Ударили по рукам.

Вернувшись в столовую, к полному удивлению Дарьи, Триф стал писать на салфетке, а Иван ответил на недоумение жены:

— Я показал соседу наш подвал. Он предложил нам хороший бизнес: оплачивает ренту за нас и хранит здесь кое-какие штучки. Это его дело, мы скоро уедем.

— О да! — оживилась Дарья, не зная, дурит Иван кому-то голову или говорит правду. — Только не наркотики!

Триф показал обоим большой палец, а вслух сказал оскорбленно:

— Как можно, фру Андерсен! Я честный старый еврей!

Утром они уезжали в Антверпен и дальше в Стокгольм.

Всю дорогу за ними следовал синий «пежо».

В низах зашушукались: за два дня в одной Москве арестованы три тысячи человек, имена которых на слуху. Артисты, коммерсанты, чиновники высоких рангов, как плотвы, набилось юмористов. Депутаты проходили отдельной статьей и внушительным отрядом. Просочились сведения, что президент поставил вопрос ребром: либо вы лишаете депутатской неприкосновенности пятьсот с хвостиком человек и занимается ими прокуратура, либо разгоню всю Думу, и мало не покажется, все равно в ней никого не останется. Оба предводителя белой и черной косточек попали в тупик: отдашь — не простят свои, не отдашь — так чужие. Думские же решили стоять твердо: своих мерзавцев не отдавать, распространили бюллетень, где истошно доказывали, как они недоедают, недопивают, бдя интересы народа, а им грозят репрессиями.

Президент появился на экране и сделал разъяснение для особо тупых: за каждым из поименованных депутатов делишек накопилось под двадцать миллиардов долларов. Факты неопровержимые. Если хотите и дальше кормить вороватых бездельников, оставим все как есть.

А если не хотим?

Тогда поддержите меня.

А если это опять тридцать седьмой год?

— История повторяется дважды, — ответил президент. — Как трагедия один раз и как фарс — другой. Что Сталин бьи клоуном — язык не повернется сказать, но когда с вашегс соизволения на сцену выпустили настоящего скомороха, который что-то там вякал глупое с помощью суфлеров, вас не выпускали из зала, а в раздевалке потрошили ваши карманы, и вы до сих пор крепко расплачиваетесь за, казалось бы, дешевый спектакль. Жалко?

— Жалко, батюшка-царь, — ответили ему из низов. — Ты только пообещай, что денежки, ворами нажитые, нам вернут. Вернут?

— Обещать не буду, — честно ответил президент, — но выпотрошу до копчика. Конфискации подлежит все имущество.

Ах, этот сочный язык президента! Так и срывается с него лишнее словечко — выпотрошу! Нет, люди добрые, заверещали с горящими шапками на голове, не верьте аспиду, верьте нам: грядет расправа над честными сынами отечества!

Ни тем, ни другим честной народ не верил, как повелось исстари на Руси, занял выжидательную позицию в смутное время.

Тут-то президент и разогнал Думу, а взамен назначил Законодательное собрание и просил народ самому выбирать достойных. Каждый мог опустить записочку в ящик Спортлото, и по числу голосов определялись лучшие.

А само Спортлото?

А что Спортлото? Как любые выборы: у кого мешочек с бочатами, тот и выиграл. Как всегда, свои избранники не понравились, но потеху приняли и под музыку марша «Гром победы, раздавайся!» отправили на тюремные нары всех поименованных.

Зато воры в законе стали набожными и честными. Сколотили общак и взялись ладить дороги.

Остались дураки. Но хоть что-то должно остаться неприкосновенным!

То-то.

Профессор Луцевич прибыл из Швейцарии в Москву по первому зову Судских. Проблема зомбированных выпирала крупно. Около пяти тысяч боевиков томились в заключении, дожидаясь решения властей, только в одной Москве. Засаживать их в лагеря — глупо, отпустить с повинной — опасно. К каждому нужен индивидуальный подход.

— Не спорю, — рассуждал Судских. — По стране до ста тысяч здоровых, крепких парней, обученных лучшим видам боя, — это, считай, готовые сержанты, помощники командиров взводов. В случае опасности можно отмобилизовать населения на величину до ста тысяч взводов, за три месяца вырастут новые сержанты, и разговоры о профессиональной армии можно закрыть.

