоть сто порций щупайте.

— Так трепанации не было? — с удивлением ощупывал черепушку Момот. — А что было?

— Ничего и не было, — оттянул маску со рта Луцевич.

— Олег Викентьевич, понимаете, у меня такое ощущение, будто ваш коллега вошел в меня и оттуда сверлышко направлял.

Луцевич опять странно взглянул на Судских. Тот улыбнулся.

— Олег Викентьевич, вы гений! — воскликнула медсестра.

— Полнейшее нарушение всех норм, — пробурчал Толмачев.

— Коллега, — повернулся к нему Луцевич. — Пи и по отсюда.

— Я буду жаловаться!

— Пожалуйста. В швейцарский парламент. А пациент на моей совести…

— Вот и чудно, — услышал голос Судских. — Теперь отец микросенсорики займется другим делом.

— Жалко, — ответил Судских. — Прекрасная наука.

— Не жалей. Время не подошло, — успокоил голос. — Пусть он пока с теорией относительности разберется. Не все там гладко. Пусть создает теорию обязательных величин, чтобы дьявола усадить на цепь.

— Это возможно?

— Ты сам убедился. Ничего невозможного нет. С божьей помощью, разумеется…

Тайное письмо пришло с нарочным, и, прочитав его, патриарх оказался в полном смятении. Кто бы мог подумать, что пекущиеся о славе христовой оказались оборотнями, как были полны глумливых намерений, такими и остались? Не гнев переполнял владыку, а полная удрученность от содеянного единоверцами.

«…А еще ответствую, владыко, что овцы ваши суть есть волки, которые пришли в овчарню, дабы переждать холода, а едва растеплится, загрызть овец и самого пастыря».