— И я не спорю, — вздохнул Луцевич. — А гарантировать успех не могу. Дайте время.

— Без вопросов, Олег Викентьевич, — обрадовался Судских. — И очень хочу показать вам своего пациента.

— Вы врачуете? — удивился Луцевич.

— Некоторым образом, — усмехнулся Судских. — От его здоровья зависит здоровье России.

— Даже так? — заинтересовался Луцевич, и поездка на Сорокапятку состоялась.

Судских не общался с Гуртовым почти месяц и смотрел на него с любопытством; Простым глазом было видно, как изменился Гуртовой. Уплотнился, появилась стать, тонкая шея будто стала короче, налилась соком, крупный кадык почти исчез. Движения стали уверенными и размеренными.

— Игорь Петрович, восхищенно приветствовал он Судских, — смотрите, что со мной сталось!

— Чрезвычайно удивлен, — ответил Судских, сам не веря результатам. — Знакомьтесь: профессор Луцевич, российский врач из Швейцарии. Ему решать, здоровы ли вы или иллюзия это.

Опытному Луцевичу было вполне достаточно взглянуть на Язык, на глаза, на мочки ушей, чтобы поставить диагноз: никакого диабета нет в помине.

— Да я и сам вижу! — настаивал Гуртовой.

— Для полной уверенности сделаем анализы в клинике Игоря Петровича, — предложил Луцевич.

Гуртовой воззрился на Судских.

— Олег Викентьевич, — понял его Судских, — а нельзя ли сделать анализы здесь? Что надо для этого?

— Обычная походная лаборатория, — подсказал Луцевич.

— Распорядись, Аркадий, — велел Судских Левицкому и обратился к Луцевичу; — Лабораторию доставят часа через два. Не попариться ли нам пока и не отужинать ли? Баня у нас особая, а шашлыки ребята готовят еще те. Как, друзья мои?

— Нет возражений, — ответил Луцевич. Присоединился и Гуртовой к предложению, не боясь за свое здоровье.

Баню истопили заранее, едва дежурный сообщил о выехавшем начальстве. Здесь было единственное место, где Судских расслаблялся полностью. Парился, позволял себе добрый ужин, а стакан воды из родничка — закон. И он не привирал, когда нахваливал баню: осиновая, она хорошо держала сухость пара, топилась дровами, веники и целебные травы готовились всегда, и дух в парилке стоял удивительно вкусный, поэтому два захода в парилку сделали в полном молчании, наслаждаясь запахом трав. Лишь перед паркой с вениками разговорились, попивая душистый чаек. О пиве никто не заикнулся, хотелось простоты.

Получилось как-то так, что разговор завертелся об этих местах, о шарашке, которую организовал тут Берия, и о производстве бинаров, но возразил Гуртовой:

— Простите, уважаемый Игорь Петрович, Берия производил здесь кое-что похлеще бинаров. Хотите послушать? — Судских и Луцевич с любопытством кивнули, и Гуртовой стал рассказывать: — Здесь по заданию Берии Абакумов создал лабораторию психотропных препаратов. Было это не в военное время, а несколько позже, буквально после дня его рождения. По такому поводу в Москву наехало множество гостей, руководители стран социалистического лагеря, и самым дорогим гостем был Мао Цзедун. Только что провозгласили создание КНР, и вождя всех народов и времен прельщало существенное пополнение. Тогда между ними произошел любопытный разговор: с глазу на глаз Сталин посвятил Мао Цзедуна в свой план глобальной концепции передела. Технику предоставляет Сталин, а людей — Мао Цзедун. Идея пришлась по душе китайскому лидеру: китайские солдаты переправляются в Штаты на самолетах. Одни в качестве десантников и штурмовых групп, другие в роли камикадзе. Ради последних и была создана эта лаборатория. Тогда уже прозвучала знаменитая речь Черчилля в Фултоне, идеологическую часть плана Сталин как всегда мастерски подготовил, еще и обвинив Запад в разжигании «холодной войны», и можно было готовить техническую часть. Срыва плана, как получилось с Гитлером, Сталин не хотел: Гитлер своим вероломством смешал Сталину планы мирового господства, в этот раз Сталин не рискнул довериться патриотизму китайских солдат — эта роль отводилась психотропным препаратам.